Дворянин великого князя

Господи, спаси и помилуй смиренные души не­сметного числа рабов твоих грешных, на чьих костях оно стоит!

Особенно приголубь души добрых, слабых и беззащитных — ведь они приходили к Тебе первыми…

Татий лес

Глава первая

« ТЕПЕРЬ НАМ НУЖЕН ЗАПАД…»

Москва, Кремль, 26 марта 1479,года.

Ах, как хорошо, как славно вы­глядела с верхнего этажа высокого кремлевского терема эта восьмерка лошадей, что тащила широ­кий настил на двух крепких санях, — снег да грязь из-под скользящих от натуги копыт, пружи­нят, прогибаясь, толстые доски настила под тяже­стью огромного вечевого колокола, свистят и орут охрипшими голосами конюхи, но рады и счастливы, довезли, слава Богу, в целости и со­хранности, то-то великий князь порадуется, как увидит, авось еще и пожалует!

Тем временем великий князь Иван Васильевич действительно глядел сверху из окна своей пала­ты на всю эту суету, однако думал он при этом о делах совершенно иных. Он думал о том, что на­вязчиво захватило его разум еще год назад, после успешного завершения новгородского похода: следовало хорошенько взвесить бесчисленные возможности политических решений и извлечь из нового положения максимальную выгоду для своего княжества, своего престола, да, наконец, просто для своей семьи — ведь волею и промыс­лом Господа Всемогущего свершилось наконец то, о чем еще год назад можно было только робко мечтать: никогда еще московская казна не была так полна, как нынче, никогда прежде не открыва­лось так много заманчивых и разнообразных пу­тей — теперь надо действовать, не теряя времени, но и поспешность опасна — верно ведь в народе говорят — семь раз отмерь… И он отмерял седь­мой, семидесятый, семисотый раз — как бы это сделать получше, как не ошибиться, не просчи­таться, как употребить все с толком и пользой, а главное — как бы успеть…

Движимая порывом весеннего ветра, скрипнув, прикрылась распахнутая створка окна, и вдруг в ней, слегка подрагивая, установилось, как портрет в раме, размытое в мутном венецианском стекле отражение: худой, высокий, борода с проседью — а ведь еще только сорок в этом году исполнится; плечи вон какие сутулые, — наверно, потому опальные бояре стали прозывать его Горбатый — думают, он не знает — еще как знает, и не только об этом, — лицедеи они все да лицемеры, и при­том каждый друг на дружку донести норовит…

Ну да бес с ними, пусть, тешась, шепчутся поуглам, лишь бы заговоров не затевали…

Позади тихонько лязгнул засов и приоткрылась дверь, но Иван Васильевич оборачиваться не стал, хорошо зная, что только один человек имеет пра­во входить сюда в любое время, хотя, прежде чем войти, обычно постучит тихонько раза Два, а сей­час так вошел…

Неужто великая княгиня уже…

-Уже?

- Нет, государь. Еще нет. Но, говорят, уже скоро.

Только теперь великий князь обернулся. Вон как смиренно сложил пухлые ручки на большом животе братец Иван Юрьевич Патрикеев, ас ка-кой знакомой притворной робостью топчется у порога!… .

Никак опять что-то задумал.

Средним пальцем правой руки Иван Василье­вич погладил горбинку на длинном носу и уселся в жесткое дубовое кресло, вздрогнув от боли — как обычно, весной снова проклятые болячки по­вылезали…

Поменьше сидеть надо… Нет, коли просить бычего хотел, не ухмылялся б в усы так нагло.Должно быть, поручение какое исполнил.

— Ну, вижу, вижу, что доволен. Выкладывай, с чем пришел.

— Государь, я отыскал человека, пригодного для дела, о котором мы толковали на прошлой не­деле.

Вот это хорошо. Порадовал.

—' Очень кстати. Я как раз думал об этом.

Еще бы некстати! Не был бы он, Патрикеев/са­мым близким и доверенным лицом государя, если б не умел исполнять поручений вовремя и как следует, да еще момент подходящий знать надо — когда войти, да что сказать, и как вести себя подо­бающе… Вот и сейчас взял да и поклонился в пояс, насколько живот позволял — ничего, не убудет, а для дела полезно, и размяться иногда не мешает.

— Счастлив служить, государь,

— Ближе к делу, Иван. Кто таков, откуда, как зо­вут?

— Василий Медведев, государь. Служилый чело­век с Дона.

Медведев… Медведев… Где-то я уже слышал…Ну, конечно!

— Уж не родич ли новгородского посадника

Ефима Медведева?

Он что, совсем рехнулся, старый дурак, — по­ручать такое дело родне новгородца?!

— Боже упаси, государь! Как можно? Все доско-нально проверено. Это человек простой, рода незнатного, и новгородскому Медведеву никак не родня.

— Чем же он примечателен?

— Окажи милость, выслушай, государь, — все о нем доложу. Это воин смелый и опытный, хотя го­дами весьма юн. Родитель его, Иван Медведев, слу­жил в некоем острожке засечной полосы на Дону,мать же умерла от морового поветрия, когда маль­цу не было и шести. Ну а что вдовцу-воину оставалось — таскал дитя за своей спиной в седле,стычки же с татарами в тех местах, сам, государь,знаешь — семь раз на неделе, так что малый тамвсякого нагляделся, но и кое-чему научился, ибо,когда внезапно в тринадцать годов круглым сиро­той стал, — убили-таки татары в ночном набеге батюшку его, — очень быстро отыскал тех татар и, сказывают, вполне достойно за родителя рас­квитался. Потом еще пару лет скакал по донским степям с горсткой забияк, пока один не остался, а полтора года назад, когда пополняли мы войско перед новгородским походом, приехал он в Моск­ву и поступил в твою великокняжескую рать. Ско­ро стал десятским у сотника Дубины в полку боя­рина Щукина, и вот там-то, в Новгороде, я само­лично видел его в деле прошлой зимой. Помнишь,государь, ты велел похватать бояр, что тянули к литовской стороне? Так вот, в доме старосты ку­печеского Панфильева такой отпор учинили, что сотник Дубина божился, будто без пушки никакзлодеев не осилить, а и вправду дюжины две его людей уже полегло, когда я туда под вечер приехал и застал такую смешную картину: Дубина орет матерным словом, — вперед, мол, сучьи дети, на приступ! — а наши под частоколом лежат и голо­вы поднять не могут — из дома градом стрелы ле­тят, да время от времени пищаль бабахает. И тут гляжу — подходит к сотнику такой нагловатый юнец и говорит что-то вроде того: ты, дядя, лучше глотку да людей побереги, а мне дай полчаса сро­ку, и я тебе этот дом без всякого боя сам один возьму. Ну, Дубина, понятно, посылает его, куда в таких случаях шлют, и даже слушать не хочет. Тут я и вмешался. Риску, думаю, все одно никакого нет, вижу, и впрямь дом так запросто не возь-. мешь, надо подкрепления ждать, так уж лучше пусть один голову сложит, раз ему так невтерпеж, чем еще дюжину под забор класть. «Давай, говорю, добрый молодец, исполняй, что задумал, да толь­ко не осрамись перед нами, а то уж больно ты дерзок, как я погляжу». Он, хотя и поклонился низко, но глянул на меня так, вроде с гордыней, потом снял кольчугу и шлем, взял с собой один лишь меч, подмигнул друзьям и пропал в сумер­ках. И что. же ты думаешь, государь, — не больше получаса прошло, как вдруг внутри дома поднялся грохот, лязг, вопли, потом все стихло, а еще затем выходит, как ни в чем не бывало, на порог этот самый Медведев и, вкладывая меч в ножны, гово­рит своим товарищам вроде как: чай, замерзли вы там, на снегу валявшись, — а то заходите, погрее­тесь, да и попариться можно, я, говорит, тут бань­ку недурную за домом приглядел.

— В доме купца был потайной ход? — улыбнул­ся великий князь.

— Как всегда зришь в корень, государь. Болван сотник уложил две дюжины людей, и ни у кого не хватило ума сообразить — отчего это панфильевцы так упорно стоят. А этот не только сообразил,но и выполнил. Сам. Один. Оказалось, на том бе­регу речки выход был из подземного лаза, что вел прямо в погреб дома. Медведев перешел по льду Волхов — подальше за излучиной, чтоб отсюда не увидели, нашел лаз, проник через него в дом и не­жданно напал на противника с тылу. Пятерых уложил на месте, а остальные сдались, в уверенноста, что с ним целый отряд, а подземный ход уже взят московитами. Я похвалил его за храбрость да смекалку и, на всякий случай, запомнил имя, а да­веча, когда ты, государь, дал мне то поручение, тут же вспомнил о нем и отыскал.