Страница 146 из 194
ГЛАВА 9
КРИЗИС НОВОЙ ВЛАСТИ
«Как решить такую проблему: раз крестьянство не с нами, раз рабочий класс подпадает под влияние разных мелкобуржуазных анархических элементов, раз он тоже имеет склонность отойти от нас, на что же может опираться сейчас Коммунистическая партия?»
Не осталось ничего, что бы могло препятствовать правительству, но и не было ничего, что могло быть ему опорой.
Политический кризис, охвативший РКП(б) в 1921–1923 годы, проистекал из того, что подавление партийных соперников не устранило разногласий, а только перенесло их с широкой публичной арены на внутрипартийный уровень. Такое развитие событий подрывало главные устои большевизма — партийную дисциплину и монолитность партии. Решения XI съезда косвенно приоткрывают суть происходящего: «Чтобы закрепить победу пролетариата и отстоять в обостреннейшей гражданской войне диктатуру его, пролетарскому авангарду пришлось лишить свободы организации все те политические группировки, которые были враждебны советской власти. Российская коммунистическая партия осталась единственной легальной политической партией в стране. Это обстоятельство дало, разумеется, много преимуществ рабочему классу и его партии. Но оно же, с другой стороны, вызвало явления, крайне усложнившие работу партии. В ряды единственной легальной политической партии неизбежно устремились, ища приложения своих сил, такие группы и слои, которые при иных условиях находились бы не в рядах Коммунистической партии, а в рядах социал-демократии или другой разновидности мелкобуржуазного социализма»3.
Как выразился Троцкий: «Наша партия — ныне единственная в стране; все недовольство идет только через нашу партию»4. Ее руководство оказалось перед роковым выбором: пожертвовать единством и всеми преимуществами, какие оно обеспечивает, снося инакомыслие в своих рядах, или искоренить его и любой ценой сохранить единство, даже сознавая угрозу омертвения аппарата партийного руководства и его удаления от партийных масс, которые такой путь сулит. Ленин, не колеблясь, избрал второй путь и тем самым заложил основу грядущему диктату Сталина.
Большевистское руководство, и в первую очередь самого Ленина, очень беспокоила бюрократизация власти. Они чувствовали — и это вполне подтверждалось статистическими данными, — что и государство и партию отягчает и тянет вниз паразитический класс функционеров, которые используют свое положение в личных интересах. Хуже того, чем мощнее становилась бюрократия, чем больше поглощала она бюджетные средства, тем хуже справлялась она со своими задачами. Это было справедливо даже в отношении ЧК/ГПУ: в сентябре 1922 года Дзержинский потребовал полного отчета о деятельности сотрудников, добавив, что ожидает «убийственных» результатов от такой проверки5. А для Ленина в последний период его жизни губительная бюрократизация стала неотступной заботой.
Тот факт, что феномен бюрократизации явился для советских вождей неожиданностью, служит еще одним подтверждением того, что за их суровым реализмом скрывалось удивительное простодушие. [В апреле 1921 г. Ленин признал, что в первые полтора года власти он не подозревал об опасности бюрократизации. Он публично заявил об этом только в 1919 году на VIII съезде партии, на котором была принята новая партийная программа, в которой признавался прискорбный факт «частичного возрождения бюрократизма внутри советского строя» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 229). Но и тогда Ленин приписывал это методам кустарного производства и торговли, вызванным гражданской войной (там же. С. 230).]. Им следовало понимать, что полное подчинение государству всех сторон жизни, включая экономическую деятельность, неизбежно приведет к росту чиновничества. Но, похоже, им не приходило в голову, что «власть», которой им никогда не бывало достаточно, не только дает блага, но и налагает определенные обязанности, исполнение которых есть тяжкий повседневный труд, требующий привлечения соответствующего штата специалистов; и что от этих специалистов-профессионалов не приходится ожидать «беззаветной преданности» и забвения личных интересов во имя общественного блага. Бюрократизация, сопровождавшая становление большевистского строя, была наиболее всех выгодна выходцам из мелкой буржуазии, открывая перед ними невиданные возможности для чиновничьей карьеры, прежде для них закрытой6. И даже рабочие, сменившие фабричные цеха на конторы, переставали быть рабочими и пополняли слой чиновничества, хотя в партийных отчетах они продолжали числиться в рядах пролетариата: в частном письме Ленину Калинин требовал, чтобы рабочими считали только тех, кто занят ручным трудом, а «мастеров, отметчиков, сторожей» считать служащими7. Вот как писал об этом эмигрантский меньшевистский орган печати накануне нэпа: «…она [большевистская диктатура] выкидывала из всех сфер управления государственного и общественного не только царскую бюрократию, но и дипломированную, вышедшую из буржуазных кругов, интеллигенцию и тем открывала "дорогу наверх" тем бесчисленным выходцам из мещанства, из рабочих и крестьянских кругов, из армии и т. д., которые привилегиями имущественного и образовательного ценза прикреплялись к общественным низам и которые составляют теперь многочисленное "советское чиновничество" — этот новый по существу и по стремлениям мелкобуржуазный городской слой, всеми своими интересами связанный с революцией, потому что только она дала ему подняться до положения, освобождающего от тяжелого труда в производстве, и вовлекла его в механизм управления государством, подняв его над народной массой»8.
Большевики не смогли предусмотреть такого хода развития, поскольку их философия рассматривала политику как побочный продукт классовой борьбы, а управление государством как не более чем орудие в руках правящего класса — в силу этих представлений государство и его служащие не могли иметь иных интересов, чем интересы класса, которому они были призваны служить. Та же философия не позволяла им увидеть истинные причины явления, даже когда им пришлось признать его существование. Ленин, совершенно в духе какого-нибудь царского консерватора, для борьбы со злоупотреблениями чиновников не мог выдумать ничего лучше, чем нагромождать одну «контрольную» комиссию на другую, рассылая во все концы проверяющих и полагая, что нет таких нарушений, которых не могли бы исправить «хорошие люди». Причины, кроющиеся в порочности самой системы, так и остались для него сокрыты.
Бюрократизация поразила и государственный, и партийный аппараты.
Хотя большевистская партия имела строго централизованную структуру, в ней традиционно сохранялись неформальные демократические отношения9. В силу принципа «демократического централизма» решения, вынесенные руководящими органами партии, должны были выполняться на низших уровнях беспрекословно. Но сами решения, принимавшиеся сначала в Центральном Комитете, а затем на Политбюро путем голосования, отражавшего волю большинства, вырабатывались в ходе свободной дискуссии, где каждый имел возможность высказать свое мнение. Высшие партийные органы регулярно интересовались мнением местных ячеек. Даже будучи по сути безграничным диктатором в стране, Ленин был лишь primus inter pares («первым среди равных») — ни в Политбюро, ни в Центральном Комитете не было должности председателя. Делегаты на партийные съезды — высший орган партии — избирались местными ячейками. Местные партийные руководители избирались рядовыми членами партии. И хотя Ленин почти всегда начальствовал, пользуясь своим авторитетом основателя партии, в действительности, тем не менее, он не мог быть в полной уверенности, что его мнение обязательно возьмет верх, — случалось, что и ему приходилось уступать.