Страница 92 из 197
Потенциально существовало одно серьезное препятствие к сближению большевиков с союзниками, и им являлся вопрос о долгах России. Как уже отмечалось, в январе большевистское правительство отказалось от всех обязательств российского государства перед внутренними и внешними кредиторами95. Проделано это было не без опаски: большевики боялись, что подобное нарушение международного права, к тому же касающееся миллиардов долларов, могло вдохновить «капиталистов» на «крестовый поход». Однако всеобщее ожидание неизбежной революции на Западе пересилило страхи, и дело было сделано.
Но не случилось ни революции, ни антибольшевистского крестового похода. Западные державы отнеслись к новому нарушению международного права на редкость спокойно. Более того, американцы предприняли специальные усилия, чтобы убедить большевиков, что им нечего бояться. Ближайшего экономического советника Ленина, Юрия Ларина, посетил консул американского представительства в Петрограде и сообщил ему, что Соединенные Штаты не могут принципиально признать аннулирование займов, но готовы «фактически смириться с ним, не требовать оплаты и начать с Россией сношения, как будто с впервые появившейся на свет страной. В частности, возможно предоставление Соединенными Штатами... крупного промышленного кредита, в счет которого Россия могла бы выписывать из Америки машины и сырье всякого рода с доставкой в Мурманск, Архангельск или Владивосток». Чтобы обеспечить выплаты по кредиту, продолжал консул США, Россия может сделать вклад золотом в банк нейтральной Швеции и гарантировать Соединенным Штатам концессии на Камчатке96.
Какие еще требовались доказательства, что с «империалистическими разбойниками» можно вести дела, подстрекая одновременно их граждан на революцию? И почему было не натравить деловые круги одной страны на деловые круги другой? Или не науськать капиталистических промышленников и банкиров на военных? Политика типа «разделяй и властвуй» давала бесконечное число возможностей. И большевики, чтобы компенсировать свою слабость, старались эксплуатировать эти возможности до конца, соблазняя иностранные державы возможностью промышленного экспорта в обмен на продовольствие и сырье, которых у тех не было, в то время как население собственной, советской, страны страдало от голода и холода. Все сообщения, направленные большевикам правительством Соединенных Штатов в начале 1918 года, свидетельствовали о том, что Вашингтон принимал за чистую монету разглагольствования о демократии и мирных намерениях и совершенно игнорировал призывы к мировой революции. У Ленина и Троцкого были поэтому все основания ожидать положительного отклика на свою просьбу о помощи.
Ответ американцев на запрос от 5 марта прибыл в день открытия Четвертого съезда Советов (14 марта). Робинс передал его Ленину, а тот немедленно опубликовал в «Правде». Это было уклончивое обращение, адресованное не советскому правительству, а съезду Советов, — вероятно, исходя из предположения, что этот орган эквивалентен законодательной власти США. В документе содержался отказ от предоставления помощи советской России в ближайшее время, но было заявлено что-то близкое к официальному признанию нового режима. Президент Америки писал:
«Я бы хотел воспользоваться случаем и обратиться к съезду Советов с тем, чтобы выразить искреннее сочувствие, которое питает народ Соединенных Штатов к русскому народу в этот момент, когда все силы Германии брошены на то, чтобы прервать и обратить вспять его борьбу за свободу и подменить волей Германии цели народа России.
Несмотря на то, что правительство Соединенных Штатов, к несчастью, не имеет возможности оказать ту прямую и эффективную помощь, которую оно хотело бы оказать, я прошу съезд заверить народ России, что оно использует любую возможность, чтобы обеспечить России состояние совершенной суверенности и независимости в ее делах, возвращение ее великой роли в жизни Европы и современного мира.
Сердце народа Соединенных Штатов находится всецело с народом России, совершающим попытку навсегда освободиться от самодержавного правительства и стать хозяином своей собственной жизни.
Вудро Вильсон. Вашингтон, 11 марта 1918 г.»97.
Ответ правительства Великобритании был выдержан в том же духе.98
Это было не совсем то, чего ждали большевики: они переоценили свои возможности натравить один «империалистический» лагерь на другой. В надежде, что телеграмма Вильсона была лишь первым шагом, за которым могут последовать и другие, Ленин продолжал осаждать Робинса и требовать от него продолжения. Когда стало очевидно, что больше никаких сообщений не будет, Ленин набросал оскорбительный ответ американскому «народу» (а не его президенту), в котором грозил, что в их стране не замедлит произойти революция:
«Съезд выражает свою признательность американскому народу и в первую голову трудящимся и эксплуатируемым классам Северо-Американских Соединенных Штатов по поводу выражения президентом Вильсоном своего сочувствия русскому народу, через Съезд Советов, в те дни, когда советская социалистическая республика России переживает тяжелые испытания.
Ставши нейтральной страной, Российская советская республика пользуется обращением к ней президента Вильсона, чтобы выразить всем народам, гибнущим и страдающим от ужасов империалистской войны, свое горячее сочувствие и твердую уверенность, что недалеко то счастливое время, когда трудящиеся массы всех буржуазных стран свергнут иго капитала и установят социалистическое устройство общества, единственно способное обеспечить прочный и справедливый мир, а равно культуру и благосостояние всех трудящихся»99.
Съезд Советов, сотрясаемый взрывами хохота, единодушно (внеся незначительные поправки) принял эту резолюцию, которую Зиновьев назвал «звонкой пощечиной» американскому капитализму100.
Съезд послушно ратифицировал Брестский мирный договор. Соответствующая резолюция получила 724 голоса, на 10% меньше, чем присутствовало большевиков, но больше двух третей присутствовавших; 276 делегатов, примерно одна четверть, куда вошли почти все присутствовавшие левые эсеры и некоторые левые коммунисты, проголосовали против; 118 делегатов воздержались. После оглашения результатов голосования левые эсеры заявили, что они выходят из Совнаркома. Это положило конец фиктивно «коалиционному» правительству, хотя левые эсеры еще некоторое время продолжали работать в советских учреждениях на более низком уровне, включая ЧК.
Секретным голосованием съезд одобрил резолюцию большевистского Центрального Комитета, дающую правительству полномочия разорвать Брестский мир и объявить войну по своему усмотрению.
Прозорливо пойдя на унизительный мир, который дал ему выиграть необходимое время, а затем обрушился под действием собственной тяжести, Ленин заслужил широкое доверие большевиков. Когда 13 ноября 1918 года они разорвали Брестский мир, вслед за чем Германия капитулировала перед западными союзниками, авторитет Ленина был вознесен в большевистском движении на беспрецедентную высоту. Ничто лучше не служило его репутации человека, не совершающего политических ошибок; никогда больше ему не приходилось грозить уйти в отставку, чтобы настоять на своем.
Не имеется, однако, никаких прямых указаний на то, что Ленин предвидел незамедлительное крушение Четверного союза, когда оказывал давление на своих соратников и заставлял их пойти на уступки Германии. Ни в одной из его речей и статей, произнесенных и написанных между декабрем 1917-го и мартом 1918 года, ни в узком, ни в широком кругу, не было сделано ни малейшего намека на то, что дни Германии сочтены и что советская Россия вскоре вернет себе все потерянное по договору, хотя он и использовал каждую мыслимую возможность, чтобы убедить и сломить оппозицию. Совсем наоборот. Весной и летом 1918 года Ленин, казалось, разделял убеждение верховного командования Германии, что союзникам будет нанесено сокрушительное поражение. Л.Б.Красин выступил, конечно же, не только от своего имени, когда в сентябре 1918 года, вернувшись из Германии, заверял читателей «Известий», что Германия, благодаря ее превосходной организации и дисциплине, сможет без труда вести войну еще один, пятый, год101. Уверенность большевиков в победе Германии подтверждается тщательно продуманными неофициальными соглашениями, заключенными между Москвой и Берлином в августе 1918 года, соглашениями, которые обе страны воспринимали как прелюдию к оформлению официального союза102. Насколько невероятным казалось Москве поражение Германии, показывает тот факт, что уже в сентябре 1918 года, когда имперская Германия находилась в предсмертной агонии, Ленин распорядился отправить в Берлин материальные ценности на сумму 312,5 млн. немецких марок в соответствии с дополнительным пунктом Брестского мирного договора, подписанным 27 августа, — несмотря на то, что он мог с полной безнаказанностью отложить эти выплаты, а впоследствии и вовсе отменить их. Всего за неделю до того, как Германия запросила мира, советское правительство заново подтвердило право ее граждан на изъятие вложений в советские банки и вывоз их из страны103. Все это подводит нас к неизбежному выводу о том, что Ленин склонился перед германским «диктатом» не потому, что считал Германию неспособной удержать его достаточно долгое время, а наоборот: уверенный в победе Германии, он хотел быть на стороне победителя.