Страница 91 из 197
Не было, конечно же, ни малейшей вероятности, что съезд Советов, укомплектованный обычным большевистским большинством, осмелится отнять у Ленина так дорого давшуюся ему победу. Большевики использовали эту возможность как приманку, чтобы предотвратить то, чего они действительно боялись: оккупацию Сибири Японией и вмешательство последней в дела России на стороне антибольшевистских сил. По словам Нуланса, большевики настолько доверяли Локкарту, что позволяли ему связываться с Лондоном при помощи кода, что категорически воспрещалось даже официальным иностранным миссиям85.
Первым вещественным результатом переговоров с союзниками явилась высадка небольшого контингента союзных войск в Мурманске 9 марта. С 1916 года там накопилось более 600 000 тонн военного оборудования, в большинстве своем неоплаченного, посланного русской армии и лежащего мертвым грузом из-за нехватки транспортных средств для переброски в глубь материка. Союзники опасались, что все это богатство может попасть в руки Германии либо в результате Брестского мира, либо вследствие захвата Мурманска германо-финскими силами. Они беспокоились также, что Германия может захватить близлежащую Печенгу (Петсамо) и построить там базу для подводных лодок.
Первым воззвал к союзникам о помощи Мурманский Совет, который телеграфировал в Петроград 5 марта, что «финские белогвардейцы», вероятно, при поддержке германских сил, ведут подготовку к атаке на Мурманск. Совет связался с военно-морскими силами Англии и одновременно запросил у Петрограда разрешение пригласить союзные военные силы. Троцкий сообщил Мурманскому Совету, что тот может воспользоваться военной помощью союзников86. Таким образом, впервые западные военные силы были задействованы в России по приглашению Мурманского Совета и с одобрения советского правительства. В речи, произнесенной 14 марта 1918 года, Ленин пояснил, что Англия и Франция высадили войска «с целью защиты Мурманского побережья»87.
Группа союзных войск, высадившаяся в Мурманске, состояла из 150 английских моряков, нескольких французов и нескольких сот чехов88. В течение следующих недель Англия беспрерывно связывалась с Москвой по поводу Мурманска (к сожалению, содержание переговоров осталось недоступным для исследования). Обе стороны вступили в тесное сотрудничество, чтобы предотвратить захват Германией и Финляндией этого важного порта. Позднее, по требованию Германии, Москва заявила протест против присутствия военных сил союзников на русской земле, однако Садуль, находившийся в тесном контакте с Троцким, рекомендовал своему правительству не принимать этого близко к сердцу: «Ленин, Троцкий и Чичерин положительно воспринимают в данных обстоятельствах, т.е. в надежде на сближение с союзниками, англо-французскую высадку в Мурманске и Архангельске, и хорошо понятно, что, не желая дать Германии повода к заявлению протеста против этого очевидного нарушения мирного договора, они сами направляют заведомо формальный протест союзникам. Они чудесно понимают, что следует защищать эти северные порты и подходящие к ним железнодорожные пути от германо-финских поползновений»89.
Перед самым началом Четвертого съезда Советов большевики провели VII (Внеочередной) съезд партии (6—8 марта). Повесткой дня этого спешно собранного заседания, на котором присутствовало 47 делегатов, был Брест-Литовск. Дискуссия в узком кругу посвященных, особенно защита Лениным своей непопулярной позиции, дают редкую возможность оценить отношение коммунистов к международному праву и связям с другими странами.
Ленин энергично отстаивал свою позицию перед левыми коммунистами90. Он сделал экскурс в недавнее прошлое, напомнил аудитории, как легко было взять власть в России, но как трудно ее организовать. Нельзя просто перенести методы, доказавшие свою эффективность при захвате власти, на сложное дело управления. Он признал, что длительный мир с «капиталистическими» странами невозможен и что важно распространять революцию за рубежом. Но следует быть реалистами: вовсе не каждая промышленная забастовка на Западе чревата революцией. В полном противоречии с марксизмом он заключил, что гораздо труднее свершить революцию в демократических и капиталистических странах, чем в отсталой России.
Все это было давно известно. Новостью стали откровенные рассуждения Ленина по вопросу войны и мира. Он пытался успокоить аудиторию, встревоженную тем, что с ведущей «империалистической» державой заключен вечный мир. Во-первых, советское правительство намеревалось нарушить условия Брестского мира: в действительности его «уже тридцать — сорок раз нарушили» (это за три дня!). Во-вторых, подписание мира с Четверным союзом вовсе не означало отказа от классовой борьбы. Мир по самой своей природе — явление преходящее, «возможность собрать силы»: «история подсказывает, что мир есть передышка для войны». Другими словами, война — нормальное состояние, мир — передышка: с не-коммунистическими странами длительного мира быть не может, возможно только временное прекращение военных действий, перемирие. Даже покуда мирный договор в силе, советское правительство — в нарушение его условий — займется организацией новых боеспособных военных сил. То есть, успокоил Ленин своих соратников, мирный договор, который их просят утвердить, — всего лишь небольшое отступление на пути к мировой революции.
Левые коммунисты снова заявили свои возражения91, но не смогли собрать достаточного числа голосов. За резолюцию, одобряющую мирный договор, проголосовали 28 человек против 9 при одном воздержавшемся. Затем Ленин обратился к съезду с просьбой принять не подлежащую публикации в течение неопределенного времени тайную резолюцию, дающую Центральному Комитету «полномочие во всякий момент разорвать все мирные договоры с империалистическими и буржуазными государствами, а равно объявить им войну»92. С готовностью принятая и никогда формально не отмененная, резолюция эта давала горстке людей в большевистском Центральном Комитете власть разрывать по собственному усмотрению любые международные договоры, заключенные их правительством, и беспрепятственно объявить войну любой из иностранных держав.
Чтобы были соблюдены формальности, следовало ратифицировать договор. Несмотря на дурные предчувствия, о которых Троцкий поведал представителям союзников, никто не сомневался, что ратификация состоится. Съезд являлся не демократически избранным органом, а собранием посвященных: две трети из 1100 или 1200 делегатов, собравшихся 14 марта, были большевиками. Ленин, выступая, как всегда, в защиту мирного договора, произнес две затянутые бессвязные речи, в которых призывал присутствующих к реализму, — говорил он как человек, дошедший до крайней степени изнеможения.
С большим нетерпением от ожидал ответа на свои вопросы, адресованные правительствам Соединенных Штатов и Англии, относительно экономической и военной помощи: ему было слишком хорошо известно, что, как только договор будет ратифицирован, шансы на получение помощи станут равны нулю.
В первые годы большевистского правления знание России и интерес к русским делам в мире находились в прямой зависимости от географической близости к ней. Германия, расположенная к России ближе других, презирала большевиков и боялась их, хотя и вступала с ними в деловые отношения. Франция и Англия не слишком интересовались действиями и намерениями большевиков, заботясь лишь о том, чтобы Россия не вышла из войны. Соединенные Штаты, находящиеся по ту сторону океана, казалось, приветствовали большевистскую власть и в течение многих месяцев после октябрьского переворота тешили себя фантастическими мечтами об открывшихся перед ними баснословных деловых возможностях, заискивая перед большевиками с целью завоевать их расположение.
Вудро Вильсон, похоже, действительно верил, что большевики были рупором русского народа93, составляли отряд той великой интернациональной армии, которая, в его воображении, продвигалась к мировой демократии и вечному миру. Их воззвания к народам мира заслуживали, по его мнению, ответа. И такой ответ был дан в речи, содержавшей знаменитые четырнадцать пунктов и произнесенной 8 января 1918 года. Восхваляя поведение большевиков в Бресте, Вильсон превзошел самого себя: «Нам слышен... голос, зовущий к подобному определению принципа и цели, и он представляется мне более чарующим и влекущим, чем многие другие пронзительные голоса, которыми полнится тревожный воздух. Это — голос русского народа. Он изнурен, но вовсе не беспомощен перед лицом беспощадной германской державы, не знавшей до сих пор ни жалости, ни милосердия. Силы его безусловно подорваны. И все же дух его не сломлен. Ни в принципе, ни на деле он не пойдет на уступки. Его представление о том, что правильно, на что можно пойти из соображений гуманности и чести, было сформулировано с такой откровенностью, с таким величием духа, с такой широтой взгляда, такой вселенской прозорливостью, что это не может не вызвать восхищения у каждого друга человечества; эти люди отказались запятнать свои идеи или предать других ради собственной безопасности. Они просят нас сказать, чего мы желаем и чем, если такое отличие существует, наши цели и наш дух отличаются от их цели и духа; и я верю, что народ Соединенных Штатов захочет, чтобы я ответил со всей откровенностью и простотой. Поверят этому или нет его теперешние вожди, но наше сердечное желание и надежда — это изыскать какой-либо способ помочь народу России достичь вожделенной свободы, мира и благоденствия»94.