Страница 56 из 63
Шаги статуи начали затихать, когда та скрылась за камнями, нагроможденными у входа в пещеру. Сейчас призрачный голубой колдовской свет, что пылал в пещере, уже не освещал статую, но Конан мог бы поклясться, что монстр светился и сам. Очень скоро чудовище выйдет из-за валунов и предстанет перед пиктами.
— Приготовьтесь бежать так, как никогда не бегали прежде! Если кто споткнется, мы не бросим в беде, но просто так останавливаться не будем.
Даже те, кто едва мог ходить из-за ран, кивнули. Кром свидетель, для последней битвы лучшей компании, чем эти чернокожие воины, придумать трудно. Будь их не двадцать человек, а двадцать тысяч, Конан с удовольствием взялся бы за задачу извести под корень пиктское племя, сделав тем самым неоценимый подарок боссонитам.
Вряд ли Лизениус мог описать, отчего, в конце концов, статуя ожила, да к тому же вышла из-под контроля. Ни на одном из человеческих языков не было слов, которые могли бы передать его ощущения. Что до статуи, то она действительно, похоже, неуправляема. По крайней мере, ему, находящемуся в лагере на расстоянии в полдня пути от пещеры, она не подчинялась. Если так, то, несомненно, каменное чудовище представляет собой угрозу. Если статуя угрожает пиктам, то, без всякого сомнения, угрожает она и его дочери Скире, по крайней мере до тех пор, пока хаканы Вурог Йана будут держать ее в лагере клана Совы…
Настала пора отправляться туда, где он нужен. Лизениусу ни разу не приходилось использовать заклинание Переместителя, находясь в столь неподготовленном состоянии и в такой неудобной обстановке, будучи на виду у множества свидетелей. Впрочем, ему ни разу еще не приходилось пользоваться Переместителем самому. И никогда не доводилось осуществлять переброску на такое короткое расстояние. Опасностей было две. Первая. Его могут схватить в тот самый момент, когда он сотворит заклятие. В этом случае, если его не попытаются прикончить на месте, то могут выследить и отправиться за ним сквозь Ворота Переместителя. Хуже всего быть обнаруженным, творя заклинания. В этот момент он беспомощен. Так что сейчас оставалось лишь молиться, чтобы этого не произошло.
Что касается второй опасности, то Лизениус сомневался, что статуя уничтожит Конана или большую часть бамула, до тех пор пока отряд возглавляет киммериец. У Лизениуса мелькнула мысль, что если уж выдавать дочь замуж за военного вождя, то этот варвар на голову выше всех пиктов. И не только благодаря своему росту. Если отряд Конана до сих пор еще жив и способен сражаться, любой пикт, который сможет последовать за Лизениусом сквозь Ворота Переместителя, вряд ли проживет дольше нескольких секунд, появившись в пещере.
Для медитации Лизениус выбрал такую позу, какая, как ему казалось, не вызовет у пиктов особого подозрения. Хотя время от времени дикари и бросали на него косые взгляды, но после снова возвращались к своим занятиям (точнее, к своему обычному безделью). Один из них ненадолго отошел от своих товарищей и вернулся с несколькими бурдюками пива. Лизениус заставил себя отвернуться — от кислой пивной вони его чуть не вытошнило.
Имена богов, которые редко произносят вслух и никогда не призывают в открытых храмах и которые со времен падения Ахеронской империи находятся под запретом, вертелись в голове Лизениуса, не срываясь, однако, с его губ. Никто не заметил, как пространство вокруг начало окрашиваться золотым, до тех пор пока спиральное свечение не стало внезапно столь плотным, что Лизениус практически изчез за его завесой.
Один дикарь в неистовстве бросился в глубь золотой спирали, в то время как его товарищи метали туда копья и уже накладывали стрелы на тетиву. Со сдавленным криком пикт исчез. Когда отголоски его вопля стихли, в небе прокатился удар грома, заставив затанцевать пламя костров, сорвав листья с деревьев и повалив палатку мага.
Затем мрак и тишина вернулись туда, где полукругом стояли потерявшие дар речи дикари, глядя наместо, где только что сидел белый шаман.
В тесном пространстве пещеры удар грома был невыносимо оглушительным, Конан, стоявший снаружи, увидел, как бамула схватились за уши и закричали. Киммериец поспешно оглянулся, пытаясь определить, с какой стороны донесся этот звук. На мгновение Конан испугался было, что статуя столкнулась с какой-то магией — либо Лизениуса, либо пиктских шаманов — и встретила свой конец как раз в тот самый момент, когда он и отряд бамула уже готовы были выскользнуть из пещеры.
Затем шаги, звон металла по камню и боевой клич пиктов заглушили затихающее эхо грома. Клич исходил ИЗНУТРИ, из тех помещений, где прежде находилась статуя. Киммериец выхватил меч из ножен и помчался туда.
Он ожидал увидеть целый пиктский отряд, приведенный Лизениусом, чтобы ударить в тыл ему и верным бамула. Вместо этого Конан увидел лишь одинокого пикта и — что было уж совершенно поразительным — Лизениуса собственной персоной, сцепившегося с дикарем. Когда киммериец подоспел, пикт уже заносил ржавый бронзовый кинжал, чтобы вонзить его Лизениусу меж ребер.
— Убери в ножны этот меч! — сказал колдун с такой величавостью, на какую только способен человек, оказавшийся в столь неудобном воложении. Он посмотрел на умирающего пикта и вытер кровь, струйкой вытекавшую из носа.
— Думаю, за мной сюда прошел лишь один сквозь…
— Я думаю, твоя душа будет самыми подходящими ножнами для моего меча! — прорычал Конан. — Разве что мы прямо сейчас быстро разрешим все недоразумения. Слишком уж много их накопилось. Что ты здесь делаешь? Измена твоей дочери — разве этого мало?!
— Моей дочери? ЧТО?
Интересно. В самом ли деле колдун был изумлен, или же он искусно притворялся? Киммериец привык ожидать от этого человека всего, что угодно.
По-прежнему с мечом в руке, Конан отступил на шаг, так чтобы Лизениус не мог истолковать его позу как угрожающую.
— Ладно. Если во всем этом есть что-то, что я должен узнать, для тебя же лучше будет, если ты расскажешь мне все прямо сейчас. Эта проклятая статуя удрала из пещеры и поперлась на пиктов…
— О боги! Этого я и боялся. Она не остановится до тех пор, пока Скира не погибнет. Может быть, пикты расправятся с ней прежде, чем мы подоспеем на помощь. Хотя где уж пиктам…
— Кром! Я уже собрался выслушать тебя, но ты несешь всякую чушь. Что, и дальше собираешься кормить меня загад…
— Прошу тебя, дай мне договорить!
Киммериец видел, что колдуну стоило значительных усилий успокоиться и взять себя в руки. Он решил дать чародею шанс. Пусть договаривает до конца все, что хочет сказать. Колдунов Конан не любил и, случалось, даже убивал их. Он вообще плохо переносил людей, которые бормочут заклятья и плетут интриги, вместо того чтобы, как и подобает мужчине, встретиться с противником в честном бою, если уж не хотят встать на его сторону. Похоже, что сегодняшнее ночное происшествие вряд ли можно разрешить оружием. Если Лизениус решил затеять новую игру…
А он, кажется, и в самом деле затеял! Или, по крайней мере, решил пожертвовать дочерью ради мести. Трудно было понять, что же ему нужно было от него, Конана. У киммерийца прямо-таки чесались руки так ударить Лизениуса, чтобы рукоять кинжала зазвенела о ребра, а кровь брызнула фонтаном, испятнав вге вокруг.
Но усилием воли Конан сдержался. В конце концов, никакой женщине не пожелаешь участи пиктской рабыни. Или того хуже — быть принесенной в жертву. Даже если она предала тебя тысячу раз. В данном же случае вообще было не ясно, предала ли его. Скира. Конан, кроме того, понимал, что ходячая статуя предоставляет ему и его отряду единственный реальный шанс выбраться из этих гибельных мест. Шанс был, что ни говори, невелик, но лучше уж что-то, чем вообще ничего.
Так что участие Лизениуса вряд ли могло изменить что-то к худшему. Как, впрочем, и к лучшему.
— Ты меня убедил, — сказал Конан. — Но я и мои люди будем настороже. Еще одна шуточка с твоей стороны, вроде этого грома, — и следующим звуком, который ты породишь, будет грохот вырывающихся из твоего раздувшегося брюха газов, когда тебя ненароком пнет какой-нибудь трупоед, забредший сюда в поисках вкусненького.