Страница 82 из 160
Железнодорожный узел Орел также явился одной из основных баз снабжения противника на центральном участке фронта. Там были сосредоточены крупные склады, резервы войск, находящихся на отдыхе, в переформированиях, на погрузке и выгрузке, а также большое количество различной техники. На эту цель было сделано 2060 самолето-вылетов. 4 июня 1943 года был проведен наиболее крупный налет, в котором участвовало 400 самолетов. В результате этого налета было создано большое количество очагов пожара, сопровождавшихся сильными взрывами, пламя которых достигало высоты 200–300 метров. Горели железнодорожные эшелоны, склады, станционные здания, емкости с горючим. Пламя пожаров и взрывов освещало всю территорию железнодорожного узла и наблюдалось экипажами с расстояния более двухсот километров!
Наряду с крупными железнодорожными узлами подвергались налетам десятки более мелких узлов и станций, а также перегоны и мосты через реки. Например, были разрушены железнодорожные мосты через реку Болва (севернее Брянска) и через реку Снежеть (на участке Брянск — Карачев), восстановление которых доставило много хлопот противнику. Ночные же охотники и здесь на этой магистрали делали свое дело — выводили из строя паровозы на перегонах, а одиночные бомбардировщики разрушали на перегонах железнодорожные пути и полотно. Такие железнодорожные узлы, как Полоцк, Витебск, Могилев и некоторые другие, бомбились группами в количестве сто или немногим более самолетов. [305]
В ночь на 28 мая 1943 года в результате массированной бомбежки железнодорожного узла Могилев были полностью уничтожены находившеся здесь эшелоны, в том числе три с военной техникой и три с гражданскими немцами, собранными по приказу для эвакуации в Германию, разрушены станции Могилев-2, Могилев-3, мост через Днепр, уничтожено два склада с боеприпасами и один с продовольствием. В городе число уничтоженных гитлеровцев достигло 4000 человек, в том числе много летного состава. Центральная часть города, где жили немцы, разрушена до основания. Уничтожены квартиры и общежития немцев на улице Селянского, разбиты три дома, где помещался штаб, — уничтожено до 300 немцев, дом гестапо — уничтожено до ста немцев. Разбиты 1500 автомашин и до ста мотоциклов. Во время бомбежки среди немцев возникла паника, они бежали из города на запад. В этом же направлении бежали немцы из Ямницы. При встрече между ними завязался бой, длившийся полтора часа. Обе стороны думали, что встретились с партизанами. Город после бомбежки был оцеплен и все мобилизованы для вывозки трупов. Могилев считался немцами довольно глубоким тылом, но их благоденствие здесь оказалось весьма коротким.
Железнодорожные магистрали юго-западного и южного направлений также были в поле нашего зрения. Бомбардировкам подверглись крупные железнодорожные узлы и железнодорожные станции на магистралях Курск — Льгов — Киев — Харьков — Лозовая — Синельниково — Запорожье, Харьков — Полтава — Кременчуг, Харьков — Красноград — Днепропетровск, а также крупные железнодорожные узлы и станции Северо-Донецкой и Южно-Донецкой железных дорог. На эти объекты направлялись группы в несколько десятков самолетов каждая. Лишь на железнодорожный узел Киев ходили группы в сто и более самолетов в каждой. Вот некоторые результаты по Киеву: в мае разрушено здание городской управы, здание политехнического института, где размещались немцы, немецкая военная школа, велозавод, фанерный завод, спиртовой завод, автомобильно-ремонтная база с техшколой, два склада с боеприпасами, хлебозавод и десятки автомашин с мукой, завод «Большевик», театр, где шло совещание, и было уничтожено до 700 офицеров, в том числе генерал. В Киево-Печерской лавре уничтожено 200 гитлеровцев. Разбит Петровский железнодорожный мост. В городе уничтожено до 3000 фашистов, захоронение которых длилось в течение пяти дней. Немцами был объявлен траур.
Бомбежкой в июне были разрушены вокзалы Киев-1, Киев-2, движение прервалось на шесть суток. При бомбежке с вокзала разбежалось два эшелона молодежи, собранной для принудительной отправки в Германию. Поврежден аэродром, разбиты ангары и самолеты, находящиеся в ремонте. Прямыми попаданиями бомб в хранилище были вызваны взрывы, продолжавшиеся в течение пяти часов. В городе разрушено много военных объектов. Раненых немцев эшелонами отправляли в Германию. [306]
На юго-западном и южном направлениях сделано 3035 самолето-вылетов. Всего, выполняя поставленные Ставкой задачи по нарушению железнодорожных перевозок по указанным выше направлениям, с января по июль 1943 года АДД, произвела 15328 самолето-вылетов.
…Бывая у Верховного, нужно было весьма сжато докладывать о проделанной работе. С ним общалось очень много народа, поэтому он дорожил своим временем и не тратил его зря. В распределении своего рабочего дня, если так можно назвать время, затрачиваемое на работу во время войны, когда по сути дела уже давно перемешались день и ночь, Сталин был пунктуален. Назначенное для докладов время точно выдерживалось. За всю войну мне помнится только один случай, когда, будучи вызванным к нему, я ждал в приемной три или четыре минуты — составление сводки Совинформбюро заняло у Верховного времени немного больше, чем предполагалось.
Обычно, когда я входил в кабинет, Сталин смотрел на большие часы, установленные в углу, или вынимал из кармана свои старинные серебряные часы «Павел Буре» с двумя крышками. Часы заводились ключиком, висевшим на цепочке. Молчаливый взгляд Верховного как бы подчеркивал проверку своевременности твоего прибытия. Не думаю, чтобы это касалось только лично меня. Строгость распределения времени чувствовалась во всем, начиная с требования совершенно краткого, но четкого изложении вопроса, по которому вы пришли. Не могло быть и речи, чтобы кто-то мог нарушить этот порядок. Однако со мной такой случай был, и я хочу о нем рассказать.
Зимой 1942/43 годов находился я на одном из фронтов — Калининском или Западном, когда мне позвонил Верховный и сказал, что я нужен в Москве. Спросил, как я думаю добираться и когда, по моим расчетам, я могу прибыть. Аэродром, с которого можно было вылетать, находился на значительном расстоянии от командного пункта фронта, и попасть туда можно было на самолете У-2, идя на бреющем полете. Получалось, что быть в столице я смогу лишь в 10–11 часов на другой день. Подумав немного, Сталин назначил встречу на 14 часов дня.
Связавшись со штабом, я дал указание, чтобы самолет из Москвы прибыл за мной на следующий день к 10 часам утра. Держать тогда самолеты на фронтовых аэродромах было нельзя из-за налетов самолетов противника. На следующий день, перелетев на аэродром, куда должен был прибыть за мной самолет, последнего я там не обнаружил. Уже 11 часов, а самолета все нет. Меня начало охватывать беспокойство: не сбили ли самолет на маршруте? [307] Какие-либо другие версии мной исключались, ибо работа штаба была точной во всем. Потеряв надежду на прибытие самолета и не имея возможности связаться с Москвой и сообщить, что в назначенное время я прибыть не могу, пошел было к У-2, чтобы улететь опять на КП фронта и оттуда соединиться со штабом. И тут в воздухе появился мой самолет. Узнал его сразу по «Чайкам» — радионавигационным приборам, установленным на фюзеляже, когда я еще командовал полком в Смоленске.
Пока подруливал самолет, я оставался в недоумении, что же произошло, и собирался спросить об этом у летчика Михаила Вагапова и борттехника Константина Тамплона, которые летали со мной со времен Халхин-Гола. Однако по их смущенным лицам я понял, что расспросы ни к чему. Молча сел в самолет и до самой Москвы никаких разговоров не вел. Один вопрос довлел надо мной: что скажу я Верховному, чем оправдаю свое опоздание, которое, как я понял, оправдывать было нечем. Встретивший нас начальник штаба АДД, доложил — задержка с вылетом произошла потому, что не могли найти Вагапова, который, не сказав никому ни слова, отправился накануне на свадьбу к своему товарищу. Разыскали Вагапова только утром. Посылать другой самолет, экипаж которого не знал аэродрома, где нужно было производить посадку, начальник штаба не решился. После такого доклада, как говорится, можно только руками развести…