Страница 8 из 74
Дальше шли другие избы — новые и старые, и среди них дома и «наследных принцев», на которые пытался было замахнуться Лисицын.
По пятницам перед выходными днями по тропке мимо чикинской скамейки с вечерней «Ракеты» или «Зари» — смотря по расписанию — тянулись в Борок горожане. Точнее, бывшие боровчане, живущие в городе. Еремей Кузьмич, сидя на своем наблюдательном пункте, встречал их здесь, на угоре. Он знал каждого в лицо и помнил его род с первого до третьего колена, включая детей и внуков.
Еремей Кузьмич считался в Борке человеком трезвым, положительным и до некоторой степени авторитетным, несмотря на его пассивное миросозерцание со скамьи на юру. Это, впрочем, воспринималось как само собой разумеющееся: «На своем веку поработал Чикин, с него и хватит. Пусть себе посиживает, никому не мешает». И Еремей Кузьмич посиживал.
В молодости, еще до войны, он работал бригадиром в колхозе, в сорок третьем вернулся из госпиталя инвалидом, списанным из армии по ранению в плечо. Руководил до конца войны колхозом, учился на курсах, был недолго председателем сельсовета, инструктором в райкоме партии, а после его опять направили в родной колхоз председателем. Тут он и закончил трудовой путь. Колхоз превратился в совхоз, а Чикин вышел на пенсию.
Он сидел на скамье, покуривая и молча глядя перед собой. Вдали на Двине к пристани подходил теплоход «Ракета». Еремей Кузьмич следил, как она подлетела к дебаркадеру и скрылась за ним так, что видна была только корма. А потом быстроходное суденышко опять вышло из-за пристани и заскользило вверх по реке.
Пассажиров, которые высадились и направились в Борок, из-за расстояния не было видно, но Чикин знал, что через полчаса они пройдут здесь, и терпеливо их поджидал.
Что-то произошло в скучноватой тишине вечера. Это в небе в разрыв облаков выглянуло предзакатное солнце. Яркий свет плеснул Чикину в глаза, и он зажмурился. «Опять солнышко садится в облака. Завтра не жди вёдра», — подумал он.
Теплые розоватые блики от солнца дрожали на стеклах изб неуверенно и робко, готовые вот-вот померкнуть. Это вскоре случилось: солнце сползло в синюю Вязкую тучу, и они исчезли.
Лиза уехала в областной центр на двухнедельный семинар культурно-просветительных работников. Степан Артемьевич проводил ее на пристань. Домой он вернулся пешком, знакомой тропинкой через луг.
Он любил этот луг — главное богатство совхоза. Здесь получали самый высокий урожай трав. Другие луга были не столь роскошны — лесные, болотистые, разбросанные в разных местах небольшими участками.
Здесь, этой тропкой, два года тому назад он вел жену в свой деревенский дом. Теперь вот она уехала, и ему стало грустно…
Солнце снижалось, готовясь уйти за борковские ельники. Они тянулись вдали темной зубчатой грядой далеко на север и на восток. Лисицын вспомнил, как шофер Сергей говорил, когда они ехали из Чеканова: «Живем мы среди лесов дремучих…» Лесная сторонка, грибная, ягодная. Лосиные и медвежьи края. В глуши, на таежной речке Воронке, можно встретить и бобровые места. Однако леса все же порядком повырублены, строевых мало. Тому, что осталось, — еще расти да расти.
А все же встречаются и настоящие чащобы. Однажды Степан Артемьевич, собирая грузди да волнушки, забрел в такую глушь, в такой бурелом, что еле выбрался, чуть не порвав о сучья одежду. Солнце тогда спряталось за тучами, и он потерял ориентировку.
Теперь солнце вдруг померкло, словно бы провалилось в облака. Они были странной, причудливой формы, не похожие ни на грозовые, ни на дождевые. Плотные, синеватые, они стояли на западе спокойно, на одном месте. Одно из них по форме напоминало туманность Конская Голова, что в созвездии Ориона. Ее Степан Артемьевич видел на фотоснимке в популярной книге по астрономии. Солнечные лучи осветили Конскую Голову слева и снизу, и она окрасилась в пурпурный цвет.
Степан Артемьевич подошел к речке Лайме, перебрался по мостику на другую сторону и поднялся на гору. Там перевел дух, осмотрелся. Горизонт чуть-чуть раздался, облаков стало больше, они нависли над широким пойменным лугом. Конская Голова поредела, стала таять, терять свои очертания. Ельники все так же синели в золотисто-сиреневой вечерней дымке.
Дома Лисицына не ждали, и он решил еще побыть на улице: воздух чистый, свежий, прохладный. Степан Артемьевич пошел по тропинке над обрывом и приметил скамейку, а на ней Чикина и подумал: «Занятный старикан. Пойти, что ли, посидеть с ним на лавочке?»
Чикин, услышав неторопливые шаги, медленно повернул голову. Степан Артемьевич подошел, поздоровался и сел рядом.
— Отдыхаете? — спросил он.
Чикин посмотрел на него приветливо, чуть-чуть подвинулся и ответил низким баском с хрипотцой:
— Отдыхать мне, собственно говоря, не от чего. Не переработал. Так просто сижу.
— А домашние дела?
— Какие дела, Степан Артемьевич! Окучил грядку картошки, поправил на крыльце ступеньку — и все заботы. Жена полы моет, так ушел, чтобы не мешать. Скоро пассажиры потянутся. Я их тут встречаю — вроде как при должности. — Чикин улыбнулся по-стариковски, чуточку отрешенно, словно мысли его были далеко, а потом застегнул пуговицу ватника. — Свежо становится.
Лисицын достал из кармана чуть смятую пачку сигарет.
— Летушко нынче неважное, — снова заговорил Чикин. — Пасмурное, без солнца. Все растет вяло. Косить бы по времени пора, а травы еще семян не сбросили. Между прочим, я слышал — вы собираетесь в отпуск?
— Пока не решил, — ответил Лисицын.
— У баб вертится на языке какой-то Кросс, будто вы едете туда. За границу?
«Уже пронюхали про туристскую путевку, — удивился Лисицын. — Кто бы мог разболтать?» Но все же уточнил:
— Санта-Крус.
— Вам отдых нужен. Я бы на вашем месте поехал. А где такой город или местечко?
Степан Артемьевич промолчал.
И вот уже потянулись пассажиры с очередной «Ракеты». Впереди осторожно, словно боясь оступиться и свалиться с обрыва, шагал высокий и худой мужчина с рюкзаком за спиной. За руку он вел мальчугана лет шести. Мужчина мельком глянул на скамейку и сказал: «Здрассте».
Чикин ответил на приветствие, Лисицын молча кивнул.
— Это Степан Паромов, — пояснил Еремей Кузьмич, когда мужчина отошел на приличное расстояние. — С внуком от дочери. А она развелась с мужем. Крепко закладывал…
Прошли три женщины с хозяйственными сумками. Лисицын невольно обратил внимание на одну из них, невысокую, в шляпке и зеленоватом легком плащике. Плащик был коротковат, и полы его развевались от быстрой ходьбы и легкого ветерка, тянувшего снизу, с луга. Крепкие ноги женщины уверенно ступали по тропе. Она, прищурясь на директора совхоза, спросила:
— Наблюдаете?
— Воздухом дышим, — ответил Чикин. — Сядь, посиди с нами.
— Спасибочки. Некогда — в родительский дом тороплюсь. А воздуха тут у нас хватает! — Женщина быстро прошла мимо, и Чикин опять пояснил:
— Роза Васильева. Работает на лесобирже. А муж у нее служит в поселке лесозавода участковым. Из Борка она уехала лет семь назад.
— Ну и чем еще знаменита эта Роза? — поинтересовался Лисицын. Тихий дремотный вечер, монотонная речь Чикина — все на него действовало успокоительно.
— Она подалась в город после школы, с подругами. — Чикин заглянул в лицо Лисицына и, убедившись, что тот его внимательно слушает, продолжал: — Сперва они хотели было пойти на ферму, но мамаши их отговорили: дескать, мы всю жизнь в коровнике проработали и вам тут маяться? Поезжайте в город, выходите в люди, у вас другая судьба. И те уехали. Роза в городе учиться не поступила, стала работать на лесозаводе, на сортировке пиломатериалов.
— Ну что же, на заводах тоже руки нужны, — ответил Лисицын, — не будем смотреть на жизнь только со своей колокольни. Пусть себе перебирает эта Роза дощечки на лесобирже.
— Оно так, конечно. Но ведь в совхозе людей нехватка! Мало трудоспособных-то. Все пенсионерская гвардия вроде меня. А те, кто в силе, еще и куражатся иной раз. Помните Чугунова?