Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 23

Тася молча перенесла обиду, выплакавшись ночью в подушку, но решила не отступать от своего. В следующий раз она посоветовала Матвею Ильичу рассыпать семена в амбаре слоем потоньше, потому что они могли испортиться из-за повышенной влажности. Матвей Ильич посмотрел куда-то поверх Таенной головы и ответил:

— Рассыплем… когда нужно будет.

Тася больше ничего не сказала, пошла к кладовщику, ответственному за хранение зерна, и велела ему рассыпать семена, как нужно. Так и было сделано. Когда председатель узнал об этом, он только усмехнулся.

Зимой Тася пришла к нему просить людей, чтобы делать торфоперегнойные кубики. Матвей Ильич и на этот раз отмахнулся от агронома:

— Делай сама. Людей нет. Да и рано этим заниматься.

— Нет, не рано! — упрямо возразила девушка. Она позвала подружек-комсомолок, сама запрягла лошадь. Навозили торфа и стали делать кубики.

Председатель спустя два дня шел мимо и заглянул к девчатам. Увидев их работу, он посмотрел на юную агрономшу уже более внимательно.

С тех пор Тася стала замечать, что Матвей Ильич при разговоре с нею смотрит ей в лицо, а не поверх головы, как это было раньше. А спустя два месяца, когда девушки принялись распикировывать рассаду, он увидел их работу и похвалил:

— Молодцы! Хорошая рассада!

Склонился над парником, бережно потрогал рукой маленькие зеленые кустики. Потом отозвал Тасю в сторонку и озабоченно спросил:

— Как думаешь, Кривому Логу известкование не повредит?

Тася, радуясь тому, что наконец-то председатель решил с нею посоветоваться, ответила:

— Анализ почвы показал повышенную кислотность. Известковать нужно обязательно.

Так постепенно у девушки стали налаживаться отношения с молодым, немножко самовлюбленным председателем.

…А теперь уже начало мая. Весна наполняла перелески птичьим щебетаньем, пробуждала к жизни козявок, зимовавших в щелях и укромных закоулках, заботливо посылала на землю потоки яркого солнечного света.

На полях началась пахота. Огородное звено, вырастив крепенькую рассаду, высаживало ее в питательных кубиках на гряды. Тася с утра до вечера хлопотала возле парников, давая огородницам советы, проверяла, как готовят почву под посев яровых, следила, чтобы не портачили трактористы.

Да мало ли забот у агронома в горячее весеннее время, когда всё живое торопится расти, зеленеть, расцветать, тянется к солнцу!

Сейчас Тася терпеливо ожидала, что скажет Матвей Ильич.

Гриша Недомеров, по прозвищу Недоверов, — паренек лет двадцати трех, смуглый, худощавый и подвижный, с красивыми, как у девушки, черными бровями, — проворно щелкал на счетах. Гриша немножко прихрамывал (в детстве его ушиб копытом конь), но это не мешало ему быть если не первым, то, во всяком случае, и не последним парнем на селе. Девушки его любили: он был общительным и остроумным и, по их утверждению, очень душевно играл на гармонике.

Недоверовым его прозвали потому, что он всегда очень придирчиво рассматривал документы, поступавшие к нему, тщательно сверял лицевые счета, каждую неделю, не особенно полагаясь на бригадиров, контролировал записи в трудовых книжках. Он знал своё дело, был во всём аккуратен и только благодаря излишней придирчивости получил это прозвище.

Матвей Ильич встал, прошелся по комнат и внимательно посмотрел на Тасю.

— Знаешь что, — сказал он ей, — иди в третью бригаду и передай от моего имени Пестунову, пусть немедленно берется за руководство. Надо же иметь совесть.

Тася молча кивнула. Задача не из легких. Поэтому она сдержанно вздохнула и сдвинула брови. Она помнила историю с Пестуновым и знала, что собой представляет третья бригада.

В здешних северных колхозах есть такие бригады. Их считают отдаленными и называют обычно хуторами или выселками. Расположена такая бригада где-нибудь километрах в семи от центра колхоза, за болотом, за лесом, за озерцом. Летом в нее не перебросишь комбайна, весной не пройдет трактор, осенью еле-еле по непролазной грязи доберешься до нее пешком. Поля в бригаде раскиданы по вырубкам, по склонам холмов, клочками, и обрабатывают их обычно только с помощью лошадей. А без машин полевых работ быстро не выполнишь.

Третья бригада отставала и зимой и летом. Бригадиры там менялись каждый год, и никто по-настоящему не мог справиться с делом. Мужчины почти все работали на лесохимическом промысле, добывали сосновую серу — баррас, заготовляли смольё и «гнали» из него смолу и скипидар. На фермах и на полях работали женщины.

Перед началом посевной колхозная парторганизация поручила руководство бригадой лесному объездчику Пестунову. Его освободили от работы в лесном хозяйстве, но бригаду он принимать не соглашался.

Туда и должна была пойти Тася.

— Я бы сам сходил, да нужно будет пойти в Заречье, — сказал Матвей Ильич, — трактор там стоит… кто их знает, в чем загвоздка.

— Хорошо, я схожу, — ответила Тася.

— Будь посмелей, — посоветовал председатель, — надо мужиков заставить пахать. На промыслах сейчас работы нет, так они всякими домашними делами занялись. А пахота стоит. Завтра я постараюсь подойти туда.

2

Тася не раз встречала весну в областном городе, где училась в сельскохозяйственном техникуме. Там весенние дни проходят гораздо скучнее, как-то незаметно: стает снег с крыш, зазеленеют деревья в тощем скверике, и, глядишь, — уже лето. Тася, выросшая в деревне, не раз с тоской глядела в пустое небо, где не видно даже грачей, а одни облака да бесконечные телеграфные и электрические провода, на которых воробьев и то нет. То ли дело в деревне! Кругом такая ширь, такой простор, всё так щедро залито солнечным светом! Так и шла бы полевой дорогой да смотрела бы на жаворонков, снующих в небе маленькими точками, шла и срывала бы с черемуховых веток лопнувшие почки и пробовала бы их зубами, ощущая во рту терпкий, вяжущий привкус. Выйдешь на пригорок да посмотришь вниз — какая чудесная картина открывается взгляду! Внизу голубой шелковой ленточкой протянулась сквозь спутанные заросли кустов речушка, и вода в ней, как ртуть, дрожит и живет, блестя на солнце. А за рекой, до самого горизонта, синеют знаменитые заречные леса, в которых с глубокой древности гнали дёготь смолокуры.

Солнце припекало. Тася сняла платок. Встречный ветер захватил дыхание и растрепал волосы. Девушка думала о предстоящем разговоре с Пестуковым. Она увидит его и скажет: «Что же вы, товарищ Пестунов, не руководите бригадой? Вы же коммунист! Как не стыдно!» Она скажет ему, чтобы немедленно приступал к делу, а то пахать некому, в бригаде нет никакого порядка. И Пестунов, конечно, согласится. Подумает, для вида будет отказываться, но все-таки согласится.

Расстояние в семь километров Тася прошла быстро. Вот она уже в хуторе, вот подходит к дому объездчика. Она немного волнуется.

Но не все делается так просто, как это иногда кажется молодым, неопытным людям. Тася вошла в избу, а Пестунова дома не оказалось. Бабка, мать объездчика, хлопотавшая в избе с двумя ребятишками в одинаковых синих рубашках и без штанишек, сердито смерила взглядом девушку и на вопрос, где хозяин, ответила:

— На озеро ушел.

— Зачем?

— За рыбой. Жрать-то надо!

Бабка больше не посмотрела на Тасю и дала шлепка мальчишке, который уронил ухват, стоявший у печи. Мальчишка заревел. Тася вышла на улицу.

Постояв на крыльце, она села на ступеньку и решила ждать. Ждать пришлось недолго. Хлопнула калитка. Небольшая дворняга подбежала к крыльцу и уставилась на Тасю глупыми глазами, будто думала: облаять или нет. Она на всякий случай тявкнула два раза. Следом за дворнягой появился объездчик с большим берестяным кошелем. Он мельком взглянул на Тасю. поднялся на крыльцо и снял со спины поклажу.

— Здравствуй, кубышка, — небрежно произнес Пестунов. — Зачем пожаловала?

Тася обиделась, что он бесцеремонно окрестил ее кубышкой, но сделала вид, что не сердится.

— Здравствуйте, Петр Семенович, — ответила она. — У меня к вам дело.