Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 23

Поговорив с облицовщиками, он отправился на ТЭЦ, где было чисто и уютно. Дежурный инженер-энергетик, рослый парень в комбинезоне, повёл начальника к генераторам, пультам управления и на ходу рассказывал, что прошлой ночью вышел из строя второй генератор, что пришлось вызывать бригаду электриков, но к утру все исправили. Иволгин спросил:

— Пятый генератор исправен?

— Исправен.

— Возможно, сегодня ночью он будет работать на колхоз «Луч».

— Я слышал об этом. А как у них линия?

— Линия готова. Я был в колхозе.

Когда Иволгин возвращался домой, оранжевая заря стала лимонно-желтой, чуть заметной. Григорий Иванович шел по тротуару, погрузившись в размышления.

Скрипнув тормозами, остановился самосвал. Видно было, как водитель прикуривал в кабине. Иволгин подошел, сказал:

— Подбрось-ка меня домой.

— Есть, товарищ комдив! — весело отозвался шофер.

«Черти! — улыбнулся Иволгин. — С легкой руки Солодовникова, видно, мне всю жизнь быть комдивом!»

5

В прихожей было темно, Иволгин включил свет, разделся, потом погасил лампочку и, войдя в комнату, служившую столовой и гостиной, в удивлении замер у порога. Он еще не успел ничего разглядеть, но на него неожиданно дохнуло чем-то далёким, давно пережитым и перечувствованным и… тревожным.

В комнате царил полумрак. На круглом столе, покрытом старой немецкой плащ-накидкой с коричневыми кляксами по серо-зеленому полю, стояла коптилка — сплюснутая наверху гильза от сорокапятимиллиметрового снаряда с фитилем, который слегка коптил. Солодовников сидел, сгорбившись, закрыв лицо руками, в застывшей позе. Перед ним — раскупоренная, но не начатая бутылка с коньяком, большая банка с консервами. На газете — горкой ломти черного хлеба. В сторонке громоздилось что-то завернутое в кусок байкового одеяла.

— Эй, старина! Ты что придумал? — спросил Иволгин, и Солодовников, вздрогнув, стал протирать заспанные глаза.

— Ужин. Я приготовил тебе фронтовой ужин, — сказал он, испытующе глядя прямо в глаза комдива и силясь угадать, не очень ли он переборщил, накрыв стол таким образом.

Комдив тихо подошел к столу, все еще удивляясь.

— А это зачем постлал? — кивнул он на плащ-накидку.

— Она трофейная… — виновато ответил ординарец.

— Ладно, — бросил комдив, садясь за стол. — Наливай по наркомовской.

— Есть наливать по наркомовской! — отозвался ординарец и налил коньяк в эмалированные кружки.

Комдив взял алюминиевую ложку, кусок хлеба и стал намазывать на него свиную тушенку, как когда-то давным-давно… Солодовников с сосредоточенным видом проделал то же самое.

— За нашу победу! — сказал комдив.

— За победу! — отозвался ординарец.

Выпив коньяк, закусили тушенкой.

— Славно придумал, старина! — похвалил комдив. — Двадцать лет назад нас с тобой ранило…

— И двадцать лет назад был ваш день рожденья. Сегодня вам стукнуло сорок три.

— Ты тогда подарил мне портсигар…

— А помнишь, комдив, нашу любимую песню?

— Если бы гитару… — пожалел комдив.

— Гитара есть! Вот она. — Солодовников подал ему гитару, которую до сих пор прятал под столом.

Комдив уже больше не удивлялся.

— А ну-ка, ну-ка! — глаза его загорелись.

Взяв гитару, он попробовал строй и запел. Ординарец вторил ему чуть дребезжащим баском:

Когда песня кончилась, комдив положил гитару и долго молчал, сосредоточенно дымя папиросой. Потом он заметил нечто, завёрнутое в кусок байкового одеяла.

— Это ваш завтрак, товарищ комдив, — сказал ординарец.

— Но сейчас ночь.

— Не беда. Вы утром не успели позавтракать. Я хранил этот котелок в одеяле и ждал, когда вы приметесь за крупнокалиберную кашу с мясными консервами. Но вы не соизволили уделить ей внимание. Вы поскакали верхом, когда лучше было бы передвигаться перебежками… Молодечество! Извольте теперь съесть эту кашу!

Комдив покачал головой, улыбнулся и взял ложку.

Потом они допили коньяк. Ординарец стал прибирать на столе, и в эту минуту зазвонил телефон. Комдив снял трубку. Звонил дежурный инженер с ТЭЦ.

— Разрешите врубить свет колхозу «Луч»?

— Сообщение о готовности линии подтверждено?

— Да.

— Ну, врубай! — приказал комдив.

Он положил трубку, подошел к окну, откинул штору и посмотрел вдаль, в разлив огней, к которым в эту минуту прибавилось много новых.

Рядом стоял Солодовников. Иволгин обнял его за плечи и сказал негромко:

— Вот так-то, старина!

ВЕСНА

1

Окна были распахнуты настежь, и в контору правления широкими волнами входил влажный майский воздух, пахнущий березовыми почками и теплой землей. Ветер часто менял направление. Когда он тянул с юга, в воздухе чувствовался холодок от реки, на которой дотаивали остатки льда у заберегов. Когда поворачивал к юго-западу, воздух становился теплее, в нём ощущался запах пашни и весеннего леса.

В конторе сидели трое: председатель колхоза Матвей Ильич Яшкин, счетовод Гриша Недомеров и молоденькая агрономша Тася Спицына Матвей Ильич курил и о чем-то размышлял. Он был еще сравнительно молод — на вид лет тридцати двух, с черными вьющимися волосами, худощавым лицом, усеянным мелкими оспинками. Папиросу он подносил ко рту небрежно, двумя тонкими и длинными пальцами. Когда волосы свешивались на лоб, он резким движением головы отбрасывал их назад, держался прямо, расправив широкие угловатые плечи.

Председатель был холост. Тася знала, что у него есть знакомая учительница русского языка Люда Мешкова из Заборья, на которой председатель собирается жениться, и потому у него в Заборье, в центре сельсовета, находились неотложные дела, якобы требующие немедленного выезда. С председателем у Таси были официальные отношения и наладились они не сразу.

Тася Спицына, невысокая девушка с румяным лицом, на котором пуговкой торчал короткий нос, не была красивой. Брови у нее светлые, рыжеватые, глаза узкие, голубые, глубоко спрятанные, губы пухлые, немножко надутые. Она всегда старалась быть очень серьезной и рассудительной, но это не вязалось с ее внешностью, и деловитость, которую она явно напускала на себя, разговаривая с председателем, вначале вызывала у него усмешку.

Тася пришла на работу в колхоз зимой, еще при старом председателе Ефиме Вострецове. Вострецов относился к ней доброжелательно, всегда выслушивал и, когда молоденькая агрономша советовала что-либо, произносил примерно следующее:

— Я уважаю молодого специалиста. Совет твой ко времени, очень ко времени, что говоришь — сделаем, — и, как бы спохватившись, добавлял: — Только не сейчас… Погоди маленько, будет полегче — проведем в жизнь и твое агромероприятие.

Спустя некоторое время Вострецов вспоминал совет агронома, начинал выполнять, но никогда не доводил дела до конца. Тася волновалась, нервничала. Она снова просила председателя, именно просила — требовать она еще не научилась. Он опять обещал и опять не выполнял.

Когда прибыл с курсов новый председатель, Матвей Ильич, Тася почувствовала, что с ним наладить отношения будет еще труднее. Однажды она посоветовала Матвею Ильичу возить навоз сначала на дальние участки, а уж потом на ближние. Матвей Ильич сказал:

— Я знаю сам.

Матвей Ильич не считал Тасю хорошим агрономом, потому что она молода и неопытна. В советах ее он усматривал попытку ущемить его председательское достоинство.