Страница 61 из 70
— Как же вы его похоронили, а мне даже телеграмму не дали, — были ее первые, очень грустные слова.
Упрек был законным. Как можно было забыть ее, верную и трогательную подругу Сергея Есенина».
Жизнь Гали Бениславской после самоубийства Есенина уже не могла наладиться. Сумбурная запись в ее дневнике полна отчаянием и говорит о многом: «Сергунь, все это была смертная тоска, оттого и был такой, оттого так больно мне. И такая же смертная тоска по нем у меня. Все и все ерунда, тому, кто видел его по-настоящему — никого не увидеть, никого не любить. А жизнь однобокая — тоже ерунда».
И, наконец, последние мысли, которые она доверяет дневнику. Роковое решение уже неизбежно.
«Вот мне уже наплевать. И ничего не надо, даже писать хочется, но не очень.
…Лучше смерть, нежели горестная жизнь или постоянно продолжающаяся болезнь… Ну, отсрочила на месяц, на полтора, а считала, что лучше смерть, нежели…»
В декабре 1926 года в годовщину смерти Есенина Галина Артуровна Бениславская покончила с собой на могиле поэта на Ваганьковском кладбище в Москве, оставив записку: «3 декабря 1926 года. Самоубилась здесь, хотя и знаю, что после этого еще больше собак будут вешать на Есенина. Но и ему и мне это все равно. В этой могиле для меня все самое дорогое…»
Глава XV
НАДЕЖДА ВОЛЬПИН
Август 1923 года Наденька Вольпин провела в городе Дмитрове, неподалеку от Москвы. Она впервые оказалась в маленьком уездном городке. Немощеные улицы были покрыты слоем жирной черной грязи, в которой ноги увязали по щиколотку, из-за чего приходилось ходить босиком.
Все равно было приятно отрешиться от московской суеты, окунуться в дремотное бездействие русской провинции.
Весточки из Москвы от приятельниц она получала и знала, что Есенин вернулся из-за границы и расстался с Айседорой Дункан. Однако Надя сознательно оттягивала свое возвращение в Москву и неизбежную встречу с Сергеем Есениным — она твердо решила не возобновлять эту мучительную связь.
Тем не менее числа около двадцатого августа она вернулась в Москву в свою комнату на Волхонке. Не успела она, как говорится, порог перешагнуть, как на нее набросилась ее подруга поэтесса Сусанна Мар.
— Где ты пропадала? — засыпала ее вопросами Сусанна. — Есенин мне прохода не дает: куда вы подевали Надю Вольпин? Просто требует и с меня, и со всех. Мартышка (таково было прозвище Анны Никритиной) уже пристраивает к нему свою подругу Августу Миклашевскую. Актриса из Камерного. Писаная красавица.
Избежать встречи с Есениным было невозможно — орбиты, по которым они вращались, постоянно пересекались.
Действительно, дня через два в какой-то редакции Надя Вольпин совершенно случайно столкнулась с Есениным. Он тут же принялся ее уговаривать отправиться вместе с ним обедать в «Стойло Пегаса». И быстро уговорил. К ним присоединились и Мариенгоф с Анной Никритиной и еще какие-то приятели Есенина.
Мариенгоф окинул Надю Вольпин критическим взором.
— А вы располнели, — бросил он.
— Вот и хорошо: мне мягче будет, — усмехнулся Есенин, с вызовом глянув на Никритину, и по-хозяйски обнял Наденьку за талию.
Ее покоробило от циничных слов Есенина, от его самонадеянного тона. Она понимала, что тем самым Есенин поддразнивает Мариенгофа и Никритину. Наденька знает, что она действительно чуточку пополнела — когда Есенин уехал за границу, она была серьезно больна — шел процесс в легких, но к его возвращению процесс вроде бы приостановился, и Вольпин слегка располнела.
А в «Стойле Пегаса» развернулось широкое застолье. Есенин пил только вино и придирчиво следил за тем, чтобы тарелка Наденьки не оставалась пустой.
Есенин был в тот вечер необычно разговорчив, но рассказывал он вовсе не о Европе и Америке, а вспоминал родную Рязанщину, расхваливал свою мать, описывал, какая она была красавица.
Заговорили о поэзии. Есенин горячо подхватил эту животрепещущую тему:
— Кто не любит стихи, — провозглашал он, — вовсе чужд им, тот для меня не человек. Попросту не существует!
Есенина попросили почитать что-нибудь свое. Он охотно согласился. Среди стихов, которые он читал, оказалось одно из числа посвященных Августе Миклашевской. Разговор, естественно, перекинулся на нее. Кто-то сказал:
— Говорят, на редкость хороша?
Другой голос перебил:
— Давненько уже говорят. Надолго ли хватит разговору?
На что Есенин с усмешкой отозвался:
— Хватит… года на четыре.
Надежду Вольпин задело пренебрежительное отношение к представительнице слабого пола, о которой была уже наслышана, и она выпалила:
— Что на весь пяток не раскошелитесь?
Опять чей-то голос:
— Не упустите, Сергей Александрович, если женщина видная, она всегда капризна. А эта уж очень, как я слышал, хороша.
Есенин поморщился и бросил (не в угоду ли Наденьке Вольпин):
— Только не в спальне!
Наденька уже настолько разъярилась, так в ней взыграла женская солидарность, что она готова была дать Есенину пощечину. А вскоре ей пришлось обижаться уже не за Августу Миклашевскую, а за себя.
Кто-то из сидевших за столом перевел разговор на Надю Вольпин:
— На что они вам, записные красавицы? Ведь вот рядом с вами девушка — уж куда милей. Прямо персик!
Есенин тут же оживился, и в голосе его прозвучали нежность и сожаление:
— Этот персик я раздавил!
Раздраженная Вольпин парировала:
— Раздавить персик недолго, а вы зубами косточку разгрызите!
Есенин крепко обнял ее и сказал:
— И всегда-то она такая ершистая!
А дальше он и вовсе разоткровенничался, не чувствуя, видимо, всего цинизма своих слов:
— Вот лишил девушку невинности и не могу изжить нежность к ней.
А еще через несколько фраз добавил:
— Она очень хорошо защищается!
У Наденьки не хватило сил и решимости на то, чтобы встать и уйти. Потом они вышли из «Стойла Пегаса», по традиции посидели недолго у памятника Пушкину на Тверском бульваре, заглянули в какое-то кафе, выпили по чашечке черного кофе. Есенин неожиданно начал выяснять отношения, причем перешел на «ты»:
— Я знаю, — сказал он, — ты не была мне верна.
Надя пресекла эту фамильярность:
— Вы мне не дали права на верность.
Есенин рассмеялся.
Потихонечку они добрели до Волхонки и оказались в Надиной комнате. И тут все зароки, которые давала себе Надежда Вольпин, рухнули, и они оказались в постели.
Утром, уходя, Есенин сказал серьезно:
— Расти большая.
Как-то в сентябре Есенин с Надей Вольпин шли по Тверской и встретили Галю Бениславскую. Есенин подхватил и ее, и они втроем зашли в кафе Филиппова. Есенин стал жаловаться на боли в правом подреберье.
— Врач, — сказал он — грозит гибелью, если не брошу пить!
Наденька со своим остреньким язычком не удержалась от глупой шутки:
— Белая горячка все-таки почтенней, чем аппендицит. Приличней загнуться с перепоя, чем с пережора.
Бениславская набросилась на Надю:
— Вот такие, как вы, его и спаивают.
Есенин расхохотался. А Вольпин удивилась, она знала, что Галя Бениславская всячески старается очернить ее в глазах Есенина, но не подозревала, что та таит в себе столько злобы. Сама она Есенина ни к одной женщине не ревновала. Она была девушка умная и давно раскусила Есенина — поняла, что он по-настоящему женщин не любит, он «безлюбый Нарцисс» — любит себя одного.
Той же осенью Есенин затащил Вольпин в какую-то поэтическую компанию. Его попросили почитать стихи. Он охотно согласился. Читал из «Москвы кабацкой», потом из нового цикла «Любовь хулигана». При этом подчеркнул:
— Посвящается Августе Миклашевской.
Поэт Сергей Клычков сердито заметил:
— Пушкин любил Волконскую десять лет, прежде чем посвятил ей стихи. Ты же и десяти недель не знаком с женщиной, а уже, извольте, посвящаем ей чуть ли не книгу стихов.
Есенин, как ни странно, начал оправдываться: