Клятва киммерийца

Почему Дана вдруг решилась облегчить душу, поведав чужаку обо всех ужасных вещах, творящихся в подземелье их дома? Скорее всего, из всей семьи бесчеловечных монстров она одна в глубине сердца сохранила что-то человеческое, устала от непрерывного кошмара и теперь, наконец, пожелала хоти бы таким способом освободиться от него.

Смерть Бриккриу словно отворила какие-то заслоны и дала Дане возможность говорить, облегчая тем самым свою душу.

— Мы две зимы терзали невинного, — закончила она, устало прикрывая глаза, — и каждая из нас теперь заслуживает любой кары, какую только можно измыслить для подобных существ, ибо мы давно уже — не люди.

— С этим-то не поспоришь, — буркнул Конан, с отвращением и гневом оглядывая женщин.

Он однако не знал, как поступить с ними.

Марать благородное оружие кровью связанных противников, не способных более противостоять ему, — либо просто уйти, и пусть они тогда сдохнут сами. Варвар решил передать право вынести приговор парню, столь долго страдавшему от их рук.

— А ты что скажешь? — обратился он к нему. — Прикончить тварей на месте или поступить по-другому?

Юноша пошевелился и попробовал приподняться.

— Оставь их. Не надо делать зло еще большим и помогать ему вырасти. Но меня здесь не бросай. Я смогу быть тебе нужным.

В последнем утверждении можно было усомниться. Ллеу выглядел так, словно вот-вот испустит последний вздох, о том, что он сможет вынести длительное путешествие, не было и речи. Да, такой спутник отнюдь не мечта — не на себе же его тащить?

— Я смогу идти, сын кузнеца, — словно прочитав его мысли, произнес Ллеу. — Поверь, я не стану обузой в твоем пути, если ты еще немного поможешь мне. У тебя есть нечто, способное возвратить мне силы.

— Что же именно? — не понял киммериец; с удивлением он ощутил, что ему все же хотелось бы видеть Ллеу своим спутником, но не оставаться же в этом проклятом богами селении неизвестно сколько времени, ожидая, пока парень достаточно окрепнет для похода в Ландхааген…

— Я не знаю, как это называется, — продолжал юноша, — но оно… оно живое… и обладает магическим свойством…

Внезапно Конан понял, о чем идет речь: святыни антархов, вечно зеленая ветвь маттенсаи! Что ж, почему бы не попробовать?

Она, конечно, никак не действует на обычных людей, то Ллеу, все-таки, не так уж и обычен, он сам в некотором роде — чудо. Если присутствие ветви маттенсаи способно возвратить жизнь целой стране, имеет смысл, испытать ее силу.

В конце концов, вреда это никак не причинит. Варвар ненадолго оставил Ллеу и, возвратившись с ветвью, показал ее юноше.

— Не это ли средство, ты считаешь полезным для себя?

Он вложил ветвь маттенсаи в руки парня, и тот благоговейно и бережно прижал ее к груди, покрытой уже подсохшими и все еще гноящимися шрамами, а затем с глубоким вздохом закрыл глаза и неподвижно вытянулся, точно мертвый.

Киммериец обеспокоился даже, не остановилось ли в самом деле сердце Ллеу; но нет, веки юноши слегка подрагивали, а чуть приоткрытые губы шевелились, словно взывая к богам. Юноша на ошибся: силы в самом деле стремительно возвращались к нему, глубокие язвы и раны затягивались на глазах, и благородные черты поистине прекрасного лица проступали все яснее, освобождаемые от жутких сине-багровых отеков и ссадин. Варвар, точно завороженный, следил за происходящим с телом и обликом Ллеу превращением, отвлекшись лишь для того, чтобы избавиться от присутствия трех белесых фурий — он попросту спихнул их назад в подземелье, рассудив, что потом они выберутся оттуда сами, если сумеют, конечно, а сейчас там им самое место.

Конан не мог понять, сколько прошло времени, и лишь когда юноша вновь очнулся, обратил внимание, что Митра завершил свой дневной круг, и наступил вечер.

— Кром, — выдохнул киммериец, не сводя глаз с совершенного преображенного Ллеу, — никогда бы не подумал, что такое возможно!

Юноша легко поднялся на ноги и возвратил варвару ветвь маттенсаи.

Если сам Конан достиг уже двадцатой зимы, то Ллеу был не намного моложе — ему было почти восемнадцать. В росте он заметно уступал своему спасителю, едва доставая головой до его плеча, но сложен был изумительно: под золотистой кожей отчетливо проступали бугры мышц, выдававших недюжинную силу.

Черты лица юноши также не были столь чеканно-суровы и неподвижны, как у киммерийца, но казались не менее завершенными, а взгляд чуть прищуренных зеленых, с крошечными коричневыми крапинками возле самого края радужной оболочки, глаз был умным и цепким, несмотря на таящуюся в них печаль. Длинные

Густые темно-золотистые ресницы обрамляли эти глаза, и уж точно, под таким взглядом вряд ли смогла устоять хоть одна женщина, ежели только в ее жилах не текла рыбья кровь. Ллеу с хрустом расправил плечи и потянулся, точно после долгого сна, а затем открытая улыбка озарила лицо юноши, и он проговорил:

— Эти странные люди почти все время морили меня голодом, и, скажу честно, я бы сейчас не отказался от хорошей закуски! Не сомневаюсь, что в их доме найдется что-нибудь подходящее.

Конан тоже ощущал сосущий голод, но при воспоминании о вчерашней, начисто лишенной вкуса, невзирая на ее обилие, трапезе его передернуло. Однако Ллеу уже впился зубами в холодный кусок мяса, обнаруженный возле остывшего очага, и варвар решил последовал его примеру.

Кром, сегодня все выглядело совершенно иначе! Присутствие этого парня делало пищу поистине прекрасной — словно сама жизнь возвращалась вместе с ним в это проклятое жилище…

— Теперь ты не прогонишь меня, сын кузнеца? — насытившись, с надеждой спросил Ллеу. — Я умею быть благодарным и никогда не плачу злом за добро. Я меткий стрелок и неплохой бегун, да и в драках мне мало равных. Правда, я неважно владею оружием, кроме, разве что, ножа, но меня выручают собственные руки и ноги.

— Поглядим, когда дойдет до дела, — проворчал киммериец, отлично знавший, что зачастую от слов до действительности далеко как отсюда до Стигии, тем паче у любителей похвалиться собой. Правда, Ллеу, кажется, и в голову не приходило, что он чем-то хвастается, парень просто сообщал о себе само собой разумеющиеся сведения, и только. — Иди, найди что-нибудь, что можно на себя натянуть, не собираешься же ты пускаться в путь в таком виде?

— Конечно, нет, — согласился Ллеу с некоторым смущением, словно только что заметил на себе полное отсутствие одежды. — Наверное, Бриккриу не стал бы возражать против того, что я воспользуюсь кое-чем из его имущества?

Пока юноша подыскивал себе более-менее подходящие вещи, варвар сидел в задумчивости, подперев голову рукой и исподлобья наблюдая за его действиями.

— Почему ты напрашиваешься ко мне в спутники? — наконец, спросил он. — Ведь ты, скорее всего, предполагаешь отправиться в глубину леса, к Всевидящим?

Ллеу замер, оборачиваясь к нему.

— Нет. Они не примут меня.

— Почему? Ведь ты один из них!

Юноша застегнул на талии широкий охотничий пояс и сел прямо на пол, натягивая высокие сапоги из кожи оленя.

— У меня иное предназначение, Конан. Оно как-то связано с тобой — и клятвой, которую ты принял… но я пока не знаю, как именно.

— Но откуда тебе известно о клятве?

— Объяснить этого я никогда не мог, — пожал плечами Ллеу. — Со мной часто бывает, когда я просто что-то знаю, и все тут. Ведь когда человек рождается, его никто не учит дышать или есть. И здесь примерно так же. Я не могу сказать, будто вижу какие-то особенные сны или слышу голоса богов, разговаривающих со мной и возвещающих свою волю. Знание приходит изнутри меня самого, оттуда, — он прижал руку к сердцу. — И если я попытаюсь не подчиниться ему, то буду страдать, как от нехватки воздуха. Сейчас мне известно, что я должен сопровождать тебя и следовать за тобой до дальней страны, где царят мрак и холод, а для чего именно, это станет ясно потом.

— До Ландхаагена, — уточнил киммериец.

— Может быть, это так и называется, — не стал спорить Ллеу. — И нам нужно торопиться, потому что дети не могут ждать дольше еще одной луны, а путь предстоит неблизкий. Так что не будешь ли ты возражать, если мы отправимся прямо сейчас?..