След исполина

Подобные разговоры закаляли сердце Иллеса. Он никогда прежде не принимал участия в войне, никогда не сталкивался с колдовством и никогда не убивал. Ему нужно было взаймы немножко смелости Варгана — и уверенности в том, что Орин точно знает, что делает и куда их ведет. Бородач рад был помочь ему, насколько возможно. Он еще помнил, как и сам был таким же перепуганным юнцом — но видел, что Иллесу не занимать мужества, и если он сумеет пережить все это, то рано или поздно из него получится отличный воин!

Варган говорил ему:

— Все те люди умерли лишь потому, что не управляли своими мыслями. У тебя в голове все должно быть в порядке. А то — что обычно бывает, когда один человек должен сразиться с троими? Большинство пугаются: "Их трое, а я один!" А я обычно говорю себе — их всего лишь трое, значит, я могу с ними драться.

Иллес улыбался. Слушая хвастливее истории Варгана, ему всегда хотелось смеяться.

— То же и с трясиной, — продолжал бородач. — Те бедняги, которые погибли там — они увидели болото и тут же потеряли голову. Они относятся к тому сорту дураков, которые в мирное время жаждут войны. Эти люди думают, что им нравится сражаться. Поэтому они лезут в бой, а затем ударяются в панику и хотят выйти из игры. В драке обычно такие погибают первыми. Они не управляют собой, вот и все… И здесь, в этих болотах — можно, конечно, с самого начала перетрусить, впасть в отчаяние. А ты остановись и подумай — болота же не бесконечные, верно? Взгляни на карту — оставшуюся часть мира занимают вовсе не болота. Чтобы пересечь эти гиблые места, нужен всего день, ну, от силы полтора. А это не так уж плохо. Не паникуй, думай над тем, что делаешь, и с тобой ничего не случится. Точно так же, как если бы тебе пришлось драться с тремя ублюдками.

Иллес задумывался словами приятеля, которые пробуждали в его сердце надежду, — ведь Варган был прав. Но когда он смотрел на Тайс, то настроение снова портилось. Тайс изменилась; эта была уже не та девочка, которую прежде знал Иллес. Он редко разговаривала со своим возлюбленным с тех пор, как они оставили Сафад. Она носила кинжал, который подарил ей Болард, и это почему-то тревожило Иллеса. Почему Тайс приняла подарок от коринфийца? А может, между ними что-нибудь было?

Девушка внимательно следила за дорогой, но Иллес не спускал с нее глаз и замечал, что в мыслях она где-то совсем в других местах. Всякий раз, когда им на пути попадался труп, или от солдат поступало очередное сообщение о том, что кто-то оступился и утонул, Тайс начинала бить дрожь. Но она не смотрела на Иллеса, не поворачивалась к нему и не искала его взгляда в надежде услышать слова утешения; нет, она ровно сидела в седле и только плечи ее содрогались, как будто страх казался ей чем-то постыдным или неприличным, и его нельзя было показывать. Иной раз на лице Тайс появлялось выражение отрешенности, она явно уходила в себя. В такие мгновения Иллес приближалась к возлюбленной и спрашивал, все ли в порядке, улыбался, стараясь ободрить ее, но та лишь пожимала плечами и что-то бормотала, даже не глядя на юношу.

— Со мной все в порядке, Иллес, — сказал она ему однажды. — Во всяком случае, у меня все равно нет выбора, так ведь?

— Все будет хорошо, — заверил ее молодой человек. — Эти болота, они же не бесконечные!

— Да, но каков будет их конец?..

— Не теряй надежды, Тайс. Мы скоро отсюда выберемся!

— Я никогда не считала, что мы обязательно должны ехать вместе со всеми, — напомнила Тайс. — Но теперь, раз уж так все вышло, Иллес, я ни за что не остановлюсь. — Она произнесла эти слова с горечью и гневом, словно это Иллес во всем виноват, а она согласилась па эти страдания лишь из любви к нему. Затем возмущенно продолжила: — Может быть, погибнут и другие, может быть, даже ты умрешь где-нибудь на этих болотах, но я останусь в живых. Я никогда не считала, что важнее всего — оказаться здесь, поэтому я не собираюсь умирать.

Иллес чувствовал себя задетым; он смотрел на девушку, и в глазах его читалась боль. Она была так непохожа на прежнюю Тайс… Иллесу казалось, что Тайс потом всегда раскаивается в своей грубости и резкости, однако она ни разу не извинилась и не взяла свои слова обратно. Подобными разговорами девушка, видимо, поддерживал собственные силы — она сильнее сжимала в руках поводья, смотрела на идущих впереди лошадей и старалась не обращать внимания на жуткие звуки, которые раздавались со всех сторон.

Иллес вздыхал и ехал почти вплотную к Тайс. Впереди двигались Конан и Орин, следом за ними — Дестан Болард. При виде этого загадочного человека Иллес всегда усмехался… отчасти затем, чтобы отогнать страх — ведь коринфиец яв-

лялся прямым напоминанием об Усхоре и таинственных опасностях, которые их поджидали. И еще Иллес думал о Кольце. Он знал, что Болард очень хочет заполучить его, и много времени размышлял над тем, не посмеет ли Дестан, и если да — то когда — выкрасть у Конана Кольцо. Теперь же он ломал голову над тем, почему, если Кольцо считалось столь могущественным, оно не защищало весь отряд от превратностей и опасностей этого похода? А может быть, только колдун мог управлять этим Кольцом? И был ли еще кто-нибудь на этих болотах, кто желал заполучить талисман?

Он внимательно наблюдал за Болардом и за киммерийцем.

Где-то сзади раздался крик — видно, кто-то снова оступился и провалился в топь. Звуки разносились по лесу и дрожащим эхом отражались в тумане, но Иллес уверенно ехал вперед. Варган и Болард, Конан и Орин также упрямо продолжали путь и никогда не оборачивались. А что можно было поделать? Затем раздавался другой крик о помощи — может, это кричал человек, который пытался вытащить первого? И все же колонна двигался только вперед, и никто не оглядывался. Чем они могли помочь? Разве это не колдовские болота? Может, этим людям суждено было погибнуть здесь, умереть в тот миг, когда их крики достигали купола листвы…

Воины Орина смотрели на все со странной обреченностью — растущее, охватывающее всех ощущение неизбежности, которым, казалось, был пропитан даже воздух. Несмотря на то, что изначально целью похода была колдовская крепость, сейчас перед людьми стояла другая задача.

Они думали не об осаде цитадели, но лишь о том, как выбраться из этих болот живыми. Фактически они держались вместе лишь потому, что вместе начали путешествие в этом аду и вместе двигались вперед; и все-таки каждый был сам по себе. Каждый думал только о своей судьбе, о собственном решении участвовать в битве.

Орин чувствовал тревогу и смятение, которые царили в душах его воинов — впрочем, это замечал не только он.

— Боюсь, это заклятие, посланное Усхором, — сказал он как-то своим военачальникам. — Вы заметили, что теперь люди даже не пытаются помогать друг другу? Возможно, скоро они начнут убивать своих товарищей. Мы должны бороться с этим. Поезжайте назад вдоль колонны и поговорите с солдатами — скажите им, что подобное настроение — всего лишь плод колдовских чар, мерзкая иллюзия. Нам ни в коем случае нельзя утратить боевой дух!..

Войско упрямо ползло вперед, но солдат не покидали мысли о неизбежном и мрачном конце. Только одна вещь могла вывести человека из апатии — это мысль о близкой смерти. Если кто-то вдруг обнаруживал, что барахтается в грязи, а его донельзя испуганную лошадь засасывает все сильнее и сильнее, он начинал кричать и убеждать богов, что они совершили ошибку, что умереть должен кто-то другой, но только не он, и эти крики и мольбы стихали, только когда человек полностью исчезал в пузырящейся жиже.

Но живым ничего не было известно о чувствах умирающих, и поэтому каждый в колонне про себя думал о том, что, вот, еще одна душа отправилась на Серые Равнины, и потому его собственные шансы остаться в живых несомненно увеличились…

Наконец путники ступили на твердую землю. Болотистые ядовитые топи остались позади, тропа поднималась вверх, и Конан с Орином вдруг обнаружили, что их лошади ступают по твердой, сухой земле. Они стояли на небольшом холмике; впереди снова темнели лес и болото, а островок со всех сторон окружала мутная стоячая вода. Какое-то время они двигались спокойно, не опасаясь каждый миг, что лошадь может оступиться и вместе со всадником полететь в болотную жижу — навстречу смерти.