След исполина

Орин ничего не ответил. Он устало уронил голову, выдавив из себя вздох бессилия, и со злостью загасил костер перед шатром, топча и расшвыривая догорающие угли. Затем он с вызовом посмотрел в темноту — широко расставив ноги, уперев в бока сжатые кулаки. Молча — ибо слова не имели никакого смысла…

А где-то далеко в густом лесу и на болоте птицы завели свои утренние песни, встречая новый восход.

Когда наступил рассвет — бледный, серый из-за тумана, окутывающего лес, — оказалось, что семьдесят семь человек не примут участия в переходе через западные топи. Все погибшие застыли в своих одеялах; лица их были искажены гримасой сильного испуга, конечности были странно вывернуты, словно в агонии. Среди умерших был и Сэринф.

Хотя многие шепотом говорили о том, что хорошо бы вернуться и отказаться от этого похода, никто не сказал об этом Орину в лицо. Солдаты седлали лошадей. Барон ехал впереди своего медленно тающего отряда, справа от него держался Конан.

Дестан Болард не пожелал занять свое обычное место слева от Орина и ехал позади Иллеса, Тайс и Варгана. Его черная маска то и дело поворачивалась в сторону киммерийца, который ничем не показывал, что чувствует на себе его взгляд; Варган понял, что дело неладно, и, поскольку Боларду он доверял не больше, чем болотной гадюке, старался держаться к нему поближе и постоянно краем глаза наблюдал за ним.

Ближе к полудню местность вдруг резко изменилась; поросшая мхом, влажная земля вдруг начала проминаться под тяжестью копыт, и казалась ненадежной.

— Идите колонной, — приказал Орин. — По трое в ряд.

Всадники начали перестраиваться, понукая пошатывающихся лошадей, и вскоре войско превратилось в длинный, извивающийся караван, спускаясь в низины и пробираясь через трясины и предательский валежник, под которым колыхалась земля.

Не успело войско продвинуться на достаточное расстояние, как лошадь одного из солдат сошла с тропы и застряла в болоте. Она жалобно ржала и рвалась; человек десять спешились и, пройдя по ненадежной земле, пытались помочь товарищу.

Всадник, чувствуя, что дело плохо, ухватился за нависающий сук. Его лошадь испугалась, но погрузилась еще глубже; не прошло и нескольких минут, как ее ноздри скрылись под мшистой жижей.

Солдат держался за ветку. Его приятель полез на дерево, чтобы помочь ему, но поскользнулся на скользком мху и сам едва не утонул. Кто-то достал кинжал и начал обрубать ветки, чтобы можно было ухватиться за них. Но прежде, чем он добрался до своего друга, тот сделал отчаянный рывок, пытаясь закинуть йогу на более высокий сук и уцепиться за него…

И сук не выдержал.

Солдаты вскрикнули, увидев, что их товарищ упал в самую трясину. Несчастный замолчал сразу после падения — он погрузился в трясину до отворотов сапог, а через несколько мгновений на поверхности жижи не осталось ничего, кроме пузырей, которые лопались, источая зловоние.

После этого случая люди впали в еще большее отчаяние и уныние.

Орин осторожно вел свое войско, часто останавливался, чтобы проверить, насколько безопасны те или иные участки пути. Сначала он пытался пройти одной дорогой, и, если копыта его Юшади уходили под воду, приказывал остановиться; затем поворачивал в другую сторону — таким образом его отряд обходил все опасные места.

Их окружали деревья, но что это были за деревья — иссохшие, мертвые, поросшие мхом — мч, полный ядовитых запахов и загадочных звуков: то и дело слышалось карканье воронья, плеск прыгающих лягушек и водяных ящериц, треск и хруст, издаваемый каким-то крупным зверем, ломящимся через кустарник. Иногда сами воины вскрикивали от страха, замечая странную рябь, мелькание чьих-то глаз и зубов, щелкающих где-то рядом в темных топях.

Болота были погружены в вечные сумерки, воздух казался густым и темным, а свет — ненадежным, нереальным.

К полудню — а когда именно он наступил, ни Орин, ни Конан не могли сказать точно, потому что солнечный свет не проникал сквозь толщу мха и ползущих растений, которыми были увиты деревья — по крайней мере десять человек сошли с тропы и утонули в трясине, или погибли, укушенные гадюками и крупными ядовитыми пауками и змеями.

Ближе к вечеру Орин вдруг заметил впереди какие-то темные очертания, на поверхности заводи со стоячей водой.

— Что это? — спросил он Конана, когда они подошли ближе.

Варвар долго всматривался, пытаясь понять, что же там такое, затем понял.

— Трупы.

Это были тела воинов — наемников. Сотни трупов — распухших, изувеченных, серых — усеивали берег; Орин по некоторым деталям одежды узнал людей, которые ушли из отряда после битвы в Сафаде!

— Почему они оказались здесь? — спрашивал он вслух. — Это просто безумие какое-то. Что они могли…

Он резко замолк, услышав за спиной кашель Дестана Боларда. Затем взглянул на Конана и также прочел в его глазах недоумение; однако ни один из них не знал ответа на этот вопрос.

Глава шестая

Смерть

А люди продолжали погибать — одни сворачивали с тропы и вместе с лошадьми тонули в трясине, другие спешивались там, где не надо, думая, что пешком им будет легче пройти, и погибали от укусов змей и болотных пауков, третьи умирали от внезапных приступов лихорадки — человека бил сильный озноб, он чувствовал головокружение, а через какое-то время замертво падал с седла.

И всюду на болотах виднелись обезображенные, полусгнившие, вздувшиеся трупы наемников.

Неужели они оказались настолько глупы, что пытались добраться домой через эти болотистые места? А может, Усхор как-то повлиял на их разум и заставил прийти сюда, на верную погибель — за то, что они помогали Орину? Или они надеялись уничтожить Усхора сами, очевидно, решив, что крепость мага набита сокровищами?

Эти вопросы вертелись в голове у Орина, когда он смотрел на мертвецов, лежавших повсюду на болотистых берегах и на мелководье.

А его люди уже начали переоценивать ситуацию, и с каждой новой находкой и чьей-нибудь смертью все больше подумывали о бунте — хотя пока никто не высказывался об этом вслух. К тому же было слишком поздно; те, кому этот переход через трясины и топи — а их окаймляли густые, мрачные леса, и только Митра знал, какие ужасы там таятся — казался бесконечным, сознавали, что даже если они повернут назад, легкого пути им не будет.

Они слишком далеко углубились в болота, и теперь словно какая-то завеса отрезал их от внешнего мира. Здесь они не могли ни повернуть назад, ни поднять бунт. Многие теперь испытывали не просто уныние и отчаяние, а настоящий ужас; они не выпускали из рук оружия, стискивая его до боли в пальцах, и лишь так чувствовали себя в относительной безопасности.

Иллес испытывал все большее беспокойство. Он держался впереди — ехал рядом с Варганом и Тайс; след в след ступая за Дестаном Болардом. И все чаще и чаще поглядывал на Варгана, как будто поведение этого сурового воина служило ему эталоном для оценки собственных эмоций и сомнений. Бородач и вида не подавал, что думает о каких-то опасностях — реальных или вымышленных.

Он держался в седле уверенно и гордо, одной рукой правя лошадью, другой придерживая рукоять меча. Однажды Варган заметил крупную змею, со злобным шипением свисавшую с дерева с явным намерением напасть — и лишь хмыкнул, пробормотал проклятие и велел твари убираться — иначе той придется отведать доброй стали! В другой раз, когда его лошадь нечаянно оступился и угодила в трясину, воин мягко заговорил с ней и похлопал по шее — напомнил о прошедших днях, когда они с честью выбирались и не из таких переделок, не то что какое-то там болото… и сумел-таки вывести ее на безопасную тропу.

Заметив, что Иллес наблюдает за ним, Варган наклонился к юноше и заговорщицким тоном — так, словно делился секретом, который могли разболтать боги, если бы подслушали, — принялся рассказывать веселые и не очень приличные истории из своей жизни, о пережитых опасностях, когда ему приходилось в тысячу раз хуже, чем сейчас…