Черная Луна

Он уже слышал, как от входа в туннель крадутся к нему другие дароты. Обмякнув, Тарантио обессиленно привалился к стене. Если это смерть, тупо подумал он, — что ж, пускай…

— Чума на тебя, братец! Я еще не готов умереть! Дейс неистово рванулся вперед — и его израненное тело соскользнуло с даротского копья. Не удержавшись на ногах, он упал ничком на каменный пол, и от удара рана в плече отозвалась жгучей болью. Протянув руку, Дейс ухватился за рукоять своего меча и, шатаясь, кое-как поднялся на ноги.

В этот миг из-за поворота показались четыре даротских мечника. Дейс испустил душераздирающий вопль и ринулся на врагов. Первому он на бегу разрубил грудь, второму — голову, третьему взрезал ребра. Четвертый дарот зашатался; Дейс прыгнул на него и мечом, как кинжалом, на лету проткнул легкие.

Дарот рухнул замертво, и Дейс упал вместе с ним, но тут же, шатаясь, упрямо встал.

— Эй, ублюдки, где вы там? — заорал он. — Я вас всех убью!

— Дейс, ради всего святого, давай убираться отсюда! — крикнул Тарантио.

Дейс его словно и не услышал. Он пробежал ровно три шага, потом споткнулся и со всего размаха врезался боком в стену. Едва не упал, но все же каким-то чудом удержался на ногах. Обливаясь кровью, он добрел до главного туннеля — там валялись десятка два убитых даротов и столько же кордуинцев. Пробираясь между мертвыми телами, Дейс услышал впереди шум боя.

— Я иду! — во все горло выкрикнул он, и вспугнутое эхо заметалось по туннелям. Потом зашатался и упал на колени.

— Да прекрати же ты! — взмолился Тарантио. — Прекрати! Мы же умираем.

Дейс сел, привалившись спиной к стене, и тупо уставился на свою залитую кровью одежду. В глазах у него все плыло, а правой ноги он совсем не чувствовал — словно ее и не было.

— Я не намерен подыхать в темноте, — пробормотал он.

Напрягая остатки сил, Дейс перевалился на колени, оттолкнулся здоровой ногой и кое-как встал. Протер глаза — и увидел двоих даротов.

— Ко мне! — выкрикнул Дейс. — Ко мне, сукины сыны, я ваша смерть!

Дароты бросились к нему, но первый вдруг пошатнулся и осел на пол. Во лбу его торчал арбалетный болт. Второй прыгнул на Дейса. Клинок мечника взметнулся с нечеловеческой быстротой, жестко парируя удар. Потеряв равновесие, дарот качнулся вперед, и меч Дейса вонзился ему в горло.

— Эй, а где остальные?! — проревел Дейс. И, потеряв сознание, рухнул на руки подоспевшего Озобара.

Герцог, одетый в тунику из серебристого атласа и черные кожаные штаны, безмолвно стоял в парке. Хотя его окружали люди, он был один — как всегда. Взгляд его скользил по холмам, и герцог вспоминал те давние дни, когда ребенком играл здесь со своим братом. Веселый и предприимчивый Джорайн был единственным близким человеком для застенчивого и скрытного мальчика, будущего герцога Альбрека.

Когда Джорайн погиб, он унес с собой часть души Альбрека. Безлюбый брак и двадцать лет правления народом, которого герцог никогда не любил и не понимал, — вот на какую участь обрекла его гибель Джорайна. «Ты правил бы гораздо лучше, чем я, — печально думал Альбрек. — Люди любили тебя, брат».

Герцог перевел взгляд на вход в катакомбы. Лестница из белого известняка, увенчанная двумя резными каменными колоннами, вела вниз, в кварцевую пещеру. Джорайн как-то сказал Альбреку, что это — дорога в Ад, и шестилетний мальчик с тех пор боялся даже подходить к запретному месту.

Сегодня детская игра обернулась беспощадной реальностью. Эта лестница и впрямь ведет в Ад.

«И я, — подумал Альбрек, — пришел сюда, чтобы умереть. — Эта мысль отчего-то вызвала у него улыбку. — Ждешь ли ты меня, Джорайн?..» Герцог не взял с собой ни меча, ни кинжала, и теперь стоял, скрестив руки на груди, и терпеливо ждал исхода событий — каким бы он ни был. Он украдкой глянул на Карис. Женщина-воин была сегодня в белом шелковом платье, которое одолжила из гардероба жены герцога; ее тонкую талию стягивал голубой кушак. Окруженная воинами, она выглядела сейчас на удивление неуместно — точь-в-точь невеста, поджидающая жениха.

— Зачем тебе платье? — незадолго до того спросил ее герцог.

— Не спрашивай, государь, — отвечала она.

При свете факелов Карис распоряжалась размещением пяти баллист — широким полукругом шагах в ста от входа в катакомбы. Между баллистами были расставлены четыре сотни арбалетчиков: первая шеренга на коленях, вторая стоит, третья на крышах поставленных полукругом фургонов.

Герцог увидел, как ветеран Неклен подошел к Карис и взял ее за руку. Альбрек не мог расслышать их разговора, но ясно видел на лице старого воина откровенную тревогу.

— Тебе незачем идти на смерть, — сказал Неклен, подойдя к Карис. — Пусть лучше это буду я!

— Я и не собираюсь умирать, — ответила Карис, — но рискнуть придется, и этого риска не избежать. Ты же сам спрашивал: как нам собрать даротов посреди убойного круга? Это единственный способ, который пришел мне в голову.

— Ну ладно, пусть так. Но почему рисковать должна именно ты? Почему не я?

— Потому что ты, старый конь, рядовой, а не генерал, Дароты сразу решат, что это ловушка.

— А разве это не так?

— Нет, не так. А теперь иди на свое место и действуй так, как я тебе приказала.

— Карис, я не смогу убить тебя. Даже если б от этого зависела моя собственная жизнь.

Карис положила ему на плечи свои обманчиво тонкие руки.

— От этого будут зависеть многие тысячи жизней. И если все же до этого дойдет — обещай, Неклен, что выполнишь мой приказ. Обещай — во имя нашей дружбы.

— Пускай это сделает кто-нибудь другой. А я останусь с тобой.

— Нет! Если ты не в силах исполнять свои обязанности — убирайся прочь, а я найду тебе замену.

Эти резкие слова обожгли Неклена, как пощечина, и он отшатнулся. Карис тотчас окликнула его и виновато прошептала:

— Я люблю тебя, старый конь. Не подведи меня! Неклен не мог вымолвить ни единого слова, но все же кивнул и вернулся к своей баллисте. Проверив заряд и спусковой крючок, он взял в руки молоток — и застыл в ожидании.

К нему подошел герцог Альбрек.

— Что она задумала? — шепотом спросил он.

— Умереть, — мрачно ответил ветеран.

— То есть как?

— Она хочет завести разговор с даротами, вынудить их собраться около нее. Она предложит даротам мир. Если они откажутся — а они наверняка откажутся, — она поднимет руку. А когда опустит ее — начнется бойня.

Герцог ничего не сказал на это. Молча смотрел он на женщину в белом платье. Она казалась сейчас такой хрупкой, безмятежной, почти призрачной… Герцог содрогнулся.

Солдат, стоявший у входа в катакомбы, крикнул:

— Идут! Я слышу крики! Идут! Карис шагнула вперед.

— Возвращайся на свое место, — велела она солдату. Юноша обрадованно бросился к фургонам, вскарабкался на крышу одного из них и снова взял в руки свой арбалет. Карис остановилась футах в тридцати от белокаменной лестницы и ждала, страстно желая в душе, чтобы Форин вышел из катакомб целым и невредимым. По лестнице взбежали наверх несколько арбалетчиков — и остановились, моргая в непривычно ярком свете факелов; сотоварищи окликнули их, и они помчались в укрытие. Потом появился Вент, лицо и руки его были покрыты кровью. Он бросился к Карис, но она жестом велела ему не подходить.

— Дароты совсем близко! — выдохнул он. — Ты должна уйти в укрытие.

— Убирайся! Ну?!

Вент заколебался, потом все же отбежал туда, где стоял Неклен, бледный, с затравленным блеском в глазах.

Форин вышел последним, кираса его снова была расколота и смята, из глубокой раны на лбу текла кровь. Шатаясь, он подошел к Карис, схватил ее за руку и потащил прочь от входа в катакомбы. Карис ударила его по лицу — звук вышел громкий, как щелчок кнута.

— Не трогай меня, осел!

Форин отдернул руку и ошеломленно уставился на нее.

— Убирайся!

— Дароты идут, — сказал он и снова потянулся к Карис. Круто развернувшись, она ткнула пальцем в ближайшего арбалетчика.