Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 20 из 25



Зуга повернулся и прошагал к парадной двери. Собаки, спавшие на полу, вскочили и ринулись следом.

— Гарньет! — сердито крикнул он. — Седлай коней!

Он стоял в дверях не оборачиваясь, заложив руки за спину и нетерпеливо покачиваясь. Тощая фигура старика, ссутулившись, застыла у стола в свете лампы.

Слуга привел лошадь. Зуга отрывисто бросил через плечо:

— Будьте здоровы, мистер Харкнесс.

В ответ раздался дребезжащий старческий голос, который трудно было узнать:

— Приходи еще. Нам есть что обсудить. Возвращайся — через два дня.

Зуга вздохнул, расслабив напряженную позу. Он было обернулся, но старик лишь раздраженно махнул рукой. Майор лихо сбежал по лестнице, вскочил в седло и пустил коня в галоп по узкой разбитой колее.

Давно стих стук копыт, а Харкнесс все еще сидел за столом. Как ни странно, во время беседы боль почти не чувствовалась, отступив на самое дно сознания. Он снова ощутил себя молодым и здоровым, будто питаясь энергией собеседника. Но стоило мальчишке позвать его с собой, боль нахлынула с новой силой, словно желая утвердить свою власть. Гиена, которая поселилась в животе, росла с каждым днем, набирая силу и пожирая внутренности. Закрыв глаза, он представлял ее такой, какой видел тысячи раз в отблеске лагерных костров, — там, в чудесной стране, закрытой теперь навсегда. Чудовище прочно обосновалось внутри, его зловонное дыхание стояло в горле. Боль по‑звериному жадно вонзила клыки в его нутро. Из груди вырвался стон.

Пинком отшвырнув стул, Харкнесс выхватил из шкафа заветную бутылочку и отхлебнул прозрачную, едко пахнущую жидкость прямо из горлышка. Доза слишком велика, это он понимал, но чтобы обуздать гиену, с каждым днем требовалось все больше, а облегчение приходило все позже. Старик прислонился к углу шкафа, утирая со лба холодный пот.

— Пожалуйста, — прошептал он, — пожалуйста, пусть это поскорее закончится.

Утром Баллантайн вернулся в поместье Картрайта, где его ждало с полдюжины записок и приглашений. Одно из них, написанное на официальном бланке адмиралтейства, особенно обрадовало майора, так как содержало вежливое требование явиться к достопочтенному Эрнесту Кемпу, контр‑адмиралу Королевского военно‑морского флота, командующему Капской эскадрой.

Зуга побрился и переоделся, выбрав для такого случая лучший сюртук, хотя дорога предстояла неблизкая и пыльная. Он чувствовал себя бодрым и полным сил, хоть и не спал всю ночь.

Секретарь продержал его в приемной всего несколько минут и проводил в кабинет. Адмирал Кемп вышел из‑за стола и дружески приветствовал посетителя: молодой человек имел высочайшие рекомендации, а имя его отца до сих пор вызывало в Африке уважение.

— У меня есть новости, которые, надеюсь, порадуют вас, майор Баллантайн. Но сначала, может быть, бокал мадеры?

Пока адмирал разливал вино, Зуга с трудом сдерживал нетерпение. Кабинет был обставлен роскошно и по моде: обитая бархатом мебель, обилие изящных вещиц, статуэток и безделушек, чучела тропических птиц в стеклянных витринах, керамические жардиньерки с цветами, семейные портреты в пышных рамах и любимые Зугой пейзажи.

Адмирал был высок, но сутулился, словно стараясь втиснуть рослое тело в узкое пространство между палубами на кораблях ее величества. Охрана жизненно важного для империи пути в Индию и на Восток — ответственная обязанность, для которой адмирал казался староват, хотя дряхлый вид его имел причиной скорее плохое здоровье, чем почтенный возраст. Под глазами темнели мешки, вокруг рта собрались морщины, на руке, протянувшей Зуге бокал мадеры, вздулись синие вены.

— Ваше здоровье, майор Баллантайн, — произнес адмирал и, пригубив вина, продолжал: — Кажется, для вас найдутся места. Вчера в Столовой бухте бросил якорь корабль моей эскадры, и как только он пополнит запасы угля и продовольствия, я направлю его с заданием в Мозамбикский пролив.

Из бесед с директорами Общества борьбы с работорговлей Зуга знал, что один из пунктов постоянно действующей адмиральской инструкции гласил: «Располагать корабли эскадры таким образом, чтобы наиболее успешно препятствовать судам любой христианской страны осуществлять работорговлю на побережье африканского континента к югу от экватора».



Очевидно, Кемп намеревался прочесать море вдоль восточного побережья. Зуга вспыхнул от радости, и адмирал добродушно продолжил:

— Ему не придется сильно менять курс, чтобы зайти в Келимане и высадить вашу экспедицию.

— Моя благодарность не имеет границ, господин адмирал. — Зуга светился от радости, и адмирал Кемп улыбнулся в ответ.

Молодой человек был ему симпатичен. Вежливый и подтянутый, он, безусловно, заслуживал поощрения, однако командующего ждали и другие дела. Адмирал достал золотые карманные часы, подчеркнуто взглянул на них и проговорил:

— Будьте готовы к отплытию через пять дней. — Убрав часы в карман форменного кителя, он добавил: — Надеюсь видеть вас у себя в пятницу. Мой секретарь послал вам приглашение. Надеюсь, ваша сестра окажет нам честь?

— Несомненно, сэр. — Майор вскочил и поклонился, понимая, что аудиенция окончена. — И я, и моя сестра будем счастливы.

На самом деле Робин придерживалась другого мнения.

— Я не хочу терять вечер, Зуга. У меня нет желания тратить время на подвыпивших моряков и слушать, как их жены треплют языками.

Кейптаунским кумушкам не терпелось увидеть скандально известную Робин Баллантайн, которая выдала себя за мужчину и проникла в исконно мужскую цитадель. Половина из них с удовольствием перемывала нахалке косточки, другая половина благоговела и восхищалась. Тем не менее Зуга считал, что возможность добраться до Келимане того стоит.

— Вот и отлично. Благодарю за визит, — кивнул адмирал Кемп и добавил: — Да, кстати, Баллантайн. Корабль называется «Черная шутка», им командует капитан Кодрингтон. Мой секретарь даст вам для него письмо. Вам стоит познакомиться и уточнить дату отплытия.

Услышав имя, Зуга чуть не споткнулся. Путешествие на этом корабле грозило осложнениями.

Майор нюхом чуял любые препятствия, грозящие экспедиции, и вспыльчивый, почти фанатичный, характер Кодрингтона настораживал его. Он не мог позволить хоть в чем‑то запятнать свой авторитет руководителя, а Кодрингтон видел его на судне у капитана, подозреваемого в работорговле. Как поведет себя Кодрингтон?

Что делать: принять предложение, рискуя столкнуться с обвинениями, или долгие месяцы ждать в Кейптауне другого судна? Сухой прохладный период между муссонами закончится, и экспедиции придется двигаться через зараженные лихорадкой болотистые низменности в самый опасный сезон.

Зуга сжал зубы.

— Благодарю, господин адмирал. Я без промедления нанесу визит капитану Кодрингтону.

Томас Харкнесс просил приехать через два дня, но карта значила очень много, даже больше, чем скорейший отъезд в Келимане. Зуга послал в гавань Гарньета, слугу Картрайта, дал ему запечатанный конверт, адресованный капитану Кодрингтону, и велел лично доставить его на «Черную шутку». В письме содержалось составленное в самых вежливых выражениях уведомление о том, что майор Баллантайн с сестрой на следующее утро нанесут визит капитану. Робин явно умела производить на мужчин впечатление, совершенно несоизмеримое с ее красотой — даже адмирал Кемп не избежал таинственных чар, — и Зуга рассчитывал этим воспользоваться, чтобы смягчить возможный гнев Кодрингтона. Однако впереди ждали еще более важные дела.

Оседлав рослого гнедого мерина из конюшни Картрайта, майор двинулся по усыпанной гравием дорожке между дубами, как вдруг ему пришла в голову новая мысль. Он развернулся и поскакал к бунгало для гостей. В сундуке лежал офицерский «кольт», заряженный и готовый к бою. Держа его под полой сюртука, Зуга вернулся, незаметно сунул револьвер в седельную сумку и вскочил на лошадь.

Он знал, что обязан любой ценой заполучить карту Харкнесса, но боялся думать, какой может оказаться эта цена. Дав скакуну несколько минут передохнуть на перевале, Зуга хлестнул его и понесся вниз по склону.