Страница 19 из 25
Он накрыл ладонью обширное пространство к северо‑западу от четких контуров озера Малави. Здесь обильные и уверенные пометки сменялись скудными догадками, основанными на слухах и туземных преданиях. То там, то тут стояли знаки вопроса.
«Оманский шейх Ассаб сообщает, что река Луалаба течет на северо‑запад. Возможно, впадает в озеро Танганьика». Линия реки обозначена пунктиром. «Пемба, вождь мараканов, сообщает, что в двадцати пяти днях пути от Хото‑Хота лежит огромное озеро, похожее очертаниями на бабочку. Называется Ломани. Источник Луапулы?» Схематические контуры озера. «Вопрос: соединяется ли озеро Танганьика с озером Альберт? Вопрос: соединяется ли озеро Танганьика с озером Ломани? Если да, то Ломани — основной исток Нила».
Харкнесс ткнул корявым пальцем в вопросительные знаки.
— Вот, — повторил он. — Река Нил. Фуллер часто о ней вспоминал, и всегда с одним и тем же припевом: «Разумеется, слава не имеет для меня никакого значения…» — Он с усмешкой покачал седой головой. — Слава была для него как воздух. Да, слава первооткрывателя истоков Нила — это бы завело его далеко!
Блестящие черные глаза старика долго не отрывались от «белых пятен» на карте. Наконец он встряхнул пышной шевелюрой, словно отгоняя видения.
— Есть только один подвиг, который привлек бы столько же внимания и поднял репутацию Фуллера до недосягаемых высот. — Харкнесс двинул палец на юг, накрыл ладонью еще один обширный пробел в переплетении гор и рек и тихо произнес: — Где‑то здесь лежит запретное царство Мономотапа.
Название звучало жутковато. Мономотапа. От этих звуков по спине бежали мурашки.
— Слыхал о таком? — спросил Харкнесс.
— Да, — кивнул Зуга. — Говорят, это библейский Офир, где добывала свое золото царица Савская. Вы там бывали?
Харкнесс покачал головой.
— Дважды пытался, — пожал он плечами. — Там не бывал ни один белый человек. Так далеко на восток не забирались даже импи, боевые отряды короля Мзиликази. Португальцы впервые попробовали в 1569 году. Экспедиция сгинула, в живых не осталось никого. — Харкнесс презрительно фыркнул. — Так с тех пор и не рыпаются — чего еще ожидать от португальцев! Двести лет не вылезают из сералей в Тете и Келимане и плодят полукровок. Им вполне хватает рабов и слоновой кости из внутренних районов.
— Легенды о Мономотапе рассказывают до сих пор, — заметил Зуга. — Я сам слышал от отца. Золото и огромные города за высокими стенами.
Старый охотник вскочил из‑за стола, словно был вдвое моложе, и подошел к окованному железом сундуку, стоявшему у стены. Сундук не был заперт, но тяжелую крышку пришлось поднимать двумя руками. Достав увесистый с виду мешочек из мягкой дубленой кожи, Харкнесс развязал шнурок и вывалил содержимое на стол.
Желтый металл глубоким мерцающим блеском тысячелетиями сводил с ума человечество. Зуга поддался искушению потрогать гладкую прохладную поверхность тяжелых круглых бусин размером с ноготь, нанизанных в ожерелье на нитку из звериных жил.
— Пятьдесят восемь унций, — сообщил Харкнесс, — и металл необычайной чистоты, я пробу делал.
Он надел ожерелье через голову и уложил поверх белоснежной бороды. Только теперь Зуга заметил, что к ожерелью подвешено что‑то еще.
Подвеска изображала птицу — стилизованного сокола со сложенными крыльями, сидящего на круглом постаменте с узором из треугольников наподобие акульих зубов. Фигурка была величиной с большой палец. Столетиями касаясь человеческого тела, золото отполировалось так, что некоторые детали стерлись. Прозрачные зеленые камни служили глазами птицы.
— Подарок Мзиликази, — объяснил Харкнесс. — Король не видит особой пользы ни в золоте, ни в изумрудах… Да, — кивнул он, — это изумруды. Один из воинов Мзиликази убил в Выжженных землях старуху. У нее на теле и нашли этот кожаный мешочек.
— А где это — Выжженные земли? — спросил Зуга.
— Извини, забыл объяснить. — Харкнесс повертел в руках золотую птицу. — Импи короля Мзиликази опустошили земли вдоль границ, кое‑где на глубину ста миль, а то и дальше. Они истребили всех жителей и устроили что‑то вроде буферной полосы для защиты от вторжений — в первую очередь от вооруженных буров на юге, но и от других захватчиков тоже. Мзиликази зовет эту полосу Выжженными землями, и именно в них, к востоку от королевства, и убили ту одинокую старуху. Воины рассказывали, что она была очень странная, непохожая ни на одно известное племя, и говорила на непонятном языке.
Старик снял ожерелье и небрежно опустил в мешочек. Зугу пронзило острое чувство потери. Ему захотелось снова ощутить в руке тяжесть и маслянистую гладкость металла. Старик спокойно продолжал:
— Ну конечно, все слышали легенды о золоте и городах со стенами. Но это единственное, что свидетельствует в их пользу.
— Отец знал об ожерелье?
Харкнесс кивнул.
— Фуллер хотел купить его, предлагал вдвое больше, чем стоит золото.
Оба надолго замолчали, погрузившись каждый в свои мысли.
Зуга спросил:
— Каким путем отец пошел бы в Мономотапу?
— Ни с юга, ни с запада. Мзиликази, король матабеле, никого не пропускает через Выжженные земли; вдобавок у него какие‑то глубокие суеверия насчет своих восточных окраин — сам туда не суется и другим не позволяет. — Харкнесс покачал головой. — Думаю, Фуллер попытался бы подойти как раз оттуда, от португальского побережья. — Старик провел пальцем по карте. — Здесь высокие горы. Я их видел издалека, перейти будет трудно…
За окнами стемнело. Харкнесс прервал объяснения и устало выпрямился.
— Прикажи слуге расседлать лошадей и отвести в конюшню. Возвращаться уже поздно, заночуешь у меня.
Когда Зуга вернулся, слуга‑малаец задернул шторы, зажег лампы и разложил по тарелкам огненное карри из курицы и желтый рис. Харкнесс открыл новую бутылку капского бренди. Поев, мужчины отодвинули эмалированные оловянные тарелки и вернулись к карте. Час проходил за часом, но ни тот ни другой не замечал хода времени. Уютный свет лампы и выпитое бренди подогревали азарт. Хозяин то и дело вставал, чтобы подкрепить свой рассказ очередным трофеем. Он протянул Зуге кристалл кварца с четкими прожилками самородного золота.
— Если золото видно, значит, месторождение богатое.
Зуга понимающе кивнул.
— А почему вы сами не занялись разработкой жил?
— Мне ни разу не удавалось надолго задержаться на одном месте, — грустно усмехнулся старик. — Всегда была река, через которую хотелось переправиться, горная цепь или озеро, которых надо было достичь, или я преследовал стадо слонов. Не было времени рыть шахту, строить дом, растить стадо.
Первые лучи утренней зари уже сочились сквозь занавески.
Зуга воскликнул:
— Пойдемте со мной! Пойдемте искать Мономотапу!
Харкнесс рассмеялся:
— Я думал, ты собираешься искать отца.
— Да как угодно, — засмеялся в ответ Зуга. Он чувствовал себя как дома, словно знал старика всю жизнь. — Представьте лицо отца, когда он увидит, что вы пришли его спасать!
— Оно того стоит, — признал Харкнесс.
Веселье на его лице растаяло, сменившись таким глубоким сожалением, такой печалью, что Зуга ощутил непреодолимое желание протянуть руку и погладить изуродованное плечо. Харкнесс отстранился. Он слишком долго жил один и не привык, чтобы кто‑то его утешал.
— Пойдемте, — повторил майор.
— Я уже отпутешествовал свое, — глухо проговорил старый охотник. — Остались только кисти, краски да воспоминания.
Он обвел взглядом ряды холстов, брызжущих светом и радостью.
— Вы еще полны сил и жизни, — настаивал Зуга. — Вы столько знаете…
— Хватит! — с горечью оборвал его старик. — Я устал, а тебе пора. Давай, убирайся.
Лицо Зуги вспыхнуло гневом, он вскочил на ноги и несколько мгновений стоял, глядя на старика.
— Уходи! — повторил Харкнесс.
Молодой человек коротко кивнул:
— Отлично.
Он опустил взгляд на карту. Ее надо заполучить любой ценой… Впрочем, Харкнесс не согласится ни на какую цену. Нужно что‑то придумать, обязательно.