Конан Великий

Сам Хальк никак не прокомментировал это замечание, слишком поглощенный содержимым очередной кружки

Публио же терпеливо, но настойчиво продолжал говорить с королем:

— И все же, Ваше Величество, следует остановить грабежи и насилие. Иначе мы рискуем получить в лице немедийцев не полноценных союзников, а не заслуживающих доверия, затаивших злобу и обиду вассалов.

— Союзников?! — презрительно переспросил Конан. — Какие у нас могут быть достойные союзники, Публио? Эти предатели и марионетки типа Лионарда и Халька? Нет, уважаемый канцлер, у великой империи нет достойных союзников. Посудите сами: хоть один из хайборийских правителей предложил мне свою помощь в борьбе против прославившегося своим бесчестием Амиро Кофийского? Нет, наоборот — Зингара готова переметнуться под его знамена, Аргос не мычал — не телился, пока его самого не ужалила кофийская змея. Даже коринфийские бароны отказываются предоставить мне право беспрепятственно пройти через их земли, чтобы ударить по Кофу с севера. Они заявили, что, забыв все междоусобицы, готовы объединить все герцогства и княжества Коринфии, чтобы противостоять моим войскам.

Нетерпеливым движением руки Конан отодвинул, почти отшвырнул протянутую ему Амлунией кружку с элем, расплескав по полу и кожаной куртке куртизанки большую часть напитка.

— Видите, Публио, — продолжал киммериец, — короли и правители Хайбории — просто кучка трусов и предателей. Ничего, придет день — и они на коленях присягнут мне на верность, провозгласив меня своим повелителем.

— Разумеется, так оно и будет, если вы того пожелаете, Ваше Величество. — Опытный придворный, Публио знал, как вести разговор с монархом. — И все же, пока это не произошло, не лучше ли будет заручиться их дружбой? Простите меня, господин, но едва ли шут, горланящий про мировое господство, привлечет на сторону Аквилонии новых друзей.

— Чушь все это, — отмахнулся король. — Я вам не хитрая лиса — дипломат, чтобы скрывать свои истинный намерения. — Погладив свернувшуюся у него на коленях, словно большая стигийская кошка, Амлунию, Конан добавил: — Когда я рвусь к цели, ничто — ни человек, ни боги — не смогут остановить меня!

— Неужели вы полагаете возможным атаковать всея соседей открыто и сразу, не перессорив их предварительно между собой?

Это предположение показалось Публио настолько диким, что он даже забыл добавить к своим словам вежливую форму обращения к королю. Впрочем, киммериец не обратил внимания на столь мелкое нарушение этикета. Его куда больше занимало другое:

— Когда я решусь на великий поход, королевства будут снопами ложиться под моим мечом, как пшеница под острым серпом! Подумай сам, старик: ради чего судьба и боги провели меня через столько трудностей и опасностей, возвысив безродного варвара до королевского трона? Они явно выбрали меня для чего-то особого. В скольких сражениях, поединках и драках я участвовал и — и до сих пор отделывался лишь царапинами. Кром, а затем и Митра хранили меня и собираются хранить в будущем, гарантируя мне удачу и победы! Впрочем, тут я могу согласиться с Делвином: во мне самом уже есть, наверное, нечто божественное. Скольких жрецов, божков и демонов я самолично сразил в бою — не перечесть! Не может быть, чтобы часть их сверхъестественной сущности не перешла ко мне. — Помолчав и подумав, Конан подвел итог: — Пока никто не смог одолеть меня в бою, доказав ограниченность моей силы, почему я должен отказываться от признания своей божественной сущности? Кто сказал, что нужно умереть, чтобы оказаться причисленным к сонму богов?!

От камина донесся голос обращающегося к канцлеру Делвина:

— Эй, ты, старикашка, не забывай, с кем имеешь дело. Где это видано, чтобы могучий лев прислушивался к советам пусть даже самой умной крысы. Великие люди творят великие дела и — великие преступления. И их не карают, а превозносят за то, что они смеют нарушать и переделывать законы, писанные для простых смертных!

В тоне шута не было и намека на иронию. Наоборот, с каждой фразой он становился все более сильным и иным; все новые и новые образы слетали с языка лысого человечка:

— Единственная обязанность короля — осуществлять власть, пользоваться ею. Ибо без употребления власть съеживается, ссыхается и становится ломкой и непрочной, как старый пергамент. Задача короля — найти новые силы, новую власть и приложить ее к своим подданным. А если этому могуществу окажется мало своего королевства — что ж, самое время охватить им другие страны. Нет предела росту могущества. Властитель должен стремиться стать божеством!..

— Слушай, слушай, — кивнул Конан Публио. — Не забывай, устами шута говорит истина.

Старый канцлер выглядел совершенно растерянным и не нашел что ответить королю.

Пир продолжился, празднество отвлекло внимание гостей от серьезных разговоров. Подали очередное блюдо, и слуги, засуетившись у королевского стола, оттеснили Публио от монарха. Сев по соседству с Хальком, канцлер попытался по привычке завести с ним дипломатическую беседу, но, встретив лишь пьяные выкрики и глупые шутки в свой адрес, замолчал и сидел на своем месте, даже не притрагиваясь к еде. Пир шел своим чередом; на небе, кусочек которого был виден через изуродованный при штурме дверной проем, появились первые звезды.

Еще трижды совершалась перемена блюд, и тут в зал в сопровождении двух Черных Драконов вошел покрытый дорожной пылью гонец. С трудом передвигая ноги после долгой скачки, он все же приблизился к королю и обратился к нему:

— Ваше Величество, у меня для вас сообщение из Хорайи, переданное по цепочке через Офир и Бельверус. Мне его приказал передать вам граф Просперо.

— Отлично, — кивнул Конан и подозвал одного из слуг: — Налей-ка парню эля, чтобы он смог промочить пересохшее горло… Ну, так что за новости ты мне принес?

— До вас до сих пор не доходили новости из Хорайи? — удивленно переспросил гонец, принимая у слуги кружку с пенистым напитком, но явно не решаясь пить.

— Нет, конечно. Откуда мне знать, что там творится, если ты молчишь? — Конан в нетерпении наклонился над столом: — Ну давай, гончий пес, выкладывай же скорее!

— Ваше Величество… Поступили сведения… стало известно, что принцесса Хорайи… госпожа Ясмела мертва.

Воцарилось гробовое молчание. На лице Конана отразилась целая буря чувств и эмоций. Все присутствующие, включая Амлунию, затаившуюся на коленях короля, словно отсчитывали, насколько какая-то давно забытая любовница могла иметь власть над, казалось бы, несгибаемым мужчиной. Видя, что такое положение правителю ни к чему, канцлер Публио поспешил отвлечь общее внимание, приступив к более подробным расспросам гонца:

— Ее Высочество принцесса Ясмела мертва? Скажи мне, была ли ее смерть насильственной?

Гонец пожал плечами:

— Точно не известно. Говорят, что она выбросилась па окна башни, куда ее перевели из Тарнхолда.

— Вряд ли нам суждено когда-то узнать правду, — вздохнул канцлер. — Каково же мнение графа Троцеро по поводу дальнейшего развития политической ситуации н Кофе и Хорайе?

— Он полагает, что власть принца Амиро как в Хорайе, так и в самом Кофе укрепится, — отрапортовал посланник, почувствовав, что, скорее всего, горькая чаша гонца, принесшего дурную весть, его миновала.

— Выбросилась из окна?.. — негромко пробормотал Конан. — Ну-ну… Я думаю, Амиро это будет стоить дорого.

— Ваше Величество видит в этой смерти злой умысел? — спросил канцлер.

— Я слишком хорошо знаю Ясмелу. Эта женщина не из тех, кто может пойти на самоубийство из отчаяния. Нет, это Амиро приказал убить ее. Убить собственную мать! Видите, Публио, — это еще одно подтверждение тому, что нравы хайборийских правителей больше всего напоминают мораль змеиного гнезда. Но ничего, придет час расплаты и для кофийского мерзавца!

Конан вскочил с кресла, чуть придержав одной рукой падающую к его ногам Амлунию. Все рыцари, участвовавшие в праздничном пиршестве, тоже встали из-за столов и громким криком приветствовали клятву своего короля.