Уважаемый господин дурак

Эндо лежал, глядя в потолок, облизывая языком сухие губы. Абажур лампочки у потолка бросал тень, напоминавшую летучую мышь.

Гастон сидел рядом в рубашке без рукавов, время от времени вытирая его лицо мокрой тряпкой, которую мочил в стоявшем рядом тазике.

После того что произошло у входа в храм Сэнсе-дзи, Эндо с помощью Гастона добрался до своей гостиницы и, обнаружив у себя высокую температуру, лег в постель. Жара, дождь и длительная поездка окончательно истощили его.

Через оконные занавески влетел мотылек и закружил возле лампы. Гастон встал, поймал его и выпустил в окно, но тот, привлеченный светом лампы, влетел вновь.

— Убей его! Почему ты его не убьешь? — нетерпеливо рявкнул Эндо. Увидев, как Гастон, поймав мотылька закрыло, колеблется, убивать его или нет, киллер внезапно почувствовал непреодолимую ненависть к этому человеку. — Ты лицемер! — Эндо вырвал мотылька из рук француза и безжалостно раздавил его подушкой. — Как долго ты еще собираешься околачиваться в этой комнате? Ты что, намерен преследовать меня?

— Эндо-сан болен. Я уйду, когда вам будет лучше.

Сейчас, когда Гастон увидел, что Эндо не собирается наносить вреда Кобаяси, он считал, что ему оставалось только ухаживать за больным человеком.

— Я должен сказать, что не собираюсь вечно лежать здесь, в Ямагате. — Его вновь одолел кашель. — Завтра я встаю.

— Завтра? Нет, нет!.. Вы больны.

— Завтра я должен встать.

Глядя на тень от абажура, Эндо прикидывал, что ему предстоит сделать на следующий день. Завтра он планировал взобраться вместе с Кобаяси на горы Такамори и Сиратака, окружающие Ямагату. А для того, чтобы понять причину этого похода, следует вернуться на три дня назад.

Приехав в Ямагату и поселившись в этой гостинице в Ко-семати, Эндо быстро нашел дом Кобаяси и начал внимательно следить за передвижениями врага. Он тщательно планировал место и предлог для личной встречи.

Кобаяси, у которого на дверях дома висела надпись «Землемер», постоянно бывал в бегах — оказывал людям различные услуги. Проверял регистрацию земли, сравнивал записанные размеры с фактическими и подготавливал оценочную смету для покупателя. Он также снабжал информацией земельных спекулянтов, которые наводнили район Тохоку и были готовы скупать целые горы, если только это будет выгодно.

Фигура Кобаяси в его старом изношенном кимоно, бегающая по местным правительственным учреждениям и конторам по регистрации земли, в действительности напоминала Эндо крысу, что рыщет в поисках пропитания. Соседи относились к землемеру с жалостью и презрением.

«Майор японской армии, а до чего опустился», — думал Эндо, наблюдая за ним.

Последив за ним два дня, даже Эндо, для которого этот человек был врагом, уже не мог удержаться от чувства, похожего на жалость. Когда Эндо заглядывал в покосившийся домишко землемера, он всякий раз видел на кухне замученную домашними хлопотами жену, стиравшую старые поношенные вещи, а у ее ног всегда сидел маленький мальчик со вздувшимся животом. Когда Эндо видел эту сцену, даже несмотря на всю свою жесткость, он с большим трудом давил в себе сострадание. Два дня он вел наблюдение за домом Кобаяси из окна своей гостиницы, ожидая нужного момента.

Во второй половине третьего дня Кобаяси, который весь день просидел дома, появился из своей дыры с весьма деловым видом. Как обычно, сквозь небрежно застегнутое грязное кимоно была видна его истощенная грудь. Эндо быстро надел плащ и приготовился следовать за ним.

Хотя с утра небо было ясным, к полудню набежали облака, сквозь которые с трудом пробивались лучи солнца. Эндо шел за землемером до улицы Нанукамати — самой оживленной части города, которую здесь зовут «Гиндза Ямагаты». Когда Кобаяси встречал знакомых, на его лице появлялась крысиная улыбка и он подобострастно кланялся.

— Куда вы направляетесь? — спросил его один человек на велосипеде.

— У меня есть дело в Умамигасаки, — ответил Кобаяси.

Эндо услышал это название и сразу решил: это как раз то, что надо. В день своего приезда в Ямагату он с картой в руках обошел многие районы города в поисках пустынного места для встречи с Кобаяси. Берег реки Умамигасаки был в этом смысле идеальным. Близко от города, но даже в середине дня почти всегда безлюден.

Кобаяси не замечал, что за ним следят. Он продолжал идти короткими быстрыми шагами в своих старых деревянных сандалиях. Зайдя по пути в местный муниципалитет, он встретился там с чиновником из нотариальной конторы и некоторое время стоя разговаривал с ним, а затем продолжил путь к Миятамати, откуда до реки было рукой подать.

За исключением дождливых дней, в реке Умамигасаки почти не бывает воды, и ее обнаженное дно покрыто большими белыми камнями. По ночам — идеальное место для встреч влюбленных парочек.

Когда они достигли берега реки, Эндо ускорил шаг и, догнав Кобаяси, прошептал ему на ухо свое имя. Худое лицо Кобаяси стало бледным как воск.

— Не пройдете ли вы со мной на дно реки?

К счастью для Эндо, ни на дороге, ни в полях никого не было видно. Единственным признаком человеческого присутствия был грузовик, который переехал вдали через мост и исчез из виду.

— А... А... А... А... — только и смог произнести Кобаяси дрожащим голосом.

— В чем дело?

Где-то слева от них располагалась свалка, куда свозили и сжигали весь городской мусор. Неприятный запах гнили висел в воздухе.

— В чем дело, Кобаяси-сан? — спросил Эндо с преувеличенной вежливостью.

В тот день на стройплощадке, чем с большей вежливостью обращался Эндо к Канаи, тем больше тот терял самообладание и трусил. То же самое происходило сейчас с Кобаяси. Он отшатнулся от Эндо, кимоно распахнулось на впалой груди. Заикаясь, он пытался что-то сказать:

— Ка... ка... ка...

— Что вы говорите, Кобаяси-сан?

Эндо подтолкнул этого человека с крысиным лицом ко дну реки, к разбросанным валунам. Кузнечики, верещавшие среди них, неожиданно смолкли. Видимо, приближался дождь. Недалеко отсюда находилась и городская каменоломня: на берегу реки для рабочих выстроили небольшую хижину

— Пошли туда... Туда.

— Я ве... ве... верну, — заикаясь, сказал Кобаяси.

— Вернете? — Когда они подошли ко входу в хижину, Эндо сунул руку в карман плаща и его пальцы коснулись твердой стали револьвера. — Вернете? Что вернете? — Затем, глядя в лицо Кобаяси, Эндо подстроил ловушку: — Так вы, значит, все-таки спрятали?

Разумеется, Эндо не имел ни малейшего понятия, что спрятал Кобаяси, потому и сказал так. Интуитивно он понял, что это имеет какое-то отношение к его брату, казненному за преступление, которого он не совершал.

— Кобаяси-сан, вы подробно расскажете все внутри...

Кроме того, пошел дождь.

Крупные дождевые капли стали падать с темного от набежавших туч неба, покрывая пятнами камни белого дна реки. В хижине было темно. У стены стояла лопата и корзина для земли.

— Принесите то, что вы спрятали.

— Нет, нет... не здесь. В болоте.

— В болоте?

И тут Эндо полностью узнал всю историю. Четырнадцать лет назад Канаи и Кобаяси, служившие в одном батальоне с его братом, задумали и успешно осуществили одну операцию: скрыли часть серебряных слитков, конфискованных в местном банке. Чтобы никто не смог выдать их секрет, Канаи приказал расстрелять всех местных жителей, которые помогали при переноске серебра, а вину за это они возложили на брата Эндо. Вот теперь Эндо мог понять, почему брат не писал ему обо всех подробностях.

— Какое болото? — Тон Эндо резко изменился. — Ты, значит, спрятал слитки в болоте?

— Это не я. Мне Канаи приказал.

— Ну хорошо. В каком болоте?

— Это место называется «Большое болото».

Дрожащим голосом, заикаясь, Кобаяси во всем признался. В июле 1944 года, за год до окончания войны, Кобаяси и Канаи вернулись в Японию с острова в южных морях, где они до тех пор проходили службу. Канаи понял, что ход войны развивается в неблагоприятном направлении, и сумел добиться от центрального командования перевода в Японию. Кобаяси стал инструктором полка, прикомандированного к Генеральному штабу, а Канаи нашел работу в интендантском подразделении Восточной армии. Никто из них не собирался возвращаться на фронт. Канаи забрал себе две трети серебра, которое они тайно переправили в Японию, а Кобаяси досталась его третья часть.