Страница 33 из 45
— Томоэ-сан, где я могу сесть на поезд в Ямагата?
— На станции Уэно, — ответила Томоэ, но тут же добавила: — Гастон-сан, но с этим нельзя шутить... Я сейчас позвоню Такамори и попрошу его образумить вас.
Не спуская глаз с Гастона, стоявшего у телефонной будки, Томоэ набрала номер банка и мягко сказала телефонистке:
— Это говорит сестра Такамори Хигаки... — Продолжить она не успела — телефонистка сразу ответила:
— Одну минуту, соединяю.
Но вскоре вновь раздался ее голос: она сообщила, что, к сожалению, Хигаки-сан десять минут назад ушел из банка. Не зная, что делать дальше, Томоэ позвонила домой, но там, брата, конечно, еще не было.
— Что мне делать? Он уже ушел с работы.
— Жаль, что я не увижу Такамори до отъезда, — удрученно произнес Гастон.
— Тогда почему бы вам не вернуться со мной сейчас домой хотя бы на один вечер? — Томоэ пыталась во чтобы то ни стало добиться его согласия. — Сможете обстоятельно поговорить с ним и, если не раздумаете ехать в Ямагата, хотя бы хорошенько выспитесь.
— Нет, это нехорошо.
— Почему нехорошо?
— Потому, что я должен быть там как можно скорее.
Гастон опасался, что, если он задержится хоть на день, Эндо сумеет добраться до Кобаяси раньше. Это мог предположить даже такой бестолковый человек, как Гастон.
Уже наступил вечер. Дети, игравшие в парке, привязали бейсбольную форму к велосипедам и уехали. Розовые облака превратились в серо-голубые.
— Давайте, по крайней мере, чего-нибудь поедим.
Томоэ поняла, что его решение она уже никак не изменит. «Если он намерен и дальше так упрямиться, — думала она, — пусть поступает как хочет. С меня довольно. Я не могу тратить все время на этого упрямого дурака. Дурак — вот кто он. Абсолютный идиот. Могу поспорить, он даже не знает, что дважды два — четыре».
Они молча сидели друг против друга в ресторане в Ёцуя. Томоэ слишком устала, чтобы разговаривать, и механически орудовала ножом и вилкой. Гастон в своей обычной манере закидывал еду в гиппопотамий рот.
— Послушайте, Гастон-сан...
— Да. — Но рот Гастона был так набит лапшей, что его «да» прозвучало, как мычание коровы.
— Я давно собиралась вас спросить... Зачем вы приехали в Японию?
Он все еще двигал челюстями вверх и вниз так, что его односложный ответ не поддавался расшифровке.
— Я знаю, неприлично, с моей стороны, спрашивать...
— Нет, это не неприлично.
— Тогда, может быть, вы мне скажете? Я задавала себе этот вопрос со дня вашего приезда, Гастон-сан.
Какая же все-таки причина заставила его приехать в Японию? С самого начала это оставалось глубокой тайной как для сестры, так и для брата. Бизнес? Торговля? Исключено. Он больше походил на бродягу, чем на кого-то еще, — ни внешности, ни ума, необходимых для ведения деловых переговоров.
Может, он приехал туристом, ибо туризм в Японии стал быстро развиваться. Но Гастон не проявлял ни малейшего интереса к Никко, Киото или Наре, никогда не говорил о Фудзияме, гейшах или других исключительно японских достопримечательностях, не сходивших с языков иностранцев.
Может, он приехал, чтобы потом написать репортаж о Японии? Но в его сонном лице было невозможно найти и следа той глубокой проницательности, что должна сверкать в глазах журналиста.
— Зачем, Гастон-сан? — Томоэ смело настаивала на ответе. — Зачем вы приехали в Японию?
Гастон пробормотал что-то бессвязное. Его глаза моргали, как у коровы, а челюсти продолжали двигаться. Но он так и не произнес ни одного членораздельного слова в ответ.
Он что-то скрывает, решила Томоэ, и ее внезапно охватили подозрения. Почему он всегда пытается избежать разговора на эту тему? Она перестала есть и некоторое время внимательно смотрела на него. То, что она испытывает, нельзя назвать простым любопытством или подозрением. Что представляет собой этот мужчина? Переживал ли он когда-нибудь обычные мужские чувства — например, влечение к женщине? Обуревала ли его в прошлом глубокая страсть?
— Гастон-сан, у вас когда-нибудь была девушка?
— Девушка?
— Да, девушка, которую бы вы любили?
Гастон поднял лицо от тарелки и воскликнул:
— Я люблю вас, Томоэ-сан.
Томоэ криво улыбнулась и закрыла глаза. Она сразу поняла, что Гастон не знает точного значения японского слова «любить». Тем не менее она не могла удержаться, чтобы не покраснеть.
— Это не то, что я имела в виду, Гастон-сан.
— Но я действительно люблю вас.
— Спасибо Гастон-сан. Но вы и я — не те, кого мы называем «любовниками». — Она еще больше посерьезнела. — Мы не «любовники», — повторила она. Затем, поняв, что сказала это слишком громко, Томоэ еще больше смутилась.
Но именно в этот момент Гастон, о котором она никогда не думала как о человеке противоположного пола, впервые предстал перед ней как мужчина.
Оставалось непонятным, понял ли Гастон замешательство Томоэ, когда, улыбаясь, смотрел на нее. Ее нос немного вздернулся вверх, и она отвернулась. Что за оскорбление! Этот человек и я — любовники!
В конце ужина Гастон встал и взял счет.
— Я оплачу его, — поспешно сказала Томоэ.
— Нет, Томоэ-сан. Я заплачу за ужин.
Томоэ знала, как мало денег было у Гастона, когда он проходил таможню в Иокогаме, поэтому, естественно, когда она пригласила его на ужин, у нее и в мыслях не было позволить ему платить за еду.
— Вы путешественник, Гастон. Вы должны бережно относиться к своим деньгам, — дружески посоветовала она.
— Мне не нужны деньги, — улыбнулся Гастон. Помолчал некоторое время, а затем решительно сказал: — Я хочу угостить вас ужином.
Из предыдущих разговоров Томоэ знала, каким упрямым он может быть, если уже принял решение, и потому с ним больше не спорила.
Когда они вышли из ресторана, желтые уличные фонари уже зажглись. Все еще горели огни в окнах Софийского университета, который возвышался над ними, как огромный корабль. Колокола церкви Св. Игнатия пробили восемь. Окрестности начала окутывать темнота ночи.
— До свидания, — сказал Гастон, остановившись у ресторана и протянув руку Томоэ. — До свидания, Томоэ-сан.
— До свидания? Куда вы отправляетесь? Вы, должно быть, шутите.
— Нет, я уезжаю.
— Гастон-сан!
Но Гастон лишь печально покачал головой.
— Откажитесь от своих планов, Гастон-сан.
Прохожие поворачивались и с удивлением смотрели на них, однако Томоэ было уже безразлично, что о ней подумают. Она полностью забыла о себе, когда цеплялась за одежду Гастона, пытаясь его удержать, и твердила:
— Не уезжайте, Гастон-сан. Вы не знаете. Вы ничего не знаете.
— Я знаю, — мягко ответил он.
— Что вы знаете?
— Я знаю, Томоэ-сан, что жизнь — очень трудная вещь. Я слабый человек. Поэтому я должен был всю свою жизнь проявлять осторожность. А это очень трудно.
Несколько слезинок скатились из его сонных глаз. Гастон плакал так, как наверняка плачут лошади.
— До свидания, Томоэ-сан. Я, действительно, люблю вас.
И он повернулся и двинулся прочь. Светофор на перекрестке переключился на зеленый, и он перешел улицу. Скоро его большое тело исчезло в толпе.
«Томоэ, ты не можешь распознать настоящего мужчину». Эти слова Такамори неожиданно всплыли у нее в памяти и зазвенели в ее голове сильнее колоколов церкви Св. Игнатия.
Оживленная станция Уэно. Длинная очередь людей за билетами. Меланхолический голос объявлял через громкоговоритель время отправления:
— Поезд до Такасаки отправляется в 8.26 с платформы 14. Поезд до Такасаки — с платформы 14.
Стоя в телефонной будке, Томоэ отчаянно пыталась понять, где сейчас ее брат. Ну где же он может болтаться?
Домой еще не вернулся. Она обзвонила всех его друзей и знакомых, но безрезультатно.
— Это бесполезно. Я не смогу найти его, — открыв дверь телефонной будки, проворчала она, совершенно расстроенная.