Лето в Эклипс-Бэй

Эдит упрямо молчала.

— Знаете, что я думаю? — Октавия села в кресло напротив старой женщины. — Я думаю, что вы воспользовались Джереми как предлогом, чтобы отомстить за что-то, что сделала с вами Клаудия Баннер много лет назад. До нее вам было не добраться, и, наверное, вы уговорили себя забыть об этом. Но когда вы узнали, что я — ее племянница, былой гнев вернулся, так ведь?

Эдит вздрогнула. — Ей это сошло с рук. Хотя Клаудии Баннер все сходило с рук. Она так и не заплатила за боль и несчастья, которые причинила.

— Скажите, что моя бабка вам сделала, Эдит.

— Она соблазнила моего мужа. — Эдит вскочила со стула. — А потом использовала его.

Теперь уже Октавия поднялась с кресла. — Как использовала?

— Фил был бухгалтером в «Харт и Мэдисон». Она заставляла его подделывать счетные книги, пока приводила в действие свой план. Именно поэтому Митчелл и Салливан не знали о банкротстве, пока не стало слишком поздно.

Октавия сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. — Понятно.

— Она была ведьмой, — прошептала Эдит. — Она околдовала моего Фила. Бедный дурачок не понимал, что она манипулирует им, пока однажды утром не проснулся и не обнаружил, что она исчезла. Он даже думал, что она свяжется с ним, как только шум поутихнет. Он, в самом деле, верил, что она любила его, и хотел сбежать вместе с ней. Потребовались месяцы, чтобы он, наконец, понял, что его использовали.

— Именно тогда вы узнали о его роли в разорении компании?

— Да. Я подозревала о том, что у них был роман, но я и не думала, что она уговорила его помочь ей разорить «Харт и Мэдисон». Я была ошеломлена. Он же Ситон, в конце концов. Как он мог сделать что-то подобное?

— Но вы молчали.

— У меня не было выбора. Мне нужно было думать о семейной репутации. Нужно было думать детях. Только представь, с чем им пришлось бы столкнуться, если бы здесь, в Эклипс-Бэй, узнали, что их отец приложил руку к разорению «Харт и Мэдисон».

— Им пришлось бы нелегко.

— Кроме того, все это было связано с огромными деньгами. Если бы правда вышла наружу, бухгалтерская карьера моего мужа была бы разрушена. Стыд и унижение заставили бы нас уехать из города. Куда бы мы пошли? Это ведь наш дом.

— Поэтому вы засунули прошлое как можно глубже. Ваш муж так и не рассказал Митчеллу и Салливану о том, что сделал.

— Конечно же, нет. Я сказала ему, что он ничего не добьется, рассказав о своей роли в их крахе, а ему было что терять.

— Вам удалось защитить своего мужа и имя Ситон, но вы так и не простили тетю Клаудию.

— Готова поспорить, она была ведьмой. Она так и не поплатилась за свои дурные деяния. Она, наверняка, даже и не задумывалась о своих жертвах.

— Вы неправы, Эдит. Тетя Клаудия очень много думала о прошлом перед смертью. В некотором роде, она была одержима им.

Не стоит углубляться в детали, подумала Октавия. Нет смысла говорить, что Клаудия никогда даже не упоминала имени Ситон, рассказывая о своих приключениях в Эклипс-Бэй. Единственными, о ком она тревожилась, были Харты и Мэдисоны.

— Я не имею права просить у тебя прощения за то, что сделала, — сказала Эдит. — Меня оправдывает лишь то, что, когда я узнала, кто ты, я словно помешалась. Как будто занавес раскрылся, и я снова увидела прошлое. Оно стояло у меня перед глазами, и я могла думать лишь о том, как наказать эту ужасную женщину.

— Это называется — наказывать детей за грехи отцов, или как в данном случае, наказывать внучатую племянницу за грехи двоюродной тетки.

— Я сказала себе, что делаю это, чтобы показать Джереми и Нику тебя настоящую, но ты права, конечно же. Я сделала это, чтобы отомстить за себя.

— Поэтому вы взяли Апсолла и пустили слух о том, что это я его украла.

— Когда я, наконец, пришла в себя, было уже слишком поздно. Теперь все это выйдет наружу, да? Все, что в прошлом сделал Фил, что я пыталась сделать с тобой. На этот раз я не смогу защитить честь Ситонов. Джереми окажется в ужасном положении. Остальная семья и почти все в городе решат, что у меня начался старческий маразм. А друзья… — Эдит замолчала, опустив голову.

Почти сорока годам игры в бридж по средам и субботам и собраний городского комитета наступит конец, подумала Октавия. Даже если общество и ее друзья смогут забыть об этом деле, Эдит никогда больше не сможет высоко держать голову в Эклипс-Бэй.

Она положила руку на худое плечо Эдит. — Знаете, это ведь тетя Клаудия перед смертью заставила меня поехать в Эклипс-Бэй. Она сказала, что хочет, чтобы я посмотрела, нельзя ли сделать хоть что-нибудь, чтобы исправить то, что она натворила. Я думала, что она имеет в виду вражду Хартов и Мэдисонов, и должна сказать, что я чувствовала себя довольно-таки ненужной, потом что Харты и Мэдисоны и сами решили этот вопрос.

Эдит достала из кармана старого платья носовой платок и промокнула глаза. — Да. Эти два старых упрямца, похоже, снова стали друзьями.

— И я им была не нужна, — сказала Октавия. — Но, может, я не там искала. Может, я должна была исправить именно это.

— Я не понимаю, — сказала Эдит.

— Знаю. Я объясню, пока вы будете одеваться. Поспешите, у нас не так уж много времени.

— Очень мило с твоей стороны пытаться помочь мне, после того, что я сделала, но уже слишком поздно, моя дорогая. К вечеру все в городе узнают правду. И это только справедливо.

— Вам придется мне довериться, Эдит. Ради Джереми и чести фамилии Ситон.

— Но…

— Тетя Клаудия вам обязана, — сказала Октавия.

Она отперла галерею на час раньше обычного и сразу же принялась за уборку магазина.

Она убрала поникшие шарики и смела с пола крошки от печенья. Ей потребовалось три захода, чтобы отнести все использованные бумажные стаканчики, тарелки и салфетки в мусорный бак.

Разобравшись с мусором, она решила заняться панелями для выставки картин. Один за другим она сняла с них вставленные в рамки детские рисунки и заменила их обычными картинами. Она сложила рисунки в углу мастерской, откуда счастливые художники могли бы забрать их.

Она выходила из двери, отделявшей мастерскую от выставочного зала, с большим морским пейзажем в руках, когда заметила на улице машину Ника. Он как раз въезжал на стоянку. Прямо за ним ехал огромный джип Митчелла.

Через две минуты Ник, Карсон и Салливан вместе с Митчеллом вошли в двери галереи. Все посмотрели на нее, встревоженные, серьезные и немного растерянные.

— Ладно, мы здесь, — сказал Ник. — Что случилось?

— Подождите, — сказала она. — Я сейчас вернусь.

Она бросилась в соседнюю комнату и схватила картину, которую прислонила к ножке рабочего стола.

Она вышла обратно в выставочный зал, держа картину так, чтобы все могли ее видеть. — Поглядите, что я нашла, когда утром начала убираться после выставки.

Все послушно уставились на картину. Никто из мужчин не произнес ни слова.

— Эй, — радостно воскликнул Карсон, — Я помню эту картину. Она принадлежит Эй-Зед, мистеру Нэшу и Герольдам. Это та, которую вроде бы украли.

— Именно, — подтвердила Октавия. — У тебя и правда очень наметан глаз, Карсон.

Он просиял.

Она очень осторожно поставила Апсолла на стойку. — По всей видимости, она оказалась под стопкой картин, которые висели на стене. Одному Богу известно, сколько она могла там пролежать, если бы мне не пришлось сегодня их разбирать.

— Тысяча чертей, — сказал Митчелл. Пасмурное выражение исчезло с его лица. На смену ему пришло понимающее. — Все это время она была у тебя в мастерской. Вот оно как.

— Слава Богу, что мы не стали торопиться обвинять нашего подозреваемого прошлой ночью, — сухо заметил Салливан и ухмыльнулся Октавии. — Вышло бы очень неловко.

— А я, разумеется, чувствую себя полной идиоткой, — сказала Октавия. — Но теперь все закончилось, и Нику больше не нужно изображать из себя детектива.

Ник лениво улыбнулся. Он не отрывал глаз от Октавии. — Кажется, я начинаю кое-что понимать.