Честь и долг

"Но не ошибаемся ли мы в великом князе? — думал иногда Коновалов. Может быть, он хорош, пока лишь кандидат в конституционные монархи? А когда сядет на трон, не взыграют ли в нем самодержавные струнки? Да и не очень он умен, не то что великий князь Дмитрий Павлович, самая ясная голова и самый большой англофил среди Романовых…"

Гости стали постепенно расходиться. Они по очереди подходили к хозяину и трясли благодарно его руку. Нескольким Коновалов еле заметно кивнул на двери кабинета, предусмотрительно растворенные.

Наконец остались только Рябушинский, Челноков, Львов, Грузинов, Мануйлов и Гриша. Они удобно расположились по креслам и на диване. Старый камердинер привез стеклянный столик на колесиках, вывезенный еще до войны из Англии. На столике дымились чашки крепчайшего кофе и чуть плескались маленькие рюмочки с коньяком. Рябушинский отказался от кофе, и ему немедленно была доставлена чашка чая. Начался разговор среди своих.

Сошлись на следующей программе: конфликт правительства с Государственной думой неизбежен; ни на какие уступки и соглашения ни Прогрессивный блок, ни президиум Думы "in corpore"[5] не пойдут; следовательно, не подлежит сомнению, что Государственная дума будет распущена. В случае роспуска Думы объединенное большинство ее членов объявит этот акт недействительным. Заседания Государственной думы продолжатся в Москве, в частном помещении.

Гости с удовлетворением приняли приглашение Александра Ивановича провести такие заседания в его подмосковном имении. Хозяина не остановило даже то, что собравшаяся в ею загородном доме нелегальная Государственная дума обратится к стране с воззванием, в котором укажет, что правительство умышленно ведет Россию к поражению, дабы заключить союз с Германией и с ее помощью водворить в стране реакцию и окончательно аннулировать акт 17-го октября. Распространение такого воззвания в действующей армии брал на себя Александр Иванович Гучков, при содействии известных ему офицеров строевых и запаса. Противоправительственную пропаганду решили возложить на штабс-капитана Котельникова, получившего ряд боевых наград за свою службу охотником[6] в Можайском полку и широко воспевавшегося в газетах. Котельников был выбран главным образом за то, что еще до войны славился как один из самых ярых членов кадетской партии. Кроме того, он был московский миллионер и землевладелец Саратовской губернии, охотно жертвовавший большие суммы на дело «революции», то есть кадетам, эсерам и меньшевикам…

Далеко за полночь гости разошлись. Остался один Гриша, он должен был доложить хозяину о том, кто и как воспринимал откровения Коновалова.

— Александр Иванович! — с восторгом выдохнул он. — Вы пробудили дух римского гражданства! Полная победа! Даже купцы из группы Поплавского — ваши бывшие недруги — говорили, расходясь, что у вас самая светлая голова во всей первопрестольной, "Вас надо слушать"!

9. Петроград, начало декабря 1916 года

Дверь открылась медленно. На пороге Маша — Мария Георгиевна Павлова, старый товарищ, вместе с которым десять лет тому назад Василий вступал в партию.

— Василий! Вот не ждали!.. Здравствуй, проходи скорее! — радостно встретила его хозяйка квартиры. — Да какой же ты важный! Эк, сколько у тебя лычек!.. Верный слуга царю? А?!

Рослый, широкоплечий старший фейерверкер снял папаху, обнажив седеющую черную шевелюру, расстегнул шинель, и Маша снова ахнула, увидев полный Георгиевский бант.

— Митя! Смотри, каким стал наш Василий! — крикнула она в комнату. Раскрыв объятия, с порога двинулся на Медведева скуластый, с пышными усами, узкоглазый Дмитрий Андреевич. Он был немножко похож на Горького, знал это и легкими штрихами — вроде горьковских усов и волжского оканья — еще подчеркивал это. Алексей Максимович был его старым знакомцем — Дмитрий Александрович был тот самый сормовский рабочий, который сказал Горькому о Ленине: "Прост, как правда!" Он еще в 1899 году вступил в РСДРП, был одним из создателей Нижегородской и Сормовской организации партии. Теперь Павлов работал модельщиком на Ижорском заводе, а его квартира служила местом сборов Русского Бюро ЦК.

Старые друзья крепко обнялись.

— Ты вовремя пожаловал, ерой! — прищурил темные глаза Дмитрий Александрович. — Сегодня у нас собрание Русского Бюро вместе с Петербургским комитетом. Вот ты и расскажешь, как распропагандировал армию…

Павлов ласково потрогал Георгиевские медали и удивился:

— Поди ж ты! Храбрец какой, оказывается, наш большевик! Вы все такие агитаторы на фронте?

— Приходится стараться! — улыбнулся Василий. — Если хочешь иметь авторитет у солдат… Трусов и паникеров никто не станет слушать, а вот если неробкий человек говорит о том, что войну кончать надо — его слушают…

— Правильно объясняешь… — развел руками Павлов. — А теперь прошу перекусить с дороги. Там, — кивнул он на комнату, — все старые товарищи собрались, и еще подойдут…

Хозяин пропустил гостя вперед. Бравый фронтовик предстал перед очами членов Русского Бюро ЦК, Петербургского и Выборгского комитетов РСДРП Залуцкого, Скороходова, Чугурина, Шутко, Каюрова, Свешникова, Лобова и Нарчука. Партийцы расположились вокруг стола, на котором кипел самовар и стояли вазочки с вареньем, сушки, нарезанный хлеб и тонкие стаканы на стеклянных блюдцах. В комнате оставалось еще довольно места на клеенчатом диване и венских стульях для тех, кто должен прийти позже. Настенные часы пробили семь.

Громкие приветственные возгласы встретили Медведева. Все дружно уставились на Георгиевские медали Василия, поглядывали с легкой иронией на его погоны. Василий, не смущаясь, пил чай, налитый ему хозяйкой, с удовольствием закусывал куском хлеба, намазанным вареньем. Его голубые глаза весело улыбались старым друзьям и соратникам.

— Если и младшие офицеры против царя, то революция победит! — раздался за его спиной голос. Это вошел Полетаев. Прибыли еще двое товарищей, незнакомых Василию. Легкий общий разговор постепенно угас, лица посуровели.

Позже всех пришла Елена Дмитриевна Стасова. Она только в ноябре смогла выбраться из сибирской ссылки на побывку в Петроград, вынуждена была стать под гласный надзор полиции и почти полдня отрывалась и от «негласного» ее надзора, чтобы не привести с собой филера к Павловым.

Елену Дмитриевну сразу же посадили на председательское место, налили горячего чаю. Стасова блеснула стеклами пенсне на Василия, но не сказала ни слова. Воцарилось молчание.

— Товарищи, — негромко обратилась Елена Дмитриевна к собравшимся. Нашу сегодняшнюю встречу протоколировать не будем, поскольку она не формальная, а, так сказать, вспомогательная. Нам надо обсудить политическую ситуацию и наметить план действий на ближайшее будущее. Следует лучше подготовиться к 9 января и продумать, что приготовят рабочие самодержавию к годовщине Кровавого воскресенья… Кто просит слова?

Встал Иван Чугурин, тонкий, нервный, с правильными чертами лица, аккуратным пробором темных волос, в черной косоворотке. Василий давно завидовал Ивану, что тому посчастливилось пройти курс революционных наук в ленинской школе в Лонжюмо, под Парижем. Именно там Иван превратился из плехановца, оппортуниста в верного ленинца. Теперь Чугурин был секретарем Выборгского и членом Петербургского комитетов РСДРП.

— Кризис нарастает, настроение масс на заводах и фабриках боевое, констатировал Чугурин. — Есть возможность перехода к широким революционным действиям. К годовщине 9 января мы должны призвать питерский пролетариат к политической забастовке с устройством митингов. На этот раз мы должны развернуть выступление вширь и вглубь вплоть до решительного сражения с самодержавием!

При нарастающем с каждым днем недовольств, — продолжал с горящими от возбуждения глазами Чугурин, — большевики должны быть готовы выдвинуть революционные лозунги: "Долой царскую монархию!", "Долой войну!"… Наша программа, которую мы изложили в только что выпущенной листовке, гласит…

5

В полном составе (лат.).

6

Так называли войсковых разведчиков.