Страница 6 из 15
Я не ошибся, ждали меня действительно с распростертыми объятиями. Стол в большой комнате был накрыт с грубоватой простотой, присущей воякам, – Ксения несколько лет служила в афганском госпитале, а теперь работала операционной медсестрой в Военно-медицинской академии. Причем по собственной воле. Киснуть от скуки она не любила.
– Здорово! – осклабился корефан, сверкнув ослепительной желтой улыбкой. Все тридцать два зуба были закованы в золотую броню. Тут Слава, безусловно, прогнулся. Выглядело это вульгарно, но впечатляюще.
– Привет-привет. – Я постарался стиснуть лопатообразную клешню друга, но бывший офицер ВДВ не почувствовал моих усилий.
– Проходи, – с воодушевлением мотнул он подбородком в сторону стола, на котором красовался литровый снаряд матового стекла, – счас жахнем!
Натюрморт нагонял тоску. По опыту наших посиделок я знал, что выпивается все имеющееся в доме. Сегодня присутствовали два литра водки на троих. Не то чтобы много, но мне предстояло ехать домой. Утешало лишь то обстоятельство, что новая Славина квартира располагалась не так далеко от моего жилья. Пока мои руки способны держать баранку, домой я как-нибудь доползу. В крайнем случае, останусь ночевать.
– Как съездил? – Слава скрутил пробку.
– Намек понял. – Я кинул на скатерть пачку баксов. – Вот твой червонец. Между прочим, побеседовали о забавных вещах.
– Ну, тогда твое здоровье. – Слава поднял рюмку. – И твое, – повернулся он к жене, – золотко.
Водка пилась легко, даже закусывать ее не хотелось. Наконец-то корефан научился выбирать качественные спиртные напитки. Впрочем, он уже не пользовался дешевыми ларьками. Деньги отлетали у него как семечки.
– Так вот, поговорили мы сегодня, – продолжил я. – Закидывал удочки господин Гольдберг на тему клад поискать. Ты как на это смотришь?
– А чего, – пожал плечами Слава, – давай поищем.
«Вот уж кто от скуки на все руки», – подумал я. Славе было все равно, что клады искать, что глотки резать. В голове у него был сплошной Кандагар.
– Между первой и второй перерывчик небольшой, – напомнил он, разливая по рюмкам. Выпив, смачно закусил свининкой и облизнулся.
– А ты, Илья, все копаешь? – нарушила молчание Ксения.
– Куда ж я денусь. – Водка расслабила и развеселила. – Копаю, конечно. Вчера редкостную фичу нашел. Можно сказать, уник. Вчера вообще был день приколов…
Пока я рассказывал о лукинских похождениях, друзья слушали затаив дыхание. Слава даже жевать перестал. Археология с моей крайне специфичной подачи представлялась им крайне увлекательной наукой. Ксения, впрочем, смотрела на все скептически. Приключениями она была сыта по горло. Корефан же, напротив, воодушевился. Выйдя из денег, он утратил великий стимул, заставляющий волка быть поджарым и сильным. Для него, никогда не стремившегося к наукам и искусству, смыслом жизни мог быть только поиск хлеба насущного, но именно этого он и оказался лишен. Волчара должен быть голодным. Слава же был сыт и успел застояться. Он жаждал развлечений.
– Здорово! – воскликнул он, когда я закончил историю о пейзанах, возжелавших заняться раскопками. – Так их, козлов! Только надо было валить, зря ты цацкался.
Друг не тяготился проблемами морали.
– Да ну, – поморщился я. – Зачем умножать сущности более необходимых? Что бы дала их смерть: кровь, проблемы и никакой личной выгоды. К тому же свидетелей было много.
– Ну, и их тоже…
– Ага, урежь осетра.
– Чего?
– Анекдот такой есть. В ресторане два «новых русских» хвастаются. Один рассказывает: «Поехали мы с пацанами на рыбалку. Я удочку закинул, вдруг как потянуло! Тащу – ни в какую. Ну, тут ребята набежали, вместе еле выволокли. Представляешь, осетр на десять килограммов!» Второй возражает: «Не бывает таких. Я читал, они только до восьми вырастают. Так что урежь осетра». Тот ему: «Десять килограммов, в натуре, отвечаю! Не веришь, давай стрелу забьем, пацаны приедут, разберемся». Второй понял, что спорить бесполезно, и про свое начинает: «Я недавно на охоте был. Взял „моссберг", помповушку – знаешь мою, которая наповал бьет? Иду, вижу – лось. Я ему в лобешник – ба-бах! Он с копыт. Вдруг смотрю – егерь. Ну, сейчас за браконьерство почикает. Я его тоже – хлобысь! Завалил. Слышу, в кустах кто-то. Раздвигаю ветки, а там парень с девушкой. Интим, короче. Я их – бах-бах, не оставлять же свидетелей. Потом думаю, откуда они взялись? За кусты заглянул, а там на поляне палатки стоят. Туристический лагерь. И все меня видели. А мне уже терять нечего, я их всех пятерых и положил. Оглядываюсь, а на пригорке „икарус" стоит, сто пятьдесят человек! Слушай, братан, урежь осетра, а то я их сейчас грохну».
– Ну, – ухмыльнулся друган, – так то барыги треплются, у них базар беспонтовый. Они если отвечают, то деньгами. А у тебя натуральная война получилась. Я бы шмальнул этих колхозников – че на них смотреть?
– Всех не перестреляешь. – Я налил лимонада. – Дело выеденного яйца не стоит. Подумаешь, раскопщики из-за участка передрались. Зачем мусоров напрягать? Мне и с арабами забот хватило.
Небрежно опущенный мною стакан опрокинулся и залил газировкой пачку новеньких купюр. Я матюгнулся и подхватил посудину.
– Пардон, деньги испачкались, – огорчился я.
Ксения тщательно обтерла пресс долларов, на который давно уже пялила глаза, и убрала его подальше.
– Деньги не пахнут, – примирительно заявил Слава, – даже мокрые.
– Ксюш, присоединяйся, – поспешил я наполнить рюмки.
– Нет уж, пас, – отрезала Ксения. – Я пропускаю.
– Твое дело. – Корефан поднял рюмку и без всякого тоста опрокинул ее в глотку.
Я последовал его примеру, и над столом повисла тишина, нарушаемая только чавканьем и хрустом перемалываемых золотыми клыками хрящей. Слава жрал как хлебоуборочный комбайн на тучных нивах в разгар жатвы. Сердце радовалось наблюдать за ним.
– Ты-то что поделываешь? – спросил я.
– Чего поделываю? – цыкнул золотым зубом Слава. – Хочешь анекдот расскажу?
– Валяй, раз пошла такая пьянка…
– Значит, утро такое раннее, часов шесть, в постели парочка валяется, курит, отдыхает после бессонной ночи. Она ему лениво так предлагает: «Слушай, может, поженимся?» Он глубокомысленно отвечает: «А кому мы на хрен нужны?»
– М-да, – изрек я. Анекдот, вообще-то, был грустный. Бессознательное у друга четко в нем проявилось. Лишенная смысла жизнь пуста, а потому печальна. Ребенка бы им, что ли, завести? Хоть бы скучать не давал. Впрочем, представляю, что из него вырастет с такими родителями.
Возникла тоскливая пауза.
– Я вчера при раскопках берестяную грамоту нашел. – Кому-то надо было оздоровить моральный климат в этом доме, и я принялся распинаться о жизни средневековых новгородцев.
– Че за грамота?
– Кора такая с письменами. Берестяная.
– Берестяная?
– В смысле, кусок березовой коры, на котором процарапывали буквы таким… э-э, типа, гвоздем.
– А смысл? – еще пуще удивился Слава.
– Примерно… знаешь, как ты маляву по зоне отписываешь, так и древние новгородцы друг другу грамоты скребли.
– Они че, сидели?
«Тяжелый случай безграмотности», – подумал я. От водки голова несколько отупела, однако я поспешил отдалиться от скользкой темы пенитенциарной эпистоляции.
– Нет, письма писали.
– Бумаги не было?
– Увы, бумага в те времена на Руси еще не появилась.
– Не изобрели? – уточнил Слава, сочувствуя отсталым русичам.
– Вроде того. В Европе-то бумага получила распространение лишь в тринадцатом веке, а здесь – на двести лет позже.
– А на чем же тогда, это самое? – Слава изобразил щепотью несколько волнистых линий.
– Скоропись гусиным пером освоили и того позже, а до этого буквы процарапывали. – Я натужно провел жменей по столу, показывая, как трудно приходилось предкам. – Вот эту бересту я и откопал. Причем, сдается мне, самую большую из всех найденных ранее, чем совершил историческое открытие первой величины. Подобных находок не так уж и много. Кстати, о находках… Есть шанс обогатить науку и обогатиться самим. Поедем за гольдберговским голдом?