Страница 5 из 15
Что ж, съездим. Отправляться можно хоть сейчас: походное снаряжение в машине – садись и в путь!
Сон как рукой сняло. Верно говорил Гёте: «Лучшее, что нам дает История, – это возбуждаемый ею энтузиазм». Я бы поехал, но на завтра имелись планы, которые обязательно нужно было осуществить. Я уже договорился со Славой, что возьму партию золота на продажу, и с Гольдбергом, которому «рыжее» толкну. Сделка намечалась тысяч на двадцать. У нас с корефаном заканчивалась наличка. То есть буквально – вся. За зиму мы спустили по сто тысяч евро каждый, придурки! Правда, Слава купил квартиру, а я новую машину, но все равно борщанули с затратами. Жрать же требовалось каждый день. Да и жена привыкла жить в достатке, ни в чем себе не отказывая. Она успела забыть слово «работа». Я вымыл чашку и погасил на кухне свет.
2
В квартире Давида Яковлевича царил девятнадцатый век. Мебель, драпри, даже паркет были невероятно старинными. Торговля раритетами – родовой промысел Гольдбергов. Шутка ли, еще прапрадедушка занимался этим бизнесом! И хотя в нынешние шестикомнатные хоромы Давид Яковлевич вселился лишь год назад, аромат благородной затхлости, испускаемый антикварным хламом, успел пропитать стены. Обстановка квартиры излучала надежность и комфорт, кои оценить по достоинству мог лишь человек, умеющий ими пользоваться.
Я удобно устроился в мягком кресле периода барокко, попивая натуральный йеменский кофеек, приготовленный Донной Марковной. Такие чудесные зерна мокко мог добыть только состоятельный человек, держащий своего личного сомелье и знающий толк в деликатесах. Расплывшийся в кресле напротив меня Давид Яковлевич старался богатство не афишировать, живя в свое удовольствие, тихо, но очень роскошно.
С торговцем антиком Гольдбергом я сошелся незадолго перед посадкой, когда вместе с покойным ныне Лешей Есиковым отыскал в отопительном воздуховоде под полом заброшенной псковской церквушки великолепный наперсный крест, золотые складни с камнями, лампады и всяческое храмовое имущество. Крест и один складень ушли к Давиду Яковлевичу за вполне приличную цену, а я с подачи Есикова вскоре отъехал в учреждение на Арсенальной набережной – размышлять о несовершенстве человеческой натуры. Подставивший меня подельник получил год условно, а я оказался в заточении, где и подружился со Славой-афганцем. Прошлым летом он тоже освободился и здорово помог мне в разборках с сектой исмаилитов, окопавшейся в Санкт-Петербурге. Маленькую криминальную войну мы выиграли и разжились у противника золотишком, которое теперь успешно продавали Гольдбергу. А уж он своей выгоды не упускал. Умение извлекать прибыль из любой затеи было у него наследственным, и сейчас, когда он завел беседу о прелестях моей работы, я пытался сообразить, к какому предложению она сведется. В том, что разговор о кладоискательстве затеян не впустую, сомнений не оставалось.
– Раскопки – это своего рода спорт, – разглагольствовал я на любимую тему. – Это азарт, это щекочущее чувство прикосновения к тайне, которое обычно исчезает вместе с детством, но в поиске его можно ощутить вновь.
– А когда вы собираетесь посвятить себя научной работе? – поинтересовался Гольдберг, изучая меня хитрыми глазами-щелочками, затаившимися за круглыми стеклами очков.
– Вы имеете в виду керамику считать? – не без иронии спросил я. – Нескоро, наверное.
– А вам интереснее полевая работа? – в голосе Давида Яковлевича зазвучали мечтательные нотки. – Это должно быть очень занимательно – откапывать разные древности.
– То, в чем нет загадочности, лишено очарования, как сказал Анатоль Франс.
Блеснув эрудицией, я вновь пригубил великолепнейший кофе. Гольдберг улыбнулся.
– Удача вас любит, – констатировал он. – Я в первый раз встречаю столь увлеченного своим делом авантюриста, которому так сказочно везет.
Тем самым он, вероятно, намекал на мои прошлогодние разборки с арабами. Да, я везунчик. Что есть, то есть.
– Счастье сопутствует смелым, – заявил я. – Бог помогает тому, кто помогает себе сам.
Глазки Гольдберга хитро блеснули.
– Вам, Илья Игоревич, никогда не хотелось повторить путь знаменитых археологов?
Я поставил чашечку на блюдце. Фарфор звякнул о фарфор.
– Это что, предложение?
– Об этом пока рано говорить, – мягко осадил меня торговец древностями. – Так как насчет повторения пути?
– Я очень люблю Шлимана, – признался я.
– Наблюдая за вами, – поделился своими соображениями Давид Яковлевич, – я пришел к выводу, что вам можно доверять. В той степени, чтобы организовать совместное дело.
– В какой мере оно соответствует моим занятиям?
Пора было прояснить ситуацию. Поставки для антикварных лавок или сортировка старой рухляди меня не устраивала. Даже зная, что такие патриархи археологии, как Говард Картер и Гастон Масперо, большую часть жизни провели в запасниках, я не собирался осквернять руки камеральной обработкой. Мой удел – активный поиск.
– В полной мере, – успокоил Гольдберг. Пухлые губы на его толстощеком лице растянулись в отеческую улыбку.
Следовательно, не в магазинчике дело. Я даже поморщился. Не ожидал такого финта от Давида Яковлевича. А я-то считал его человеком неглупым. Сейчас предложит клад поискать, причем карта у него наверняка имеется, а достоверность сведений он, конечно, гарантирует. И отправимся мы в поход… Нет уж, к черту. Устраивать псевдоисторическое сафари для «новых русских», выступая в роли гида, мне претит. Даже если этот «новый русский» на самом деле – средних лет еврей.
– Мне кажется, вы не готовы, – проницательно заметил Давид Яковлевич.
Несвойственная ему прямота меня насторожила. Портить отношения с Гольдбергом не входило в мои планы. Кто его знает, вдруг отказ его обидит. Я постарался прояснить ситуацию, мобилизовав все свои способности к дипломатии:
– Если я вас правильно понял, Давид Яковлевич, вы хотите предложить некий проект, напрямую связанный с поиском сокровищ, так?
– Ну, так, – кивнул Гольдберг.
Исчерпав запасы деликатности, я без обиняков заявил:
– Будем деловыми людьми. Кладоискательство – нерациональный и утомительный спорт. Заниматься им можно только себе в убыток. Отыскать что-то, даже зная, где оно лежит, почти невозможно. Даже если информация получена из самых надежных рук. А те схемы, что продаются в магазинах туристических товаров, вообще ниже всякой критики. Это игры для детей. Крайне завлекательные планы, распространяемые в любительской среде, хороши для досужих чайников. Сокровищ по ним не найдешь, но рыться для своего удовольствия в живописных местах можно будет сколько душе угодно. Как вы догадываетесь, все вышеперечисленное меня не интересует.
– Я понимаю, – ответствовал Гольдберг, с достоинством выслушав мою отповедь. – Я и не собирался отвлекать вас по пустякам. Эта карта – наша семейная реликвия. Она была составлена в шестьдесят восьмом году моим дядей. Он был геологом. Он утонул.
От Гольдберга я сразу поехал к Славе, пребывая в полном смятении. Обилие впечатлений, полученных за последние сутки, изрядно тяготило. Что-то слишком много заманчивых планов развелось. Онкиф этот Посник пятисотлетней давности, Давид Яковлевич, наш современник… Затею он, между прочим, изложил достаточно грамотно и даже половину расходов согласился взять на себя. Разумеется, обсуждение таких планов – дело не одного дня, поэтому сегодня мы ограничились общими вопросами. Я сказал, что должен посоветоваться с компаньоном и как следует все обдумать. Гольдберг же сообщил, что с его стороны в экспедицию будет отряжен наблюдатель – сам он оставить бизнес не может. Карту тоже не показал, чтобы не искушать меня заняться самостоятельными раскопками. Как будто схему так легко запомнить! Отложили до следующей встречи, которая должна была состояться через неделю.
Прямо от Гольдберга я пустился в загул. Золото продал, деньги получил, в чем, собственно, и состояла цель моего визита, теперь душа горела их потратить. По пути я остановился у магазина и купил водки. К Славе неудобно заваливаться без пузыря. Жена у него слишком частых возлияний не привечает, а он всю зиму томился в безделье, каждую встречу со мной воспринимая как подарок судьбы.