Венец рабов

- Название "толпа грязных свиней" вполне им подходит, Хелен. Но не следует путать личность и группу. Входит ли сам Оверстейген в Ассоциацию Консерваторов? А если входит, почему Кэти его пригласила? И, если входит, и она всё равно его пригласила, почему он решил прийти? - он быстро обвёл толпу взглядом. В основном присутствовали несгибаемые члены либеральной партии… а кроме них только те, не считая немногочисленные исключения, кто вышел из рядов либералов, чтобы сдвинуться в политическом спектре дальше влево. - Я бы счёл это столь же вероятным, как согласие пуританина на посещение шабаша ведьм.

- Кто такой "пуританин"? - спросила она. - И зачем ведьмам - глупейшая концепция, надо сказать - устраивать сбор на… ладно, неважно. - Кэти и капитан практически добрались до них. Хелен торопливо прошептала: - Не думаю, что он входит в Ассоциацию. По правде говоря, я мало что знаю о его личных взглядах. И не думаю, что много кто знает. Но…

И последняя торопливая фраза:

- Простите. Полагаю, остальное вам придётся выяснять у него самому.

Секунду спустя Кэти представила их друг другу. И Веб Дю Гавел начал получать свои ответы.

Разумеется, он был вне себя от радости. Если не считать того, что уже через несколько минут он снова принялся клясть про себя свой наряд.

Засучить его рукава было абсолютно невозможно!

Глава 5

- Давно хотел с вами встретиться, - заявил капитан, растягивая слова в манере, которую Дю Гавел немедленно признал. Не конкретно, разумеется, - число распространенных в галактике диалектов и маньеризмов речи в добрый десяток раз превышало число языков и населенных миров. Однако он знал феномен как таковой, поскольку он был столь же древним, как и сами привилегии. Представители элиты - пусть даже "элитой" их считали только они сами - неизменно вырабатывали специфический стиль речи, который должен был выделять их из общей толпы.

Оверстейген с тонкой улыбкой быстро окинул взглядом толпу.

- Это единственная причина, по которой я согласился принять участие в Вальпургиевой ночи этих балаболящих политических язычников.

Он обратился к Кэти со слегка расширившейся улыбкой.

- Разумеется, к присутствующим это не относится. Я давно испытываю зависть и восхищение по отношению к графине - бывшей графине, наверное следовало сказать. С той самой речи, которую она закатила в Палате Лордов, и из-за которой её вышвырнули вон. Так вышло, что я тогда присутствовал в Палате в качестве наблюдателя семейства, поскольку моя мать чувствовала себя неважно. И скажу вам начистоту, имей я в то время такое право, я бы и сам проголосовал за её изгнание из Палаты, просто потому, что она на самом деле нарушила давно существующий порядок. Заметьте, это даже при том, что я был согласен со сказанным ею, пожалуй, на девяносто процентов. Однако правила есть правила.

Кэти улыбнулась в ответ.

- Правила созданы для того, чтобы их нарушать.

- Ничего не могу возразить, - немедленно отозвался Оверстейген. - Это действительно так. При условии, однако, что нарушитель готов за это расплачиваться, и что цена нарушения взыскивается сполна.

Он отвесил Кэти глубокий кивок, почти поклон.

- Как и было в вашем случае, леди Кэтрин. Я восхищался тогда вами за это - вообще-то, сделал это прямо за семейным обедом тем вечером. Моей матери после этого стало заметно хуже; она снова рухнула в постель, обвиняя меня в неблагодарности. Мой отец тоже остался не слишком доволен. А я всё равно восхищаюсь вами.

Оверстейген вернулся к Дю Гавелу:

- В противном случае нарушение правил становится уделом избалованных детишек, а не героев. Самым быстрым путём из приходящих мне в голову, чтобы превратить серьёзную политику в ссору в песочнице. Цивилизованное общество нуждается в совести, а совесть не может быть воспитана без мучеников - реальных мучеников - по которым цивилизация может измерять свои преступления и грехи.

Дю Гавел резко приободрился. Конечно же, он понял логику доводов Оверстейгена. Противное было бы удивительно, поскольку это был парафраз - и, учитывая его вынужденную краткость, неплохой - основного тезиса одной из книг Дю Гавела.

Оверстейген тут же подтвердил его предположение.

- Должен вам сказать, что считаю книгу "Политическая ценность жертвы" одной из самых блестящих прокламаций принципов консерватизма в современной вселенной. Сказав это, я также чувствую себя обязанным заявить, что считаю аргументы, которые вы выдвинули в работе "Весы правосудия: перья против камней" - в лучшем случае! - прискорбным потоком слезливого либерализма. Принципы есть принципы, доктор Дю Гавел. И уж кому-кому, а вам это должно быть известно. Так что было печально видеть, как вы переползаете от одного компромисса к другому, жертвуя определенностью ради немедленной выгоды. Прискорбно, прискорбно. Вы фактически одобрили социальную инженерию, вот что вы сделали.

"Аллилуйя!" Дю Гавел начал ощупывать рукава в тщетных поисках пуговиц, расстегнув которые рукава можно было бы закатать.

- Социальная инженерия, да? Ха! Растолкуйте мне, капитан Оверстейген, как так получается, что так называемые "консерваторы" - прошу заметить, таковыми отнюдь не являющиеся; просто динозавры с претензиями - начинают протестовать против социальной инженерии только тогда, когда она угрожает пройтись по их собственным - неизменно пышным и заботливо ухоженным - грядочкам? Хотя они же не возражали против социальной инженерии, когда она использовалась для создания этих самых грядочек?

Оверстейген слегка вытянулся и стал казаться еще выше прежнего. Дю Гавел азартно - мешали только рукава; где же, чёрт подери, пуговицы? - накинулся на него.

- Если хотите, рассмотрим вашу собственную мантикорскую аристократическую систему. Социальная инженерия в чистом виде, капитан. Грубая до невозможности. Шайка богатеев создала конституцию, специально предназначенную - если даже не с преступными намерениями, то в целях обогащения - для того, чтобы поставить себя и своих потомков в блаженно привилегированное положение. Или вы намерены пытаться доказать, что аристократические принципы просто сами собой выросли в силу природных условий чуждой тогда планеты? Если и так, то выросли они как сорняки - что, кстати, является довольно точной аналогией для любой разновидности кастовой системы из всего их разнообразия. Сорняки, мнящие себя розами.

Оверстейген усмехнулся, признавая пропущенный удар. Великолепный интеллектуальный боец, ликующе отметил Веб, которого ничуть не беспокоят разлетающиеся брызги крови. Дю Гавел практически вцепился в свои рукава.

- По этому вопросу я с вами, доктор, спорить не буду. Всё именно так. Боюсь, что даже не могу похвастаться тем, что мои предки были наилучшими убийцами, грабителями и насильниками, как мог бы похваляться в свое время какой-нибудь подлинный норманнский барон. Просто толстый кошелек и более ранняя дата прибытия, вот и всё. Прискорбно, не правда ли, до чего современную аристократию довёл гнёт социальной совести? Тем не менее, я голосую за аристократию.

Его длинный хрящеватый нос испустил пронзительное ироническое фырканье.

- Не потому, что я хоть сколько-то верю в бред Ассоциации Консерваторов относительно хорошей родословной, а тем более в откровенное суеверие насчёт хорошего происхождения. Нет, проблема не в личной ценности отдельных представителей любой данной аристократии. Дело просто в социальном преимуществе, которое дает нации наличие какой бы то ни было аристократии. Да назначайте аристократов хоть жребием, мне всё равно. Однако сам факт их наличия даёт нации массу выгод.

Вмешалась Кэти.

- Веб, эти рукава невозможно закатать. Стиль этого не предусматривает.

Дю Гавел пронзил её взглядом.

- Вот как? Хммм. Ну, смотри.