ВСЕМИРНАЯ ВЫСТАВКА

Сходили мы и в «Странноторий», где показывали уродцев — кошмарного вида создания, которые подчас были куда страшнее самого страшного зверя из «Страны Джунглей»: один был полубородатый полумужчина-полуженщина, одетый в половину купальника с одного бока и половину фрака с другого; другой вообще весь зарос шерстью; сиамские близнецы, сросшиеся в бедрах; мужчина с огромными ластами вместо ступней; мужчина, который клялся, будто у него резиновая кожа, и в доказательство подвешивал к кольцам у себя на груди тяжелые гири — когда он вставал, его кожа оттягивалась к гирям, как крылья летучей мыши; в корзине сидела женщина без рук и без ног, лишь с маленькими плавничками на плечах и на бедрах, причем плавнички были спрятаны в шерстяные розовые варежки и розовые сапожки, — и тому подобное.

Мег все это не нравилось, и я ее понимал. Немного приободрилась она лишь в колонии лилипутов, которая называлась «Чудо-городок Крошка». Лилипуты были взрослыми, они и вели себя с уверенностью и достоинством взрослых — они там действительно всем заправляли сами, разве что ростом были маленькие и говорили тоненькими голосочками, будто по телефону. Личики у них были маленькие и немножко клоунские. При этом смотрели на всех прямо и даже снисходительно. У них были свои машины, своя железная дорога, свои театры, магазины и своя фабрика кукол и игрушек. Они пели песни, всем все в своем городке показывали, и их там было множество; они показывали свою мэрию, разрешали заглядывать в окна домов, а некоторые там были даже в солдатской форме и стояли на часах перед маленькими палатками военного лагеря.

В соответствии с духом Выставки почти по соседству с лилипутами помещался настоящий великан, который продавал кольца со своего пальца по пятьдесят центов штука. У него была английская фамилия — Альберт какой-то. Самый настоящий великан, без дураков, и, чтобы доказать это, он каждые несколько минут вставал во весь рост, хотя по большей части сидел, потому что быть таким гигантом нешуточное дело и огромная нагрузка на сердце. Он не говорил. На табличке значилось, что в нем восемь футов росту и что он прибыл из Англии. У него были густые брови, крупные черты лица и не очень здоровые зубы, но он казался добрым человеком, ну, может, только скучно ему было это занятие. Конечно, когда ему станет слишком скучно, он, чего доброго, может и рассердиться. Волосы у него были черные, аккуратно причесанные. Огромные ручищи. Мешковатый костюм. А кольцо-то дешевенькое, сразу видно. Каждый раз, продав одно кольцо, он доставал другое из картонной коробки и надевал его на палец в ожидании следующего покупателя. Цена, между прочим, кусалась. И все-таки я решил, что у Мег это кольцо будет.

Она никакого кольца не хотела. Стеснялась. Я тянул ее за руку, пока мы не оказались перед великаном. Я протянул один из моих долларов. Огромная ручища мягко его у меня взяла. Я удивился обыденности сделки. Ручища отсчитала мне в ладонь полдоллара. Он издал звук вроде отдаленного грома, потом звук оформился. Оказывается, великан хихикнул. Мег расширила глаза и затаила дыхание. Великан снял кольцо с огромного пальца, взял Мег за руку и, просунув в кольцо ее ладонь, надел его ей на запястье. Мы бросились прочь.

Весь вечер Мег не терпелось прыгнуть с парашютом. Я оттягивал это дело, как только мог. Однако выхода я не видел. Мы встали в очередь. Прыжки с парашютом финансировала конфетная фабрика. Я глянул вверх. На металлических переплетениях парашютной вышки там и сям болтались большущие конфеты всевозможных цветов. Выглядело утешительно. Очередь двигалась быстро. Люди потихоньку втягивались во тьму под огромным круглым навесом на вершине вышки, похожим на шляпку гриба. Потом они плыли вниз под раздутым куполом парашюта. Когда нас пристегивали к парашюту, я заметил, что от него отходят мощные проволочные растяжки, которые не дадут нам раскачиваться, да и парашют, вместо того чтобы свободно падать, будет спускаться на тросе. Едва ли это настоящий прыжок с парашютом, скорее нечто вроде того, как пожарный съезжает вниз по медному шесту. По мне, так это и к лучшему. Нас качнуло, и начался подъем. У меня бешено заколотилось сердце. Я напрягся и затаил дыхание. Нас влекло вверх, выше и выше, видна стала вся Выставка, она убегала куда-то под ноги, сияющие белые Трилон и Перисфера теперь были окутаны голубоватым светом. Я увидел «Лагуну Наций» с ее разноцветными фонтанами. Увидел «Водную феерию». Услышал с разных сторон музыку, а когда мы поднялись еще выше, к ней добавил свой голос ветер, будто заиграла виолончель, но заиграла с этаким глумливым подвыванием, как бы смеясь над тем, что нам предстоит бесконечно подниматься вверх, прочь от земли, в царство пронзительного ветра и тьмы, и так нам и жить теперь в просторах неба, так и скитаться там вечно.

Мег до боли стиснула мне руку.

— Эдгар! — выкрикнула она. Она вцепилась мне в локоть обеими руками. Глаза от страха стали огромными. — Я боюсь! Я хочу вниз, скажи им, пусть меня спустят!

— Закрой глаза! — закричал я. — Закрой сейчас же! — Я испугался, как бы она, начав дергаться, не вывернулась из ремней и не разбилась. — Не двигайся! Держись за меня! Еще минута, и мы будем внизу!

— Мне страшно! — захныкала она, уткнувшись лицом мне в шею.

— Ты же сама хотела! — выкрикнул я навстречу ветру. Говорить такое было не очень-то благородно, но я не смог сдержаться. Между тем виден был уже весь мир, а не только Выставка. Виден был Манхэттен, видны были облака над городом, подсвеченные снизу электричеством. Голова закружилась. Я закрыл глаза и вцепился в Мег с той же силой, что и она в меня. Я поклялся, что, если выйду из этой передряги живым, в жизни я больше не соглашусь на подобные выходки.

Потом толчок, и мы остановились. И на мгновенье повисли, словно кулон на шее ночи. Именно так я тогда подумал, такая вот мысль вдруг пронеслась у меня в голове. Будто мы украшения на груди огромной великанши. Глаза у меня были закрыты, но яркие лампы на парашютной вышке освещали мне веки, создавая иллюзию, будто позади громада белой плоти. Потом мы падали, скользили и кричали от ужаса; но было в этом и нечто захватывающее. Подняв голову, я открыл глаза: над нашими головами гигантским цветком раскрылся красивый красный парашют, вобрал в себя ветер и захлопал, наполняясь. Я засмеялся. Мы слетали опять на землю, я снова слышал звуки фисгармонии, возник безмятежный напев «Тротуаров Нью-Йорка». Я хохотал и орал. Мег вжималась в меня лицом, а я твердил ей, дескать, погляди наверх, но куда там. И снова я испугался, когда увидел, как растет и с пугающей скоростью близится земля, но тут нас аккуратно притормозили, и последние несколько футов снижение шло как бы нехотя, будто это лифт подъезжает к нужному этажу; а еще через мгновенье мы снова были на земле.

Теперь и Мег позволила себе глянуть вверх, туда, откуда мы возвратились. Лицо бледное. Ее рука в моей была влажной.

— Здорово было, правда? — проговорила она, когда мы быстрым шагом шли по главной аллее к Норме. — Мне понравилось.

А я кивнул и ничего не сказал. Слишком я был рад своей смелости, тихо дивился ей и вовсе не хотел дразнить Мег или обижать ее.

Думаю, к этому времени наша усталость уже достигла предела. У нас неестественно сверкали глаза. Потрогав наши щеки ладонью — не горят ли, Норма запретила нам что-либо предпринимать, велела сидеть и ждать, пока у нее закончится последнее выступление. Рядом с ней стоял какой-то мужчина. Одет в кожаную куртку и брюки, сидевшие на его ногах как трубы. На голове мягкая кепка с козырьком, заломленным набекрень. Он позвякивал в кармане мелочью и посматривал на нас. Широкоплечий, на вид приветливый, но, похоже, давно не брился. К кепке чуть выше козырька прицеплена бляшка с номером. Когда Норма нас с ним знакомила, он улыбнулся; звали его Джо, а поглядев, как он смотрел на нее, когда она убирала волосы под шапочку и затем отгибала кверху ее наушники, я понял, что он ее дружок.