Страница 90 из 99
На рассвете я услышала голоса просыпающихся индейцев; большая часть племени провела ночь под общим для всех навесом; разминая затекшие руки и ноги, они о чем-то болтали и смеялись. Часть женщин отправилась за водой, а их дети пошли следом, демонстрируя друг перед другом умение подражать крикам обезьян и других лесных животных. Я обошла поляну и заметила, что вдоль опушки стоит несколько хижин, которые поначалу приняла за небольшие холмики, — настолько естественно они были засыпаны землей и так плотно окутывала их плотная растительность. Часть поляны, явно отвоеванной людьми у джунглей, была выделена под поле, на котором выращивали кукурузу и маниоку; по периметру поля тянулась не слишком плотная шеренга банановых пальм. Пожалуй, этот клочок земли представлял собой единственную ценность, которой обладало племя, уже на протяжении жизни нескольких поколений страдавшее от алчности соседей. Эти индейцы, бедные, как их предки времен освоения Американского континента европейцами, сопротивлялись колонизаторам, не теряя чувства собственного достоинства. Они предпочли отступить в самые дебри сельвы, но смогли сохранить свой образ жизни, традиции, язык и веру в своих богов. От многочисленного племени гордых охотников осталась лишь горстка нищих побирушек, едва сводящих концы с концами; тем не менее никакие лишения не смогли стереть из памяти этих людей воспоминания о потерянном рае и поколебать веру в легенды, обещавшие когда-нибудь вернуть счастливое время. Они по-прежнему часто улыбались и умели радоваться жизни. В общем хозяйстве племени было несколько кур, две свиньи, три пироги, рыболовные снасти и те самые рахитичного вида банановые пальмы, место под которые было отвоевано буквально нечеловеческими усилиями. Их жизнь день за днем проходила в труде и в борьбе с природой, они собирали хворост и добывали пропитание; кто-то плел корзины, кто-то — гамаки; время от времени несколько человек садились в кружок и изготавливали нарядно украшенные стрелы, которые потом можно было попытаться продать туристам прямо на обочине шоссе. Время от времени кто-нибудь из индейцев отправлялся на охоту и, если ему сопутствовала удача, возвращался с парой крупных птиц или даже с ягуаром; добыча распределялась между всеми поровну, за исключением самого охотника, который к мясу даже не притрагивался, чтобы не оскорбить таким образом душу погибшего животного или птицы.
Нам с Негро было приказано избавиться от машины. Мы проехали до края ближайшего обрыва, а затем столкнули автомобиль в пропасть — настолько глубокую, что оттуда до нас не доносились ни крики попугаев, ни гвалт обезьян. Машина камнем ушла в глубину зеленого моря, волны которого сомкнулись над ней, не оставив на поверхности ни малейших следов. Меня поразило, что и при этом мы не услышали ни звука, — так глушил любой шум густой полог сельвы. В течение следующих нескольких часов к индейской деревушке вышли все семеро герильерос, они пришли пешком, каждый своей дорогой; по ним сразу было видно, что они давно уже живут в очень суровых условиях. Все они были молоды, решительны, спокойны и уверены в себе; у всех были сильные челюсти, способные пережевать самую грубую пищу, внимательные зоркие глаза и выдубленная непогодой кожа. Тела их были сплошь покрыты шрамами и ссадинами. Со мной они говорили лишь по мере необходимости; каждое их слово и движение было выверенным и экономным, они явно старались не тратить энергию попусту. Часть оружия они сразу же спрятали, чтобы не доставать его вплоть до самого штурма. Один из бойцов исчез в чаще леса: проводник-индеец повел его к реке, к тому месту, откуда можно было наблюдать за тюрьмой в бинокль; еще трое ушли в сторону военного аэродрома, который они собирались заминировать согласно инструкциям Негро; остальные трое занялись подготовкой всего необходимого для отступления. Партизаны делали свою работу абсолютно спокойно, не торопясь, но споро; никто не перекидывался с друзьями шутками, никто не говорил о предстоящем деле. Все происходило так, словно речь шла о самой обыкновенной рутинной работе. Под вечер с подходившего к деревне проселка на поляну въехал джип; я бросилась к машине, рассчитывая наконец увидеть Уберто Наранхо. Я много думала о нем и надеялась, что день-другой, проведенные вместе, смогут полностью изменить наши отношения и, если повезет, к нам вернется та любовь, которая когда-то наполняла смыслом всю мою жизнь, а теперь не то чтобы угасла, но как-то выцвела, полиняла. Меньше всего на свете я ожидала увидеть, что из машины выйдет Рольф Карле с рюкзаком и камерой. Мы изумленно посмотрели друг на друга: ни он, ни я никак не могли ожидать встретиться в таком месте и при таких обстоятельствах.
— Ты что здесь делаешь? — спросила я.
— Да вот, за новостями приехал, — улыбнулся он.
— За какими еще новостями?
— За теми, которые в субботу появятся.
— Ничего себе… а откуда ты знаешь?
— Команданте Рохелио попросил меня снять все то, что здесь произойдет. Власти ведь наверняка попытаются замолчать правду, а я попытаюсь сделать все, что будет в моих силах, чтобы люди ее узнали. А вот ты-то что тут делаешь?
— Тесто замешиваю.
Рольф Карле спрятал джип в зарослях, собрал снаряжение и стал снимать все действия оставшихся в лагере партизан, которые перед камерой закрывали лица платками, чтобы их потом не опознали. Я тем временем занялась приготовлением Универсального Материала. В полумраке хижины разложила на утоптанной земле кусок клеенки и стала смешивать ингредиенты так, как научила меня бывшая хозяйка-югославка. К размоченной бумаге я добавила в равных пропорциях муку и цемент, залила все водой и стала мять образовавшуюся смесь; в итоге получилась однородная масса серого цвета, напоминающая размокший пепел. Это тесто я стала раскатывать имевшейся в моем распоряжении бутылкой. За моими движениями внимательно наблюдали вождь племени и несколько индейских ребятишек, которые переговаривались на своем родном певучем языке, обменивались выразительными взглядами, жестикулировали и гримасничали. Я заранее собрала несколько подходящих по размеру и форме овальных камней и теперь обмазала их слоем густой податливой массы. Оставалось лишь придать им необходимую форму. В качестве образца мне была выдана армейская ручная граната: вес — триста граммов, радиус поражения — десять метров, разлет осколков — двадцать пять метров, наружная оболочка из темного металла. Больше всего граната походила на зрелый плод гуанабаны. По сравнению с индийским слоном, мушкетерами и барельефами с гробниц фараонов в доме моей бывшей хозяйки изготовление копий гранаты не выглядело чем-то трудным и требующим больших усилий. Тем не менее мне пришлось сделать несколько штук на пробу — слишком давно я не тренировалась в этом ремесле, а постоянные переживания и расшалившиеся нервы не способствовали ни гибкости пальцев, ни сосредоточенности внимания. Когда наконец я добилась нужной формы и пропорций, мне показалось, что у меня уже не хватит времени сделать нужное количество гранат в соответствии с привычной технологией: сначала нужно было подсушить «игрушки» до затвердевания массы, а затем уже покрыть их краской или лаком, на высыхание которых, естественно, тоже потребуется время. Мне вдруг пришло в голову добавить краску в еще сырой полуфабрикат, чтобы затем сушить готовые изделия один раз и не тратить время на раскраску. Никогда раньше я не пыталась изменить разработанный рецепт, и тот факт, что после добавления краски сырье теряет необходимую пластичность, стал для меня весьма неприятным сюрпризом. Я начала бормотать ругательства себе под нос и от нетерпения до крови расчесала комариные укусы на руках.
В какой-то момент вождь, внимательно наблюдавший за моими манипуляциями, вышел из хижины, а затем вернулся с горстью листьев и глиняной миской в руках. Он сел на корточки рядом со мной и стал терпеливо жевать принесенные листья. По мере того как они превращались в кашицу, его губы и зубы окрашивались в черный цвет. Он выплюнул пережеванное пюре в кусок тряпки, отжал ее и слил на дно миски немного маслянистой жидкости, похожей на кровь какого-то растения. После этого он молча передал миску мне; я добавила несколько капель красителя в образец готового к работе теста, и полученный результат не мог меня не порадовать: высыхая, растительный краситель давал почти тот же цвет, что требовался для имитации гранаты; кроме того, судя по всему, сок растения, смешанный со слюной, не оказывал никакого воздействия на замечательные свойства Универсального Материала.