Программист

— А при чем здесь Леонид Николаевич? — совсем загрустил непонятая резонность. — Вы мне подпись начотдела принесите, а Борисов, насколько мне известно, пока только начальник лаборатории.

— Как же это? Как это? — заквакал я, теребя в руках ставшую вдруг противной и даже ненавистной свернутую в трубочку заявку.

— А вот так! — кратко, но содержательно ответствовал завскладом, и аудиенция была окончена.

Я мог бы сказать, что почувствовал себя дураком, но к чему так смягчать ситуацию? Ведь я и был им. Отбивался, как мог, от квазиначальника Телешова, находящегося под эгидой Борисова, и просмотрел элементарный, хотя и совершенно невероятный переплет событий: Борисов тоже оказался квазиначальником. Долго не раздумывая — уж слишком сильны казались мои козыри, — я подошел к столу Борисова.

— Леонид Николаевич, — начал я, сдерживая голос, дрожащий от предчувствия перемен, — завскладом лент не дает, говорит, подпись начальника отдела на заявке нужна.

— А вот мы сейчас выясним, как это он не дает, — спокойно произнес Борисов и, подняв трубку внутреннего телефона, набрал три цифры. — Андрей Харитоныч? — заурчал Борисов в микрофон. — Ты что же это людей от меня с заявкой обратно отсылаешь… Что? Как же это не знал? Приказ еще вчера подписали. Что? Тебе принесли только что? А, ну это другое дело. Спасибо, дорогой, спасибо. Да вот, понимаешь, двигаемся помаленьку. Вот, вот. Сам понимаешь, двигаемся, надо — значит, надо. Ага, ну, давай, и тебе всего.

Положив трубку, Борисов окинул меня лучистым, помолодевшим взглядом и сказал:

— Недопонял тебя Андрей Харитоныч. Понимаешь? Давай сейчас к нему, отпустит он тебе чего надо.

Я уже повернулся, чтобы идти, но мой затылок окутала отеческая нежность начальственного тембра.

— Подожди, Геннадий Александрович, Раз уж зашел, давай маленько поговорим. Успеешь свои перфоленты получить.

— Да мне не перфоленты, мне магнитные ленты…

— Ну, ленты так ленты, какая разница? Ты вот лучше садись, расскажи, как у тебя что. Программа идет?

— Почти.

— Что значит почти?

— Да мелочи разные замучили, Леонид Николаевич.

— Три недели прошло, Геннадий Александрович. Сколько тебе еще надо?

— Теперь уже не по времени, по выходам на машину… Думаю, два-три раза выйду, и все. Три — это уже с запасом. Только мне часа на полтора нужно каждый раз, не меньше.

— Значит, через неделю, заметано. Значит, программа, можно считать, есть. Ну, вот это уже дело.

Борисов казался явно довольным. Теребя и переставляя с места на место разную дребедень на столе — подставку для ручек и карандашей, пепельницу, переносной» календарь, — он продолжал:

— Распечатки контрольные получишь, сразу садись за отчет, за описание программы.

— Так описание у меня давно готово, Леонид Николаевич. Я еще в августе, когда алгоритм составил, тут же и описание сделал.

— Давай тогда срочно его на машинку.

— Уже все отпечатано. Тогда же. Я уже все вычитал, проверил.

— Показать можешь?

— У Телешова все, Леонид Николаевич. Он у меня взял ознакомиться, так у него все в сейфе и осело, С месяц уже, если не больше. Я у него спрашивал, а он все: то ключи, говорит, забыл, то в другой отдел отдал почитать, то меня днем не бывает. Так и тянется.

Разговор вроде бы приближался к точке кипения. Но по внешности Борисова заметить это было нелегко. Сегодня он явно не хотел бросаться врукопашную. Но как-то отвечать было нужно, и он попробовал выяснить, какой ценой я позволю ему вывести Телешова из-под огня.

— Ну тебе ведь каждый день эти бумаги не нужны?

— Каждый не каждый, Леонид Николаевич, а вот Акимову, когда ввод информации передавал, надо было показать. Не может же он делать ввод, если всего алгоритма в целом не знает. А Телешов тогда как раз в командировку на неделю уехал. Пришлось мне по памяти восстанавливать и на пальцах Акимову все объяснять. Теперь вот Ларионова к нам пришла (небольшой побочный ход. Станет Борисов объяснять, почему Ларионову перевели к программистам, даже не сообщив мне? Нет, не стал. Напрасные ожидания). Я думаю, Светлану Федоровну не имеет смысла на учебных программах выдерживать. Пускай пишет вариант моей программы без использования алгоритмического языка. Непосредственно в кодах машины.

— Ну что ж, пускай пишет, — пытаясь удержать уже схлынувшее благодушие, согласился Борисов.

— Так вот, в том-то и дело. Мне же надо с ней сесть и недельку про алгоритмы рассказывать. А материалов опять под руками нет.

Добившись преимущества, нельзя на этом останавливаться, иначе рискуешь это преимущество утратить — иногда в жизни полезно вспоминать советы из шахматных учебников. Я вспомнил и натянутым, гораздо более натянутым, чем хотелось бы, голосом продолжал;

— И вообще, Леонид Николаевич, описание делал я один, теперь почему-то оно у Телешова, я должен каждый раз у него просить…

— Не части, не части, — заметил Борисов и был прав. Частить не стоило.

— Когда я к вам переходил, Леонид Николаевич, по-моему, никакого разговора о Телешове не было. Я в своей работе и сам разбираюсь, а то получается какая-то ерунда. Сначала мне говорят, чтобы я набирал людей, а как я могу, если я не знаю, чем они будут заниматься? Вот с Акимовым я когда говорил, я ему обещал, что ом будет работать только со мной. А теперь что получается: к машине еле прорвешься, Телешов бесконечные какие-то планы и справки спрашивает.

Все было сказано немного не так я не то. Но эмоциональный напор сработал. Борисов, кажется, принимал меня всерьез.

— Ну, планы работ тоже нужны, это ты палку не перегибай. Материалы твои Телешов тебе отдаст, это я сегодня же распоряжусь. А насчет дальнейшего давай договоримся так: с делами ты выходишь непосредственно на меня, а Телешов пусть организационной бодягой занимается. Тебе же меньше хлопот. А он в этом деле собаку съел.

Я даже не ожидал, что победа будет достигнута так легко, и суетливо стал прощаться.

— Значит, Гена, договорились, — услышал я вдогонку непринужденный голос Борисова, — через недельку приходя с распечатками, оформим твое описание в виде статьи и будем смотреть дальше.

Да, смотреть дальше. Смотреть дальше надо уметь. А я вот почему-то не умею. Я не умею предугадывать будущие события и ощущаю факт только тогда, когда факт имеет место. То есть, когда он щелкает по носу. Я узнал, что Борисов еще не утвержден в должности начотдела только тогда, когда его наконец утвердило. Что ж, теперь на очереди, наверное, утверждение Телешова. Поистине, туповат был Гена бедный.

Вроде я не сплю и по сторонам не зеваю, но мне никак не удается забежать вперед сюжета. Не удается сделать его управляемым. Хотя, впрочем, сегодня я, нажегся, сделал неплохой рывок. Интересно, с каким выражением лица Телешов будет передавать мне описание программы. Лучше бы он положил его на мой стол, когда меня не будет. Не люблю видеть огорченные лица.

Я иду к станции метро «Аэропорт», подняв воротник щегольского нового полушубка. Я чувствую себя ладно скроенным и крепко сшитым. Я не анализирую, откуда во мне это чувство, эта уверенность, что морозный воздух полезен моим легким. Что заиндевевшие молочно-красные сигнальные огни автомашин полезны моим глазам. Что моему мозгу не пристало метаться в гамлетовской ловушке: идти или не идти.

Я звонил Лиде четыре раза, и на четвертый она сказала, что будет ждать меня у станции метро «Аэропорт». Зачем я звонил четыре раза? И зачем, договорившись, иду теперь к станции метро «Аэропорт»? «Ах, здесь не объясняют, молодой человек, здесь живут», — говорят в таких случаях. А чтобы все это знали (и ты, ты сам прежде всего), надо быть настоящим мужчиной. Из тех, кто играет в хоккей. Из тех, которые «куют чего-то электронного», играют на пляже в волейбол в умопомрачительных импортплавках и которые, наконец, ходят на свидание к девушкам. Еще лучше, чтобы ходили на свидание к ним. Но это уже вопрос формулировки.

А еще говорят (но это уже не вслух): если ты парень с головой, покажи, как ты продвигаешься по службе. Не рассказывай, над чем ты работаешь, разве с ходу в этом разберешься? Назови сумму прописью, и всем станет ясно, чего стоит то, что у тебя на плечах. Если ты парень хоть куда, покажи, с какой женщиной ты пришел. Убеждаться лично в твоей обаятельности нам недосуг, а ты покажи товар лицом, и сомнениям конец. Как сложно оцепить человека, особенно если сам этот человек сложен. Оценить по существу. Ведь для этого надо, по меньшей мере, подняться до его уровня. Но к чему такие страсти, когда есть апробированные, универсальные, включающиеся автоматически опознавательные знаки. Не беда, что оценки получаются немного усредненными, грубыми. Далеко не промажем. Талант — он себя окажет. А не окажет — так и черт с ним, найдутся другие, поталантливей. В вузы — конкурсы, на защиту диссертаций — очереди, редакции завалены эпопеями и юморесками. А застрял посреди дороги — слезай и наддай плечом. Даешь тоннаж и километраж, а после уж разберемся, что ты за водитель.