Страница 12 из 68
Натан положил руку мне на плечо и всмотрелся в мое лицо. Потом вяло и виновато улыбнулся:
– Я вдруг подумал, что ты можешь сделать какую-нибудь глупость. Но ты не должна, понимаешь? Я тебя прошу.
– А я думала, что в этом есть смысл, Натан, – если любишь кого-то, то готов совершать глупости.
– Нам надо поговорить. Как следует. Муж взял меня за руку и повел по лестнице вниз. Я попыталась выдернуть руку, но он крепко меня держал. Натан тащил меня за собой, и я поскальзывалась на каждом шагу.
– Значит, у тебя роман, и теперь ты хочешь, чтобы я узнала обо всем в подробностях? Может, посоветовать, какое белье купить ей в подарок?
– Заткнись, Рози.
Мы вернулись в гостиную. Натан сорвал с себя пиджак и бросил его на пол. Он ухватился за спинку дивана, набрал воздуха в легкие – поза для произнесения речи «Нам следует обсудить тираж издания». Натан частенько тренировался на мне, когда ему требовались совет и участие, и я вносила коррективы: «Не говори свысока. Выражайся четко».
Я в отчаянии произнесла:
– Натан, лучше забыть об этом разговоре. Продолжать бессмысленно.
Он растерялся и пробормотал:
– Я молился, чтобы сохранить семью.
– Видимо, недостаточно усердно. – Мой голос прозвучал визгливо, и я возненавидела себя за это.
– Самое идиотское в этой ситуации, что мне нужна помощь, но тебя я попросить не могу.
Я села в голубое кресло и стала теребить выбившуюся ниточку. Синий – цвет жизни: ляпис, который использовали великие мастера, чьи работы я видела в Риме; лазурь раскаленных небес; металлический блеск утиного крыла; вена, пульсирующая под кожей.
– Да уж, меня о помощи не проси. Правилом нашей семейной жизни было помогать друг другу. Мы никогда его не обсуждали, но понимали, что если один из нас попадет в беду, другой придет на помощь. Натан помогал мне, я помогала ему. Мы помогали друг другу.
Опять повисла тишина. Наконец Натан откашлялся.
– У тебя есть полное право сердиться. Сердиться? Да, я рассердилась не на шутку: оттого, что у Натана хватило глупости мне признаться. Бывает, что супруги влюбляются в других, потом эта влюбленность проходит. Искусство в том, чтобы действовать с умом и держать это в секрете, и я ожидала, что Натан так и поступит, а потом его влюбленность сама умрет от недостатка пищи.
– Зачем ты вообще мне сказал? Это было необязательно.
– Рози, ты так ничего и не поняла.
– А что тут понимать! – И тут вдруг до меня дошло. Я сделала усилие и подняла глаза. – Ты хочешь уйти из дому? Хочешь бросить меня? Это невозможно. Подумай о детях.
– Нашим детям двадцать два и двадцать четыре года. Переживут. Как переживают многие.
– Какая разница, сколько им лет!
Муж повел плечами: знакомый жест, и я заметила над его ушами прядь седых волос. Натан тоже не мог ее не заметить – он вел ревностный счет признакам старения.
– Но почему ты хочешь уйти? Неужели мы не переживем этот… эпизод? Я хотела бы… я хотела бы, чтобы ты не рассказывал мне об этом; я понимаю, что такое случается. Такое происходит у многих, все время, каждый день. Натан, поверь мне – мы сможем забыть об этом.
Я говорила искренне, я понимала, что любовь существует во многих обличьях и в разное время принимает разные формы: иногда прекрасные, иногда кошмарные – это жизнь. Вопрос в том, чтобы верить в любовь и бороться за нее и при необходимости приносить жертвы именно потому, что все может измениться. В один момент, из-за пары брошенных фраз. Но мы с Натаном могли бы отыскать волшебную коробочку, сложить в нее ложь и обиды, захлопнуть крышку и продолжать жить. Главное – проявить волю, это способно навести порядок, отделить главное от второстепенного.
Муж ходил взад-вперед: к французским окнам и обратно.
– Я уже давно задумывался о жизненных вехах, о том, что мы стареем.
– Натан, тебе всего пятьдесят один. К тому же разве это имеет значение?
Оказывается, имеет.
Он замер как вкопанный.
– И да и нет. Мне нужна свобода, нужно пространство. Рози, мы строим для себя клетки – во всех аспектах нашей жизни. На работе, в семье, в привычках. Я понял, что стены, которые я возвел вокруг себя, стали для меня тюрьмой.
За все время нашего брака я ни разу не слышала, чтобы Натан говорил что-то подобное. Для нас обоих это был незнакомый язык, и я не была уверена, что он сам умеет бегло или даже хорошо на нем говорить. Я схватилась за грудь, в которой творилось что-то неуправляемое.
– Тюрьмой? Но ты сам этого хотел. Ты тратил энергию, время, чтобы построить эту тюрьму. Тебе хотелось иметь семью и делать карьеру. Все это у тебя было, все это тебе нравилось, и ты не можешь так просто выбросить семью на помойку, потому что тебе стало немного скучно.
– Ты же не захочешь жить с человеком, который испытывает такие чувства, как я?
– Позволь мне самой решать.
– Я буду с тобой честен, Рози. – Меня передернуло при мысли, что Натан будет говорить абсолютно честно. – Я справился бы с чем угодно, но эта женщина… Она дает мне… то, что, кажется, я и искал. Она признает существование новых возможностей.
– Может, ты имеешь в виду секс? – осенило меня.
Мы смерили друг друга злобными взглядами, и я пожалела, что позволила себе произнести нечто столь очевидное, столь откровенное. Но разве это не очевидно?
– Что за ерунда, – ответил Натан, но блеск в его глазах говорил о другом. Я вспомнила прошлую ночь и нашу близость, такую легкую и нежную, и почувствовала черную злобу. Натан опять засунул руки в карманы. – Когда мы поженились, то договорились, что всегда будем предоставлять друг другу свободу. Я был хорошим мужем, не так разве?
– Так. – Я старалась говорить как можно спокойнее.
– Я делал все, что ты просила? – Я кивнула. – Что ж, теперь я прошу, чтобы ты предоставила мне обещанную свободу.
Я задумалась: что бы мне сейчас помогло? Может, выпивка? Удар по голове?
– И как долго это… Натан? Кто она?
– Около года.
– О боже, – выдохнула я. – Так долго. Мы так долго жили во лжи. – Даже на прошлое Рождество. («Натан, как думаешь, устроить рождественский ланч или рождественский ужин?») И во время его осеннего отпуска в Шотландии, где дождик был мягким, словно минеральная вода из бутылок, а на холме мы нашли дикую чернику. И на день рождения Натана в августе (тогда собралось сорок человек), и во время знакомых циклов понедельник—пятница, совместных ужинов, моментов близости… Теперь все это оказалось не таким, как я себе представляла.
У Натана был больной, горестный вид.
– Ты не права, Рози. Все начиналось несерьезно.
– Натан, ты раньше мне изменял?
– Нет. Никогда. – Он взял меня за руку. – Клянусь. – И отпустил руку.
От этого мне стало только хуже.
– Натан, тебя не вынудили к этому? Ты действительно говоришь серьезно?
– Мне нужны перемены. Мне нужен глоток свежего воздуха. Я больше не могу оставаться там, где нахожусь сейчас.
Я уронила голову на руки.
– Ради бога, Натан, не надо. Избавь меня от этого. Прошу, не превращай измену во вселенский призыв к свободе. Я этого не вынесу.
– Как хочешь.
– Но кто она?
Натан вынул руки из карманов и пригладил волосы. Меня потрясло мгновенное превращение уверенного в себе, успешного замредактора газеты в обыкновенного задерганного мужчину средних лет.
– Не могу поверить, что я это делаю… Склонив голову, как жертва, я ждала.
– Кто она, Натан?
– Минти, – выдавил он с трудом.
После того как Натан сложил кое-какие вещи в сумку и уехал, я прошлась по дому. Я не знала, что мне делать. Поднялась по лестнице и прогулялась по площадке. У входа в главную спальню, в нашу спальню, я замерла, потому что не могла найти сил войти туда.
Минти.
«Нет, – произнесла я, задыхаясь и отпрянув от Натана, – это невозможно, Минти на такое не способна».
Еще как способна.
Я ухватилась за перила. Интересно, может сердце остановиться от горя и потрясения? Мое металось в груди как бешеное, меня неудержимо трясло.