Рядом с нами

— Я солдат и выполнял свой воинский долг.

Кейтель перепахал танками почти всю Европу. Он загонял в фашистский концлагерь целые страны, он превращал цветущие города в кладбища, и все это Кейтель пытается оправдать сейчас приказами фюрера и своим солдатским долгом.

— Агрессивная война? Я не знаю такой, — говорит Кейтель. — По моим солдатским воззрениям, к слову война применимы другие термины: наступательная операция, оборонительная операция, операция по отступлению…

— Но вы разве не согласны с тем, что есть войны справедливые и несправедливые?

— Этот вопрос не входил в круг моих профессиональных размышлений и решений.

— Принимали ли вы участие в военном давлении на Австрию во время переговоров Гитлера с Шушнигом в Оберзальбурге?

— Нет, я, как солдат, сидел во время переговоров в передней.

Ответы Кейтеля возмущают не только судей, они заставляют нервничать даже его защитника. Нельзя же в самом деле фашистскому полководцу так упорно настаивать на своей тупости!

— Но вы же были не только солдатом, — говорит адвокат, — но и личностью.

Но Кейтель не хочет видеть протянутой руки и продолжает гнуть свое:

— Насколько я мог иметь какие-либо солдатские или прочие соображения, я их никогда не высказывал фюреру. Во все времена моей военной карьеры я неизменно придерживался традиционного немецкого воззрения: "не входить в противоречия со своим начальством".

Кейтель делит позорную судьбу фюрера не только потому, что он участвовал во всех его разбойничьих походах на западе и на востоке. Фашистский наемник держит ответ перед судом также и за то, что он стал палачом. С именем Кейтеля связаны самые страшные преступления во Франции, Польше, Югославии и в Советском Союзе. Он говорит сейчас о солдатской чести, а разве не он, Кейтель, четыре года назад издал приказ о клеймении русских военнопленных? Он говорит о воинском долге, а разве не он, Кейтель, разрешил любому немецкому ефрейтору брать женщин, детей и стариков в качестве военных заложников и предавать их публичной казни по своему усмотрению?! Я сказал о двух приказах, а их были сотни. Кейтель издал приказ о расстреле без суда и следствия русских, английских и американских летчиков, он узаконил суд Линча для командос, он подписал приказ под названием "ночь и туман", по которому были сожжены сотни советских сел, вместе со всеми жителями только по одному подозрению в связи с партизанами. Может, в этом видит Кейтель высшее проявление своего воинского долга? Что ж, пусть не обижается, что за такую доблесть вешают. К середине допроса Кейтель, кажется, начинает понимать это. И так как самые большие его преступления связаны с Советским Союзом, то он с помощью адвоката делает специальное заявление суду. В этом заявлении есть несколько строк, о которых следует рассказать нашему читателю. Еще совсем недавно и Геринг и Риббентроп пытались уверить суд, что Гитлер напал на Советский Союз для того, чтобы предупредить наступление советских войск, якобы сосредоточенных в огромном количестве у германской границы. Кейтель опроверг эту версию. Он сказал:

— Я не знаю, откуда Гитлер взял эти сведения. У нас в генеральном штабе не было данных о концентрации русских войск. Наоборот, как показали первые же дни войны, русские не имели у границы большего количества войск не только для наступления, но даже для обороны.

Кейтель не отрицает и тех зверств, которые творили гитлеровцы в Советском Союзе. Он только просит суд снять с него ответственность за эти зверства.

— Фюрер сказал, что война с Россией должна вестись не по нормам международного права, а на истребление.

Почувствовав прикосновение веревки на своей шее, Кейтель перестал вилять хвостом и перед мертвым фюрером и перед его заместителями, сидящими сейчас на скамье подсудимых. Он уже не мямлит и не заикается, а говорит внятно и четко.

— Гитлер злоупотребил своей властью и обманул доверчивость немецких генералов. Гитлер назначил двух своих уполномоченных по России — Геринга и Гиммлера. Они грабили, они вешали и жгли. Если бы мы знали заранее весь комплекс преступлений, который был сотворен в России, — патетически восклицает Кейтель, — то генералитет протестовал бы.

— А вы разве не протестовали? — удивленно спрашивает адвокат.

— Нет! Мы были воспитаны в немецком духе и, как солдаты, подчинялись всем приказам своего начальства.

Кейтель не является исключением из правила. Это не белый ворон в черной стае фашистских генштабистов. Не он придумал теорию о неугасимом немецком духе. Германский генштаб — вот кто разжигает дух империализма и завоеваний немецких наемников. И если вчера фельдмаршал Кейтель жег русские деревни по приказу ефрейтора Гитлера, то завтра он будет делать то же самое по приказу любого другого изувера, лишь бы только тот начал новый поход во имя великой империалистической Германии.

В Нюрнберге судят сегодня не только Кейтеля и Геринга. В списке преступных организаций числится и германский генштаб — это зловонное болото прусской военщины, отравившее своим тлетворным дыханием уже не одно поколение в Германии.

"ДВОЙНИК"

Председатель суда просит подвести к пульту свидетеля. Маршал суда отдает соответствующую команду дежурному коменданту, в зал под охраной двух часовых вводят какого-то очередного гитлеровца.

— Назовите имя, фамилию полностью, — говорит председатель.

— Рудольф Гесс!

— Как Рудольф Гесс? — невольно спрашивает каждый из нас и смотрит на скамью подсудимых. Мы же слушали уже одного такого. Он даже называл себя "совестью фашистской партии", заместителем фюрера по партийной канцелярии.

"Фашистская совесть" сидит на своем месте. Со свидетельского пульта дает показания другой Гесс — комендант лагеря Освенцим. Мы слышали рассказы о деятельности того и другого и говорим сейчас твердо: это не только однофамильцы, это двойники. Гесс — палач Освенцима — спокойно мог бы именовать себя "совестью фашистской партии", а Гесс, замещавший Гитлера по партийной канцелярии, успешно исполнять должность коменданта Освенцима. Дело, конечно, не в простом внешнем сходстве. Может быть, в тюремном деле на каждого из них записаны даже свои собственные приметы. Они двойники по мышлению, двойники по линии поведения. Это волки из одной бешеной стаи. Оба они поклонялись одному идолу — идолу смерти. Оба работали у одного кровавого конвейера. Разница между ними заключалась, быть может, только в том, что каждый из них имел свое рабочее место у этого страшного конвейера.

Рудольф Гесс выступает на суде как свидетель защиты. Две справки характеризуют гнусный облик этого нацистского защитника. Первую, из частной жизни Гесса, мы находим в уголовном архиве, которая сообщает, что этот «свидетель» еще в тридцать четвертом году был осужден за убийство. И вторую справку, характеризующую его служебную деятельность, дает нам сам Гесс в показаниях суду. Он говорит, что, работая комендантом Освенцима, он убил три миллиона человек.

— Два с половиной миллиона человек, — уточняет он, — были истреблены в газовых камерах и пятьсот тысяч умерло от голода и болезней.

Ужас, который творился в Освенциме, известен сейчас всему миру. Мы слышали страшные рассказы о пытках и издевательствах здесь же, на суде, из уст бывших заключенных Освенцима. Мы видели и газовые камеры, и кандалы, и крематории, и горы из человеческих костей в документальном фильме, предъявленном обвинением. Что же мог опровергнуть этот палач, зачем он был вызван в суд?

Со свидетелями защиты вообще происходит в последнее время нечто непонятное. Немецкие адвокаты несколько месяцев назад предъявили большой список свидетелей по каждому подсудимому. Суд утвердил этот список. Но когда подошел срок допроса этих свидетелей, адвокаты начали или отказываться от них или перетасовывать. Геринг обменялся свидетелем с Франком, Риббентроп — с Гессом. Я не помню, для кого предназначались прежде показания коменданта Освенцима. Да это и неважно. Три миллиона умерщвленных — этой цифрой можно проиллюстрировать деятельность любого из сидящих на скамье подсудимых: и Геринга, и Кейтеля, и Риббентропа. Случилось, однако, так, что Рудольфа Гесса вызвал к свидетельскому пульту адвокат Кальтенбруннера. Для того чтобы характеризовать этого подсудимого, достаточно сказать, что его назвали в третьем рейхе "Гиммлер № 2". Начальник главного управления безопасности, гестапо и СД просит уточнения: "не Гиммлер № 2", а только "маленький Гиммлер". Но адвокат Кауфман не согласен с этим. Он категорически возражает против всякого сравнения Кальтенбруннера с Гиммлером. Он пытается представить перед судом руководителя гестапо как самого благородного человека Германии. Система фашистских двойников повторилась и на сей раз. Это начало наконец возмущать даже самых терпеливых. Когда Геринг называл себя голубем мира, это вызывало только улыбку, когда Риббентроп просил считать его рыцарем международного права, это было гнусно. Но как ни врали гитлеровские министры, как ни противоречили они иногда друг другу, в одном вопросе они держали круговую поруку: каждый пытался свалить вину за концлагеря и истребление миллионов людей на гестапо: мы по этому вопросу, мол, ничего не знаем, мы даже ничего не слышали; требуйте ответа за истребление только с Кальтенбруннера.