Сюзи

Владельцу волов ее голос показался очень приятным, хотя резковатый выговор, свойственный уроженцам Новой Англии, и был непривычен для его слуха. Он заглянул в глубины безобразного синего чепца и увидел маленькое личико с неправильными чертами, очень бледное, но зато освещенное парой наивных и доверчивых карих глаз, удивленно взиравших на мир. Их робкой владелице было, по-видимому, лет семнадцать, но ее фигурка, хоть и облаченная в старое материнское платье оставалась из-за тягот деревенской жизни и постоянного недоедания еще детской и худенькой. Когда их взгляды встретились, она обнаружила, что лицо угрюмого незнакомца было еще совсем юным и отнюдь не грозным, а в эту минуту его к тому же заливал кирпичный румянец! Там, где дело касается интуиции, прекрасный пол — даже в сельской глуши — по-прежнему несравненно превосходит нас, и простодушная девушка, услышав запинающееся «Спасибо, мисс», сразу осмелела.

— Папаши нет дома, но, может, вы желаете попить молочка? Так милости просим.

Она застенчиво указала на хижину и пошла впереди. Незнакомец что-то невнятно пробурчал, затем сделал вид, будто просто закашлялся, и покорно побрел за ней. К тому времени, однако, когда они добрались до хижины, он уже вновь стряхнул длинные волосы на глаза и нахмурил брови в мрачной рассеянности. Но девушка помнила, что еще совсем недавно он снизошел до того, чтобы покраснеть, и ничуть не встревожилась, хотя почувствовала еще большее любопытство. Незнакомец неловко взял кружку с молоком. Впрочем, девушка инстинктивно догадывалась, что, приняв ее гостеприимство, он, по закону, чтимому даже самыми кровожадными дикарями, должен был хотя бы на время укротить свою свирепость. С конфузливой улыбкой она сказала:

— Вы вот развесили всю эту посуду, а я и подумала: может, вы продать ее хотите или там обменять… Дело-то в том, — пояснила она деликатно, — что мамаше нужен новый уполовник, так если бы он у вас нашелся, было бы очень даже хорошо. А если, значит, вы этим не занимаетесь, — она виновато оглядела его арсенал, — так я это все не в обиду вам говорила.

— Уполовников у меня много, — снисходительно ответил странный владелец фургона. — Пусть выбирает, какой ей понравится. Только это и осталось от товаров, которые забрали краснокожие по ту сторону Ларами. Чтобы их отбить обратно, нам здорово пришлось подраться. Потеряли двух самых лучших наших людей — их скальпировали у Кровавого ручья — и уложили наповал с десяток индейцев… я и еще один человек… Мы, значит, лежали плашмя в фургоне и стреляли из-под парусины. Уж и не знаю, стоило ли из-за такого добра руки марать, — добавил он, мрачно задумавшись. — Ну да все равно, мне нужно его сбыть прежде, чем я вернусь в Ущелье Мертвеца.

Глаза девушки робко заблестели: к приятному страху перед воображаемыми ужасами и сражениями примешивался чисто женский, жалостливый интерес к рассказчику. Он казался слишком уж молодым и красивым для подобных невзгод и опасных приключений. И такой вот… такой вот неустрашимый победитель индейцев побаивается ее!

— Значит, вот почему вы ходите с ножом и револьвером? — сказала она. — Только теперь-то, в поселке, они вам вроде бы ни к чему.

— Это как сказать, — загадочно ответил незнакомец.

Он постоял молча, а потом внезапно, словно бросаясь очертя голову навстречу смертельной опасности, отстегнул револьвер и небрежно протянул его девушке. Однако ножны были наглухо пришиты к поясу, так что ему пришлось извлечь нож и вручить ей сверкающий клинок во всем его первозданном ужасе. Девушка приняла это оружие с безмятежной улыбкой. А читателю-скептику следует вспомнить, что некогда Марс возлагал свой «иссеченный щит», копье и «гордый шлем» именно на такие алтари.

Тем не менее воинственный незнакомец не мог преодолеть некоторого внутреннего смущения. Пробормотав, что «надо бы приглядеть за скотиной», он неловко поклонился, неуклюже попятился к двери и, получив назад свое оружие из победоносных девичьих рук, был вынужден бесславно нести его под мышкой к фургону, где, брошенное на козлы рядом с кухонной утварью, оно несколько утратило свой грозный вид. Сам же незнакомец уже оправился, и хотя его ланиты все еще пылали огнем после этой мирной встречи, в его голосе вновь появилась хриплая властность — он выгнал волов из грязной лужи, в которой они нежились, и вынес им из фургона охапку сена. Потом он взглянул на заходящее солнце, закурил трубку, вырезанную из кукурузного початка, и начал неторопливо прогуливаться по дороге, исподтишка посматривая на оставшуюся открытой дверь хижины. Вскоре из нее появились две костлявые фигуры — фермер и его супруга решили взглянуть на его товары.

Он принял этих посетителей с прежней угрюмой рассеянностью и поведал им почти совсем такую же историю, как и их дочери. Весьма возможно, что его подчеркнутое равнодушие раззадорило фермершу, во всяком случае, она купила не только уполовник, но еще и настенные часы, а также половик. Затем она с деревенским радушием пригласила его поужинать с ними, а он, едва успев смущенно отказаться, тут же принял приглашение и в благодарность под строгим секретом показал им парочку высохших скальпов, предположительно индейского происхождения. И в этом же умягченном настроении он ответил на их вежливый вопрос: «Как, значит, им его называть», — что его зовут «Кровавый Джим», что это славное прозвище известно всем и каждому и что пока они должны удовлетвориться этим. Однако во время трапезы он быстро превратился в «мистера Джима», а под конец хозяин и хозяйка называли его уже попросту Джимом. Только их дочка по-прежнему величала его «мистером», потому что он ее звал «мисс Феба».

Общество таких слушателей, исполненных сочувствия и неискушенных, несколько рассеяло мрачность Кровавого Джима, но и после этого никак нельзя было бы сказать, что он пустился в откровенности. Он не скупился на жуткие истории о стычках с индейцами, ночных нападениях и бешеных погонях, в которых неизменно играл главную роль, но о других событиях своего прошлого и о нынешних своих занятиях предпочитал помалкивать. Да и его рассказы о приключениях были довольно бессвязны, а нередко и противоречивы.

— Вы вот, значит, сказали, — заметил фермер с рассудительной неторопливостью уроженца Новой Англии, — как сразу поняли, что, значит, к индейцам вас заманил ваш партнер-мексиканец, очень влиятельный, значит, человек. А после резни уцелели только вы один, и никто больше. Так как же краснокожие-то его убили? Своего друга-то?

— А они его и не убивали, — ответил Джим, зловеще скосив глаза.

— Ну, а что с ним сталось-то? — не отступал фермер.

Кровавый Джим приставил ладонь к глазам и обвел пронзительным взглядом дверь и окна. Феба следила за ним со сладким трепетом ужаса и поспешила сказать:

— Да не спрашивайте его, папаша! Разве ж вам непонятно, что ему нельзя про это говорить.

— Да уж! Когда кругом полно лазутчиков и они следят за каждым моим шагом, — объявил Кровавый Джим, словно в задумчивости, и мрачно добавил, бросив еще один взгляд на уже темнеющий пустырь: — Они же поклялись отомстить за него.

На миг наступило молчание. Фермер кашлянул и с сомнением мигнул жене. Однако его супруга и дочь уже успели обменяться взглядом, полным женского сочувствия к этому карателю подлых изменников, и, по-видимому, готовы были оборвать любой недоверчивый вопрос.

Но тут с дороги донесся оклик. Фермер и его домашние невольно вздрогнули. И только Кровавый Джим сохранил полное спокойствие — обстоятельство, которое отнюдь не уменьшило восхищения его слушательниц. Фермер быстро встал и вышел вон. На пороге остановился какой-то всадник, но, обменявшись с фермером несколькими фразами, направился вместе с ним к дому, и они оба скрылись из виду. Вернувшись, фермер объяснил, что «это, значит, щеголь из Фриско — чего-то не захотел завернуть в гостиницу в поселке» и остановился тут, чтобы напоить «свою животину» и задать ей корму, а потом, значит, поедет дальше. Он пригласил его зайти в дом, пока лошадь будет есть, но приезжий сказал, «что, пожалуй, выкурит сигару на воздухе и поразомнет ноги»; конечно, он мог «побрезговать такой компанией», но «говорил ничего, вежливо так, а конь у него на диво хорош, да и ездить на нем он как будто умеет». На тревожные расспросы жены и дочери он добавил, что неизвестный не похож ни на лазутчика, ни на мексиканца и «такой же молодой, как и этот вот парень (тут он кивнул на мрачного Кровавого Джима), а уж вид-то у него мирный, а не то чтобы».