Как тесен мир

Тут Ада, может, что-нибудь спросит…

Саша постоял над оврагом, держась за сосну, которая скоро тоже, как и другие, полетит в овраг, отпечатал на песке возле ее корней узорные подметки своих спортивных ботинок — правую и левую — и потом пошел обратно по дорожке, вдоль забора. Вот сломана штакетина, из-за нее высунулась ветка малины. Вот по эту сторону ограды дикая какая-то трава со стручками. Ада дотрагивается до стручков, и они щелкают, раскрываются, разбрасывая семена и завиваясь бараньими рогами. Поэтому Саша зовет их «баранчики». А вот и калитка. Кругом, значит, обошел. Кругосветное путешествие. За ветками и листьями почти не видно дома. Только видно, что он темный — спит.

И Саша идет обратно, богатый этой речкой, и сосной, и сломанной штакетиной. Ему совсем не хочется спать. Но, когда он закрывает глаза, спится крепко, радостно, в отдых.

Глава V

АДА

«Влад, добрый день. Пишу, как и обещала. Не знаю, стоит ли тебе приезжать сюда, даже ради мамы. Поселок странный. Весь почти состоит из глубоких пенсионеров-маразмистов и их внуков-приматиков. Даже мой просветительский папуля не может пробить этой серости своей посеребренной головой. А я погрузилась от тоски в дебри кокетства. Правда, мальчик, на которого оно обращено, мил и красив и даже тонок, если не считать его невинности во всех областях знания. Кажется, он не читал ничего, а все остальные читали со знаком минус, то есть все шло на оглупление.

Моя сестра о героине одной из книг говорит «она такая милашечка», а стихи наизусть учит (учит!) такие, что ими можно казнить преступников. Прочтешь — и готов!

Я была бы рада твоему приезду, мой добрый, взрослый и такой умный друг! Но скучища-то, а? Густопсовая. Привет от папы, он тебя запомнил».

Ада перечитала письмо, удивилась его недобрости и порвала. Зачем казаться злее, чем есть? Да и писать надо ли? Захочет приехать — адрес известен, не захочет — как заманишь?

Когда он провожал ее с последнего экзамена (с ее последнего, у него-то еще полсессии впереди — старший курс!), прощаясь, провел рукой по ее волосам и, как всегда проглатывая буквы, безапелляционной скороговоркой сказал: «Я, вероятно, примитивный человек, но это просто удивительно, до чего ты в моем вкусе. Просто удивительно. — И потом подал руку. — Ну, беги, второкурсница!» В его устах это была, конечно, ласка. Строг. Ада засмеялась от памяти его узкой руки, резкого голоса, лица в веснушках — некрасивого лица уверенного в себе человека. И, как всегда, так или по-другому столкнувшись с Владом, почувствовала себя сильнее. Если о тебе думают, значит, ты того стоишь. А если такой незаурядный человек (а он незаурядный, это знают все в университете), то и тем более. И смешно, что она занимает свои мысли Светой — как она нелепо пожала плечами, когда отец прочитал из Леонида Мартынова:

а ее ласковая мамаша вдруг возговорила человеческим голосом: «Теперь модно писать так, чтобы было непонятно». Им непонятно! Господи! Да любой из папиных учеников не затруднится понять и более сложное. А когда говорили о Петрове-Водкине, старший Жучко вообще решил по глухоте, что речь идет о каком-то пьянице.

И только бедный Сашка, весь красный, в муках, постигал новое. Даже отяжелел весь от сведений, ушел домой, покачиваясь, а не полетел, как обычно.

Ада улыбнулась теперь уже Сашке, нескрытой радости его глаз, тянущихся за ней повсюду. Ну что ж, раз о тебе думают, значит, стоишь того.

…Ада вышла за калитку и оказалась прямо напротив большой сосны, единственной сосны во всей березовой роще. Под сосной была врыта скамейка, и на ней сидел Саша с гитарой. Рядом стояли Света, еще какая-то полная девушка и паренек лет семнадцати. Они слушали Сашу, его гитара громко, как целый джаз, жужжала струнами. Он склонился над гитарой и не видел Ады, а Света видела, но отвела глаза.

Прихрамывая сильнее обычного, Ада пошла вдоль забора, стараясь не видеть и не слышать.

Смешная девочка Света! Будто Аде нужен ее Сашка с его несовершеннолетней глупостью! И с его бренчащей гитарой, и с тем, как он краснеет, точно девица! Смешная Света! Но гитара вдруг оборвалась, и тогда зазвучал приветливый Светин голос:

— Ада! Ты что же мимо проходишь?

Это, конечно, Сашка увидал ее, когда кончил играть, и сказал: «А вон твоя сестрица». Ада точно знала, точно. Она сама иногда удивляла себя таким вот неувиденным знанием, и оно мешало ей. Мешало верить, быть искренней. Мешало быть как все. Может, это потому, что она долго болела?

Ада подошла и познакомилась с новыми — Ниной и Леней. Все молчали, и Ада тоже не знала, что сказать. Тогда Саша снова заиграл на гитаре. Играл он лихо, рука двигалась вверх, вниз, задевая сразу все струны.

— Новый гитарный бой, — сообщил он Аде, не отрываясь от игры.

— Сколько просил Сашку — научи! — сказал Леня, обращаясь к Свете. — Хоть бы ты повлияла.

— Я не влиятельна, — радостно отозвалась Света.

— Ну, не скромничай.

— Вот спроси Аду.

Леня вопросительно глянул на Аду, Ада пожала плечами. Немой разговор. Но сразу поняла, что Леня не расположился к ней. Эти моментальные симпатии и антипатии она тоже слышала, к сожалению, сразу. Осязала кожей.

И верно, Леня повернулся к ней боком, даже почти спиной. И начал разговор о джинсах — о заказанных портному джинсах, от которых все ахнут.

Девочки оживились, заспорили, неловкость отошла. Но Аде было неудобно в этой беседе, и она не знала, что сказать, и была слабой и неумелой.

— Ну а что, Свет, ты уже овладела наблюдательностью? — спросил Леня, когда джинсы исчерпали себя. — Давай проверим. Нинка, спрячься за дерево.

— Зачем?

— Быстро.

— Ну, спряталась.

— Светка, какое у нее платье?

— Господи, да я это платье ей сама укорачивала!

— Ну, так какое?

Над сосной небо было красным, и высоко в ветках какие-то птицы утихали на сон и что-то еще покрикивали. И некрашеное дерево скамейки сделалось красным от неба. А на скамейке сидел Саша. Он не играл. Он смотрел на Аду.

— Ты чего?

— Я хочу вспомнить твое платье.

— Какое?

— Когда я пришел тогда и Светка нас познакомила.

— Не помню.

— А я помню. Коричневое с красным.

— А, да. Это упражнение на долгую память. А еще что помнишь? — Ада села на скамеечку.

Сашка сразу повернулся к ней:

— Сухие елки.

— Идет, — сказала Ада. — А я — поляну с земляникой.

— Царь-пень, — подхватил Саша.

— Белку, — продолжила Ада.

Саша запнулся.

Ада улыбнулась взросло и ласково:

— Колокольчик, наверно?

— Что это за игра? — спросил Леня.

— Тоже на память, — ответил Саша, глядя в сторону.

— Ребята! — вклинилась Света. — Поехали завтра на озеро. Глядите, солнце как хорошо село — тепло будет.

— Поехали, — сказал Леня. — Только вот опять с Ниной беда — она ведь безлошадная!

— Я ей дам свой велосипед, — крикнула Света, — а ты меня посадишь на раму. Идет, Ленечка?

— Во-первых, мой без тормоза, — лениво ответил Леня, — а во-вторых, не хочу печалить Сашку. Пусть он тебя везет.

— Но у него ведь дамский!

— Ладно, дам ему свой, поеду на дамском. Чего не сделаешь для друга.

Ада охотно ушла бы, но не хотелось, чтоб подумали: обиделась. И потом еще — слышала, как натянут Саша, и ждала, что скажет. И он правда сказал:

— Надо достать велосипед для Ады.

— Я не поеду, — тотчас же ответила Ада.

— Достанем, что вы, — смутился Леня.

— Спасибо, ребята, я не поеду.

— Почему? Ну почему? — уже чуть кривляясь, стал допытываться Леня. Точно, очень точно — он сразу ее невзлюбил! — Ну почему же не поедете?