Страница 2 из 15
Ну кто, скажите, Жучко, что ли, водил ребят в лес и на речку?
Или вот эти старухи, склонившие свои дубленые лица над грядами? Они хотят клубнику с грядки. Прямо с грядки, не иначе. Есть ее, жевать пустыми деснами. Желудки сокращаются, бьются, как сердца: клубники! Дайте клубники с грядки!
Желудки ведут их в бой, зовут на подвиг; трепещут от радости при победе и тупо ноют при поражении…
…— Вечер друзей! — кричит Саша, приваливаясь с велосипедом то к одной, то к другой калитке. — Получите билет. Явка строго обязательна!
— Придем, придем, — отвечают ему серьезно, обтирают о фартуки руки, бережно берутся за билетики. — Расписаться не надо?
Некоторые уже едят эту клубнику, посыпав сахаром и залив молоком. Густые женские усы побелены пенкой.
— Приятного аппетита.
— Спасибо, Сашенька.
Можно заехать к Жучко, отрапортовать: билеты, мол, розданы. Даже непременно надо съездить, а как же! Злиться будет старик. Но по дальней аллее идет Света. Она! Точно — она! Больше никто так степенно не ходит. Кажется, что вышла прогуляться, — не хватает только зонтика от солнца и породистой собаки. А на самом деле ее просто погнали в магазин. Вон и сумка-авоська перекинута через руку. Молодец Светка! Она всегда хочет быть красивой!
— Светка, салют!
— Доброе утро, Саша. — Смуглые щеки ее чуть темнеют — ага! — желто-коричневые глаза сразу же опускаются.
Удивительно красивая эта Светка! Особенно теперь, когда волосы не подкручены, а ровно подстрижены у самых плеч.
— В магазин?
— Да.
— Скажи деду, что я развез билеты.
— Скажу. — И щеки опять темнеют под загаром. Стесняется старика. Хм! «Явка обязательна».
— Тащи велосипед, заедем за Леней.
— Не могу, Саша. Ко мне сестренка приехала.
Вот оно что! Жаль — будет теперь возиться.
— Маленькая сестренка?
— Не очень. На второй курс института перешла.
Они смеются.
— Познакомишь?
— Конечно.
— Ну, я поехал.
— Пока, Саша.
Сашиного папу зовут Ира (Ираклий), маму — Саша (Александра) и Сашу тоже Саша. И в доме все время какая-то путаница: то мама забудет сумочку с ключами, то папа принесет без спросу щенка неизвестной породы, а то Саша-сын забудет сварить суп: мама Саша почти никогда ничего не варит, она работает у папы в лаборатории и приходит поздно, а папа почему-то чаще всего дома и тоже всегда занят — ведет научную работу. И только про Сашу-сына все ясно: он учится в одной школе простой и в другой — музыкальной, по классу гитары.
Кроме того, мама постоянно надевает Сашины брюки (мужские лучше сидят) и нещадно подсучивает их и мнет, и папа тоже надевает и тоже подсучивает. Можно подумать, что много брюк, а их всего две пары. И только Саша-сын не может надеть ничьих, потому что всех перерос и весь, как папа говорит, разновеликий — ноги длинней, чем надо, и руки тоже, голова маленькая, нос широкий.
Но отец, кажется, не очень прав, потому что к этому лету Сашка — он и сам это чувствует, — весь натянулся, подобрался, стал ловким, как барс или другой такой же никому не известный и красивый зверь.
Зимой Чибисовы живут в довольно хорошей московской квартире, а летом — в довольно плохом сарае под названием «кухня». Потому что дача не их, а маминой мамы (она была массажистом в военной клинике), и бабушка живет в даче сама вместе с двумя серыми пугливыми старушками, друзьями детства.
Никто не верит, что эти старушки — друзья детства, потому что бабушка румяная, с рыжими, покрашенными хной волосами, бегает легко и по утрам делает зарядку с гантелями. Но это чудо природы — на самом деле ей много лет. Бабушка не растит никакой клубники.
«Было у меня две грядки, — говорит она и смеется, показывает все свои отличные крепкие зубы, — Витюша Жучко заставил. «Стыдно, говорит, ничего не делать! У всех, говорит, есть». Но теперь все заросло. — И вздыхает серьезно. — У меня такая переоценка ценностей: лучше в магазине купить!» Бабушка Саша любит свою дачу, все три маленькие комнатки. Ей больно отдать их в губительные руки детей.
«Пусть радуется, — говорит папа Ира. — Такую тещу бог дает избранным», — и охотно живет в сарае под названием «кухня». Но, как утверждает Жучко, в кухне жить запрещено, даже если там ничего не варят.
Лето началось с его посещения. Жучко сдвинул соломенную шляпу с незагорелого лба, глянул на стол без клеенки возле кухни и сказал:
— Неудобно, товарищи, получается.
Папа Ира оторвался от своих научных трудов и стал глядеть на белую половину жучковского лба.
— Здравствуйте, — сказал он растерянно.
Жучко смутился.
— Здравствуйте, Ираклий Петрович. Не пользуетесь вы полной радостью дачной жизни.
— Да нам, собственно, хорошо… — заволновался папа Ира.
— Нет, не пользуетесь…
— Зато мы бережем зеленого друга, — отозвался Саша. Он нарочно вынес гитару и тихонько позванивал на ней, чтоб Жучко не думал, что его здесь боятся.
— В кухне жить нельзя, — посуровел Жучко.
— Мы не живем, — вяло солгал папа Ира.
Жучко глянул в открытую дверь, нащупал глазами три раскладушки.
— Но почему, почему нельзя? — перехватил его взгляд папа Ира и заволновался. Он легко мирился с неудобствами, но не любил почему-то вмешательств.
— Есть постановление… — официально начал Жучко.
— Но оставьте его в покое! Дайте людям жить! — срываясь на шепот, заговорил папа Ира. — Оно к вам руки не тянет!..
— Кто?
— Постановление!
— Что вы говорите такое! Какие руки? Да вы успокойтесь, товарищ Никитин!
— Я Чибисов, Чибисов, а не Никитин! Это моя теща Никитина! Вы мне работу сорвали! — Папа Ира вскочил из-за стола, и тут Жучко счел разумным отступить.
— Я поговорю с пайщицей, — сказал он, отходя.
— Не загоняйте нас палками в рай! — пошел за ним папа Ира. — Не загоняйте нас в рай!
Но Жучко уже был возле дачи, и оттуда летел его справедливый бас:
— Лександра, кто тебе дороже, Лександра?!
Бабушку, представьте, тоже зовут Саша, если только в это можно поверить.
— Нет, ты зайди, зайди! — звенел бабушкин поставленный голос. Она в молодости не только массировала, но и пела, и притом хорошо. — Ты погляди, какая у меня тут красота… — И, видимо обращаясь к старушкам, радостно говорила о Жучко: — Мы ведь старые друзья. А старые друзья не ржавеют!
Когда Саша проходил мимо бабушкиной террасы, растерянный Жучко, подавленный в своей энергии, пил чай между двумя старушками, а бабушка Саша, раскрасневшаяся, со сбившимися волосами, пела, размахивая руками:
И Саша чувствовал себя сильнее растерявшегося папы Иры и степеннее бабушки Саши.
Интересно, слышал папа Ира про старых друзей, что они «не ржавеют», а? Нет поговорки, которую бабушка Саша не перепутала бы!