Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 48 из 72

Потом уселся на каменном бордюре и поднял ноги над головой, чтобы вылилась вода из высоких, до половины икры, сапожек.

— Эрос, неужели женские гормоны тебя совсем разума лишили? — пропыхтел Фанес, поднимая с земли блестя­щую металлическую пластинку.

— Да что ты, я прекрасно себя чувствую,— возразил Эрос, снимая с уха каменного морского конька крохотную серебряную сумочку. Потом подошёл к калитке из ковано­го железа и без всяких усилий открыл ее. Фанес решил про­пустить его замечание мимо ушей. Эрос, как и всегда, впрочем, был оптимистично настроен, полон непри­нуждённого очарования и охренительно действовал на нервы.

— А собственно, чего ради он нам чип оставил? — заду­мался Фанес, глядя на серебряную пластинку, густо по­крытую сетью тонких, как волос, золотых ниток.— Нам ведь только развоплотиться и... — Он небрежно прищёлкнул пальцами.

Секундой позднее по просторной площади разнёсся вопль взбешённого бога:

— Заблокировал меня! Он меня заблокировал! О, чтоб его чёртов птичий грипп прихватил!

Эрос с философским видом слушал изощрённые про­клятия, которые так и сыпались из уст его приятеля. Поло­жение, разумеется, было не слишком удобным, но и не тра­гическим. Фанес реагировал, как всегда, преувеличенно и истерично. Ну и что за трагедия, если они на некоторое время застряли в людских телах? Эрос даже был вполне до­волен своим теперешним обликом. Красивый перед, не дурной зад, возможно, всё вместе слегка недотягивает по размеру до античных стандартов, но вполне-вполне.

— Похоже на то, что моё приключение с изменением пола продлится несколько дольше,— подвёл итог Эрос.

— Да ведь это дерьмо даже к считывающему устройству не подходит,— исходил желчью Фанес, разглядывая свой мобильник.— Орнитологическое недоразумение хреново, и он ещё хочет нам нос утереть! Это ж чип к стационарке! Вот блин...

— Веди себя прилично. Корректнее было бы сказать «дама широкого потребления»,— сообщил Эрос, поправ­ляя маечку. Его волосы быстро сохли, из влажных макаро­нин превращаясь в массу тёмных пружинок.

— В конце концов, нас поставят наблюдать за брачными циклами пингвинов! — продолжал жаловаться Фанес.

— Кажется, они неплохо степуют...

Классик утверждал, что «человек — это звучит гордо». Для двух невезучих божков любви это слово — «человек» — прозвучало как раз болезненно. Если б кому-то захотелось докопаться до истоков оного дела, то они обнаружились бы в глубоком прошлом, добрых пару веков назад, когда Аба­лидот — крупная рыба в христианских небесах — протолк­нул свой закон об Angelidae. Angelidae, или Ангелоподоб­ные, то есть все неземные создания, божки и божества; ког­да-то их баловали поклонением верные приверженцы, но потом, с появлением Истинного и Единого Господа, им оставалось только блуждать в одиночестве по разным изме­рениям, нищим и покинутым. Разумеется, о них следовало позаботиться и с точки зрения моральной, и — что ещё важнее — материальной, как это принято с бедными родст­венниками. А прежде всего — вернуть их на путь правед­ный, к общему благу небесной общественности, поручив, например, полезную работу во славу Господа, аминь.

Правда, значительная часть слуг Господних назвала вы­воды Абалидота псевдогенетикой и попыткой «взять на сиротку», тем не менее под это постановление попала добрая пара тысяч языческих оппортунистов, которым уже давно никто не то что свечки, но и огарка не поставил. Таким об­разом, Эрос и Фанес получили тёпленький уголок в раю у печки и места инспекторов по делам Любви и Родственных Чувств, а также право на пару служебных крыльев и испо­льзование безлимитного метафизического Интернета. Из­вестное дело, что приверженцы должны множиться, иначе в течение одного поколения любой культ провалится — причём даже не к чёрту в тартарары, поскольку в чёрта тоже кто-то должен верить, а в некое нелепое и тревожное НИ­ЧТО. Итак, Абалидот, божеский министр, заведовавший людской сексуальностью, раздваивался, троился и даже де­сятерился, лишь бы только люди плодили новых верую­щих — разумеется, вполне пристойно и согласно с регла­ментом. А поскольку большинство древних греческих, римских, вавилонских и даже египетских божков плодоро­дия очень даже могли поспособствовать в этом деле, Его Святейшество облёкся облаком толерантности и с воисти­ну небесной снисходительностью поглядывал на их мале­нькие развлечения — например, на традиционное праздно­вание открытия европейского сезона в последнюю май­скую ночь. Известно ведь, что май — это месяц влюблён­ных, а 1 июня — Международный День ребёнка. Каждый год веселились в другом городе, и к празднующим присое­динялись даже «любители» из неевропейского культурного ареала, например индуистская Камадева, прекрасно себя чувствовавшая в Индии и Тибете.

Таким вот образом однажды вечером Фанес и Эрос ока­зались в Центральной Европе в изумительном администра­тивном образовании, именуемом Троеградие и на самом деле состоящем из трёх городов — Гданьска, Сопота и Гды­ни, а также в телах некоего шатена, украшенного красными подтяжками, и юной девицы в чёрной коже и лайкре.

И ничего дурного бы не случилось, если б они не поте­ряли контакт с действительностью где-то между развесёлой гулянкой в сопотской «Мандаринке» и Длинной Набереж­ной в Гданьске.

— Последнее, что я помню,— это как ты пробовал хо­дить по водам Мотлавы,— сказал Фанес, усаживаясь на ступени.



— И как у меня получалось? — заинтересовался Эрос, занимая место рядом с ним.

— Средненько. Вода тебе доходила почти до колен.

— Странно. Ведь тут она наверняка погуще, чем в Гени­сарете.— Эрос на секунду задумался над свойствами воды из гданьского канала. Тем временем Фанес всё глубже по­гружался в депрессию.

— Ну и что теперь? Оборудование у меня дома, а я ведь туда не попаду в теперешнем состоянии.— Он натянул и щёлкнул своей красной подтяжкой.— А у тебя как?

Эрос для проверки подвигал плечами.

— Без изменений, — доложил он. — Крылья не дейст­вуют.

Фанес застонал и принялся биться головой о статую льва.

— Эй ты, тело-то не твоё. Имей к нему хоть каплю ува­жения, дья... дьякон тебя побери,— упрекнул его Эрос— Хм-м-м... что это за регион... Хм-м-м... А! — обрадовался вдруг он.— Ведь сюда Сурок перевёлся!

— Какой такой сурок? — неуверенно переспросил Фа­нес.

— Да есть один такой. Сурок... поморский.— Эрос встал и потянул товарища за воротник.— Идём, сиротка. Дядя... Тьфу, тётя тебя спасёт. Есть у тебя деньга на такси?

И вскоре оба персонажа растаяли в перспективе улицы Длинной, а на площади со старинным фонтаном вдруг ста­ли слышны звуки пробуждающегося города — рокот двига­телей, треск поднимающихся решёток на магазинных вит­ринах и стук каблучков по асфальту — точно каким-то та­инственным образом со старого центра города кто-то снял стеклянный колпак.

Фанес решил, что польская многоэтажка ничем не отли­чается от аналогичных сооружений в Англии или Португалии и выглядит столь же гнусно, как её подобия в других странах Евросоюза или даже за океаном. В ободранном, дёргающемся лифте они поднялись на последний этаж, а потом направились ещё выше по узкой лестнице между гнетущих стен, выкрашенных в цвет заплесневелого кофе с молоком и покрытых граффити. На дверях в конце коридо­ра висела позолоченная табличка с демонстративной над­писью «Ян Ковальский»[4]. А пониже какой-то отчаявшийся неудачник со спреем криво намалевал первые буквы руга­тельства: «ХТВЖ».

А уже явно другая рука эту непристойную надпись пере­черкнула и дописала толстым маркером тетраграмму Яхве: «JHWH».

У Фанеса возникли неясные предчувствия относитель­но того, кем может оказаться знакомый Эроса, и относи­лось сие предчувствие к числу самых мрачных. Звонок вы­давил из себя электронную пародию на «Голубой Дунай», и на пороге возник длинноволосый, плохо побритый брю­нет, на котором красовались только рваные джинсы.

4

Что-то вроде «Ивана Кузнецова» по-польски.