Страница 41 из 72
— Угерхс!! Хватит!! Хватит!! — услышала она грозный окрик.
Мимо пробежала предводительница Во-грт — само воплощение гнева. Изрыгая проклятия, она пинала ошеломлённых стражников, раздавая им приказы. Тормошила ополоумевших от горя женщин. Щедро рассыпала направо и налево оплеухи и затрещины, нарочно метя в самые чувствительные места: ноздри и слуховые перепонки.
— Хватит! Успокойся,— решительно сказал мужчина, удерживавший Мерыю.
Она узнала голос Вай-мира. Женщина тяжело дышала. Он отпустил её, но его руки, уже соскользнув вниз, коснулись выпуклого живота Мерыи и задержались на нём чуть дольше, чем следовало. Так, значит, вот о ком он беспокоился — о детях. Не хотел, чтобы она, корчась и катаясь по земле, причинила им вред. Мерыа резко оттолкнула стража.
— Со мной всё в порядке.
Она двинулась к Во-грт, которая собирала весь род вместе. Вай-мир пошёл за ней, тихий и бесстрастный, как тень.
Как же легко было столкнуть её жизнь с проторённой колеи. Слова предводительницы: «Ни один ребёнок не выжил. Теперь кто-то должен остаться, чтобы позаботиться об остальных». Потом она перебрала палочки и узелки в «ожерелье судеб» и... жребий пал на Мерыю. Избрана, выпихнута из членов рода, брошена.
— Мерыа!
Она очнулась. Лист, который она безжалостно теребила, уже совсем ни на что не был похож. Огромные глаза Вай-мира на его худом лице казались ещё больше.
— Больно? — спросила она. -Нет.
Он изменил позу, зашелестев листьями на ложе.
— Не можем мы всё время есть грибы,— сказал он.
— Знаю,— коротко отозвалась она.
— Нам нужно мясо.
— Знаю! — уже громче повторила она с раздражением. Приближались сумерки — скоро наступит пора охоты.
Мерыа принялась укреплять на плече предохранительный щиток. Он был идеально подогнан. Сделал его Вай-мир во время вынужденного безделья. Лук стражника для женщины оказался немного великоват, но Мерыа хорошо с ним справлялась. Стрелять она научилась методом проб и ошибок. Плача от боли в стёртых тетивой пальцах и ладонях с набухшими кровавыми оттисками. Плакала она и от собственной беспомощности. До сих пор ей не удалось никого подстрелить. Она не умела подбираться к добыче. Даже когда она подкрадывалась так осторожно, как только могла, живое мясо всегда успевало увидеть или услышать её. Вай-мир ел принесённые женщиной грибы, корешки и ягоды, но этого не хватало. Сломанная нога охотника не хотела срастаться. Он худел, слабел, кожа становилась всё тоньше и приобретала цвет блёклых побегов. Не раз Мерыа размышляла над тем, почему в тот памятный день она настояла, чтобы он остался с ней.
Потому что он был отцом её детей? Какое это имело значение. А может, причиной было то, что ему удалось переломить её страх перед прыжком со спины разъярённого вайа? Или же, наконец, попросту потому, что привыкла к его присутствию? Как её спихнули с привычного пути жизни, так и она потянула его за собой. В увечье и, возможно, в смерть.
— Ты должна что-нибудь принести. Иначе мы умрём. Мерыа хлопнула себя ладонями по щекам. Он был прав.
Он настолько был прав, что она едва могла это выносить.
— Я могла бы съесть тебя,— буркнула она.— Как тех.
— Я думаю, ты этого не сделаешь,— ответил мужчина.— Ведь тогда ты осталась бы совсем одна.
— Думаю тут я! — возразила она.
Во-грт, выделив ей стражников, на самом деле назначила Мерыа предводительницей, почти равной себе. Да, теперь Мерыа должна была думать, принимать решения и назначать мужчинам соответствующие задания. Только какой ей прок от этого мышления, если для распоряжений у неё остался только один, да и тот раненый?
Таща за собой лук, она выползла через узкое отверстие из шалаша. Рядом, в двух шагах от неё, стояло подобное же (хотя и большее) сооружение — связанные волокнами ветки, прикрытые листьями. Когда-то из него доносилось звонкое охотничье щебетанье товарищей Вай-мира, а теперь шалаш был пуст. Мерыа старалась не смотреть туда, поймав себя на совершенно неуместном чувстве вины. Она старательно связала ремешки перевязи, укрепив колчан на спине. Моросило, и в воздухе держалась едва заметная дымка. Всё вокруг блестело, омытое обильной влагой, ярко сверкало сочными жёлтыми и алыми красками. Насыщенные дождевой водой мхи приобрели тёмно-коричневый цвет. На чёрной волглой коре рождественских деревьев проступили явственные ржавые заплаты ростков. Мерыа отряхнула влагу с волос, прекрасно понимая, что это напрасный труд. И так она вскоре будет насквозь мокрой, как мох под ногами. Болезнь мира проявлялась, помимо пожелтения и опадания листьев, ещё и бесконечными дождями и холодом.
«Может, завтра будет потеплее»,— подумала она, но сама в это не верила.
Солнце ушло вместе с вайа, лес умирал, ничто уже не двигалось к улучшению. Она обошла рождественские деревья, как делала это ежевечерне, проверяя, не грозит ли что новому поколению. У подножия одного из деревьев мелкий зверёк увлеченно разгребал землю. Пушистый хвост развевался в воздухе, короткие лапы стремительно работали, расшвыривая комочки земли. Мерыа швырнула в него обломком сухой ветки, который рикошетом отскочил от ствола и попал прямо в маленького копателя. Тот отпрянул, стрекотнул, приоткрыв остренькие зубы. А потом немедленно скрылся в гуще поваленных мёртвых стволов, волоча за собой хвост, точно бесполезное украшение. Мерыа опустилась на колени и заглянула в вырытую яму. Зачерпнула несколько пригоршней земли, чтобы оценить ущерб. Пронырливые звериные лапки обнажили мелкую сетку корешков, обволакивающих плод рода ркхета предохраняющим коконом. Когда Мерыа прикоснулась к корням, они вздрогнули и плотно оплели её пальцы. Мерыа легла на землю, чтобы заглянуть поглубже. Её зрачки растеклись в два огромных чёрных пятна, чтобы зрение приспособилось к темноте. Из ямки глянули на неё два мутных глазка — миниатюрные копии её собственных, а маленькая лапка расправила четыре крошечных пальчика. Мерыа глубоко вздохнула, очарованная неожиданно открытым чудом. Когда матери доверяли своё потомство корням рождественских деревьев, дети были ещё бесформенными комочками величиной с мужской кулак, с несоразмерно большими рыльцами. Их опускали в ямки, устланные пережёванными листьями, малыши тут же впивались острыми зубками в подсунутый корень, и оторвать их не было никакой возможности. Мелкие корешки заботливо их оплетали. Рождественские деревья кормили своих подопечных древесными соками, а взамен получали их отходы.
Теперь поредевшая роща приняла на себя значительно большее бремя. Многие деревья погибли, а те, что выжили, кормили теперь во много раз больше плодов, чем обычно. Справятся ли они? Мерыа надеялась, что да. На всём пути следования их вайа была только одна роща рождественских деревьев. Если она погибнет, умрет и всё племя. Мерыа засыпала яму и положила сверху тяжёлый обломок ветви, чтобы предохранить от нежеланных гостей. Она пообещала себе, что поставит такие же заслоны в других местах. Но позднее. После охоты.
Всё было как обычно. Мерыа возвращалась с пустыми руками. Охваченная отчаянием, она пробовала ловить даже те существа, чья окраска предостерегала, что они несъедобны. Она убила и пробовала съесть существо со склизкой пятнистой шкуркой — оно оказалось слишком медлительным, чтобы ускользнуть. Но Мерыа тут же извергла проглоченный кусок, а потом долго отплёвывалась, стараясь избавиться от мерзкого вкуса во рту. Снова оставалось только собирать малопитательные грибы, которых и так было всё меньше и меньше. Мерыа тяжело перескочила через ручеек, который ограничивал с одной стороны рождественскую рощу. И присела на другом берегу. Длительная голодовка привела к тому, что даже после небольших усилий приходилось отдыхать. Женщина зачерпнула пригоршню воды, которая была такой ледяной, что суставы начинали от неё ныть. Время бодрствования заканчивалось. Небо серело. Скоро взойдёт солнце. Не то, которое знала прежде Мерыа, а новое — бледное, как она сама, и чахлое, как все вокруг. В грязи на берегу ручья отпечатались следы зверей. Мерыа поначалу бездумно смотрела на них. Но вдруг она оживилась. Стадо должно было насчитывать, по крайней мере, несколько голов. Они пришли на водопой.