Страница 52 из 53
Генеральный секретарь попросил меня оставить ему мой адрес, но я не мог сказать, когда окажусь дома, потому что не знал, как буду туда добираться, В общем, я собирался голосовать на шоссе, но не хотел признаваться в этом. У мистера ван Довенюка поползли вверх брови.
— Полагаю, что мы должны подбросить его домой, а, профессор?
— Это лишь часть того, что мы ему должны.
— Рассел, я понял из магнитной записи, что вы хотите стать космическим инженером.
— Да, сэр, то есть мистер Генеральный секретарь.
— Вы не подумывали заняться юриспруденцией? В космосе ведь много инженеров, но мало юристов. А они нужны везде. Человек, хорошо изучивший космические законы, всегда найдет себе достойное место.
— Почему бы ему не овладеть обеими профессиями? — предложил Крошкин папа. — Не нравится мне эта современная сверхспециализация.
— Хорошая мысль, — согласился Генеральный секретарь. — Тогда он мог бы диктовать свои условия.
Я уже хотел сказать, что меня больше тянет к электронике, как вдруг понял, чем именно хотел бы заняться.
— Не думаю, что две профессии сразу будут мне под силу.
— Не говори глупости, — резко ответил профессор Рейсфелд.
— Не буду, сэр. Но я хочу заняться скафандрами. У меня есть кое-какие идеи по их усовершенствованию.
— Насколько я помню твой рассказ, тебе отказали в приеме во все хорошие колледжи. Так… — профессор Рейсфелд побарабанил пальцами по столу. — Ну не глупо ли, мистер Генеральный секретарь? Парнишке легче попасть в Магеллановы облака, чем в колледж.
— Так что ж, профессор, поднажмем?
— Минуточку, — профессор снял трубку. — Сузи, дайте мне директора Массачусетского технологического института. Знаю, что праздник… А мне плевать, в Бомбее он или в своей постели… Вот и умница. — Он повернулся к нам. — Ничего, она его найдет.
Я смутился. Кто же откажется там учиться? Но денег на это нужно…
Зазвонил телефон.
— Привет, говорит профессор Рейсфелд. В прошлый раз на вечере встречи ты вырвал у меня обещание предупреждать тебя каждый раз, когда у Брука начнется тик. Держись за кресло, я насчитал двадцать один раз в минуту. Да, рекорд… Спокойно, спокойно, никого из твоих я и на порог не пущу, пока не получу от тебя свой кусок мяса. А если ты заведешь свою пластинку о свободе и праве на информацию, я повешу трубку и позвоню в университет Беркли… Да нет, ничего особенного, всего лишь стипендию на четыре года, плюс всю стоимость обучения и содержания… Да не кипятись ты, ради Бога, что, у тебя фондов нет? Ну, так подчисть бухгалтерские книги… Нет, никаких намеков. Покупай кота в мешке, а то твоих ребят вообще не пущу… Что-что? Ну, точно, я тоже растратчик, а ты разве не знал? Погоди, — профессор обернулся ко мне. — Ты посылал заявление?
— Да, сэр, но…
— Подними дело в приемной комиссии. Клиффорд Рассел. Пошли ему вызов на домашний адрес… Что? Да, готовь группу… Одно скажу — такого в истории не было, с тех пор как Ньютона стукнули яблоком по голове. Это точно, я шантажист, а ты кабинетная крыса. Когда наукой-то займешься? Пока.
Он повесил трубку.
— Вопрос решен. Слушай, Кип, я одного ие пойму — зачем этим червелицым понадобился именно я.
Я не знал, как объяснить ему. Только вчера он сам говорил мне, что занимался сопоставлением и анализом различных, не связанных между собой сведений: о неопознанных летающих объектах, развитии космонавтики, о многих необъяснимых происшествиях. Такой человек, как он, своего всегда добьется и заставит себя слушать. Если у него и был недостаток, так это скромность, которую от него совсем не унаследовала Крошка.
Скажи я ему, что его интеллектуальное любопытство заставило понервничать тех космических пиратов, он только посмеялся бы. Поэтому я ответил:
— Они так и не сказали нам, сэр. Но я думаю, что они считали вас достаточно важным человеком.
Мистер ван Довенюк поднялся со стула.
— Ну что же, Рассел, вопрос о вашем образовании решен. Если я вам понадоблюсь, позвоните мне.
После его ухода я пытался поблагодарить профессора.
— Я рассчитывал заработать денег на учебу, сэр, прежде чем снова начнутся занятия.
— Это за оставшиеся-то две с половиной недели? Брось, Кип.
— Я имею в виду весь оставшийся год…
— Зачем же тебе год пропускать?
— Но я ведь все равно опоздал… — И вдруг я обратил внимание на зелень в саду. — Профессор… какое сегодня число?
— То есть как, какое?
Профессор выплеснул мне в лицо стакан воды.
— Ну как, пришел в себя?
— Пожалуй, да… Но мы же путешествовали несколько недель!
Ты слишком много пережил, Кип, чтобы волноваться из-за такой ерунды. Можешь обсудить вопрос с близнецами, — он кивнул в строну Гиами и Брука. — но все равно ничего не поймешь. Я, во всяком случае, пока не понял.
Когда я уезжал, миссис Рейсфелд расцеловала меня на прощание, Крошка разревелась, а мадам Помпадур попрощалась с «Оскаром», лежащим на заднем сиденье. В аэропорт профессор Рейсфелд решил отвезти меня сам.
По дороге он заметил:
— Крошка очень хорошо к тебе относится.
— Надеюсь, что да.
— А ты к ней? Или я нескромен?
— Хорошо ли я к ней отношусь! Еще бы! Она спасла меня от смерти раз пять, не меньше.
— Ты и сам заслужил не одну медаль за спасение утопающих.
Я поразмыслил над этим.
— Сдается мне, что я портил все, за что брался. Но она меня все время выручала, да и везло ей просто невероятно.
Я даже задрожал при одном воспоминании о том, как едва не угодил в суп.
— «Везение» — сентиментальное слово, — ответил профессор. — Ты считаешь невероятным везением то, что оказался на поле в скафандре, когда моя дочь звала на помощь. Но это не везение.
— Но что же это тогда?
— Почему ты принимал ее волну? Потому, что был скафандре. Почему ты был в скафандре? Потому, что всеми силами стремился в космос. И когда ее корабль послал сигналы, ты ответил. Если это «везение», то спортсмену «везет» каждый раз, когда он попадает ракеткой по мячу. «Везение» всегда лишь результат тщательной подготовки, Кип. А «невезение» — следствие разболтанности и лени. Ты сумел убедить Суд, который древнее рода человеческого, что ты и твое племя заслуживаете спасения, случайно ли это?
— По правде говоря, я психанул и чуть было все не испортил. Просто очень уж мне надоело, что мной все время помыкают.
— Лучшие страницы истории написаны теми людьми, которым надоело, что ими «помыкают». — Он нахмурился.
— Я рад, что тебе нравится Крошка. У нее интеллект двадцатилетнего человека, а темперамент шестилетнего ребенка, и это, как правило, настраивает против нее людей. Поэтому я и рад, что она нашла себе друга, превосходящего ее умом.
У меня даже челюсть отвисла.
— Но, профессор, Крошка ведь намного умнее меня. Она то и дело оставляла меня в дураках!
Он глянул на меня.
— Она оставляет меня таким уже несколько лет, а отнюдь не глуп. Тебе не следует недооценивать себя, Кип.
— Но это правда!
— Ты так считаешь? Если один человек, величайший специалист в области математической психологии. Человек, всю жизнь делавший только то, что считал нужным, он даже сумел вовремя уйти в отставку, а это крайне трудно сделать, когда на тебя большой спрос. Так вот, этот человек женился на самой блестящей своей студентке. Сомневаюсь, чтобы их сын был глупее моей дочки.
До меня не сразу дошло, что речь идет обо мне. А потом, я просто не знал, что отвечать. Многие ли дети считают своих родителей гениями? Во всяком случае, не я.
— Крошка очень трудная личность, — продолжал профессор. — Ну, вот и аэропорт. Когда отправишься в институт, не забудь заехать к нам. И приезжай, пожалуйста, на день Благодарения; на Рождество ты ведь, безусловно, поедешь домой?
— Спасибо, сэр, обязательно.
— Вот и хорошо.
— Кстати, Насчет Крошки. Если она будет чересчур буянить, то не забывайте про маяк. Мэмми с ней справится.
— Что ж, полезная идея.