Страница 25 из 53
Всеми этими похождениями я был сыт по горло. Заниматься бы мне своими собственными делами в Сентервилле, а тут принесло этого Червелицего. Усевшись на пол, я стал обдумывать самые мучительные способы его уничтожения.
Наконец, я бросил заниматься чепухой и снова подумал о Крошке и Мэмми. Где они? Не лежат ли их трупы между горами и станцией Томба? Мне пришла невеселая мысль о том, что бедной Крошке было бы лучше вовсе не очнуться от второго обморока. О судьбе Мэмми я мог лишь догадываться, поскольку мало что вообще о ней знал, но в смерти Крошки уже не сомневался. Что же, есть определенная закономерность в том, что я сюда попал — рано или поздно странствующему рыцарю суждено угодить в темницу. Но по всем правилам, прелестная дева должна быть заключена в башне того же замка. Прости меня, Крошка, я не рыцарь, а всего лишь подручный аптекаря — клистирная трубка. «Но чистота его сердца удесятеряет его силы!» Не смешно.
Потом мне надоело заниматься самобичеванием, и я решил узнать, который час, хотя значения это никакого не имело. Но, согласно традиции, узник обязан делать отметки на стенах и считать проведенные в темнице дни. Однако мои наручные часы не шли, и завести я их не мог. Пожалуй, восемь «g» оказались для них слишком сильной нагрузкой, хотя они преподносятся как противоударные, водонепроницаемые, антимагнитные и стойкие к антиамериканским настроениям. Немного спустя я лег и уснул.
Разбудил меня грохот. Это свалилась на пол консервная банка. При падении она не разбилась, на ней оказался ключ, и я быстренько ее вскрыл. Солонина, и очень недурная. Пустую банку я приспособил под чашку — вода могла быть отравлена, но другой все равно не было, и я отмыл ее как следует от жира.
Вода оказалась теплой, я умылся. Сомневаюсь, чтобы за последние двадцать лет кто-нибудь из моих соотечественников нуждался в ванной больше, чем я сейчас. Затем я постирал одежду. Мои рубашка, трусы и носки были сделаны из быстро сохнущей синтетики, а джинсы сохли дольше, но меня это не беспокоило. А вот знай я, что попаду на Плутон, то обязательно захватил бы с собой хоть один из двухсот кусков мыла «скайвей», сложенных на полу у нас в чулане.
Стирка надоумила меня произвести инвентаризацию наличного имущества. В карманах у меня имелись: носовой платок, шестьдесят семь центов мелочи, долларовая купюра, настолько затасканная и пропитанная потом, что даже портрет Вашингтона стал почти неразличим, автоматический карандаш с рекламной надписью «Лучшие молочные коктейли — в ресторане Джея для автомобилистов» (вранье, конечно, — лучшие коктейли в городе делал я), а также список продуктов, которые мама просила меня купить у бакалейщика и которые я не купил из-за идиотского кондиционера в аптеке. Список был не таким затасканным, как доллар, потому что лежал в нагрудном карманчике рубашки.
Я разложил все вещи в ряд и осмотрел их. Сомнительно, чтобы из них удалось сделать чудесное оружие, с помощью которого я сумею вырваться отсюда, захватить корабль, научиться им управлять и, победоносно вернувшись домой, предупредить Президента об опасности и спасти страну.
Я разложил вещи по-другому. Но даже от этого они не стали похожи на детали чудо-оружия. Просто потому, что они им не были.
Разбуженный кошмарами, я вдруг отчетливо вспомнил, где я нахожусь, и мне захотелось обратно в кошмарный сон. Я лежал, жалея самого себя, и вскоре слезы ручьем хлынули на мой дрожащий подбородок. Я никогда не ставил самоцелью «не быть плаксой», отец не раз говорил, что в слезах ничего дурного нет, просто на людях плакать не принято, хотя у некоторых народов плач считается общественно полезным делом. Однако у нас в школе было позором прослыть плаксой, так что я отучился плакать уже давно. К тому же слезы изматывают, но ничего не меняют. Так что я закрыл краны и взялся за оценку обстановки.
Планы у меня возникли следующие:
1. Выбраться из этой ямы.
2. Найти «Оскара» и влезть в него.
3. Выбраться наружу, украсть корабль и отправиться домой.
4. Придумать оружие или способ, как отбиться от червелицых или отвлечь их внимание, пока я убегу и буду искать корабль. Это как раз дело легкое. Любой супермен, обладающий даром телепортации и стандартным набором парапсихологических чудес, справится запросто. Не забыть бы только составить абсолютно надежный план операции и оплатить страховой полис.
5. Самое главное: прежде чем сказать «прости» романтическим берегам экзотического Плутона и его гостеприимным красочным туземцам, необходимо удостовериться, что ни Крошки, ни Мэмми здесь нет, а если они здесь, то забрать их с собой, ибо лучше быть мертвым героем, чем живым предателем. Смерть, конечно, дело пакостное и неприятное, но ведь и гниде придется когда-то умирать, как ни пытайся она остаться в живых, а до этого дня придется жить, постоянно объясняя, почему поступил тогда так, а не иначе. Строить из себя героя, разумеется, занятие малопривлекательное, но альтернатива этому выглядит гораздо хуже.
И совсем не в том дело, что Крошка умеет управлять кораблем, а Мэмми в состоянии меня этому научить. Доказать это невозможно, но сам для себя знаю твердо, что иначе не могу.
Примечание: итак, я научусь пилотировать корабль, но выдержу ли я полет при восьми «g»? Я не помню, каково мне пришлось. Автопилот? А есть ли на нем указатели по-английски? Брось дурить, Клиффорд!
Дополнительное примечание: сколько времени займет путь домой при одном «g»? Весь остаток века? Или всего лишь достаточный срок, чтобы умереть с голоду?
6. Трудотерапия. Я должен что-то придумать, чтобы занять себя в промежутки отдыха между раздумьями над предыдущими пунктами плана. Это необходимо, чтобы сохранять форму и держать себя в руках. О’Генри в тюрьме писал рассказы, Святой Павел создал самые сильные свои произведения во время римского заключения. Что же, в следующий раз захвачу с собой пачку бумаги и машинку. А сейчас придется удовлетвориться математическими головоломками и шахматными задачами. Годится все что угодно, лишь бы не начать себя жалеть.
Итак, за работу. Пункт первый: выбраться из этой ямы. Как? Ширина камеры футов двадцать, до потолка футов двенадцать. Стенки гладкие, как щечки младенца, и непроницаемые, как сборщик налогов. Что еще? Отверстие в потолке, струйка воды и выемка, в которую она стекает. Я подпрыгнул и достал до потолка. Отсюда вывод, что сила тяжести здесь составляет 0,5 «g». Определить раньше я никак не мог потому, что до Плутона испытал притяжение в одну шестую нормального, а потом бесконечно долго летел при восьми «g», так что мои рефлексы уже все перепутали. Но хотя потолок я и мог достать, но был не в состоянии ни лезть по нему, ни летать под ним. Можно, конечно, разодрать одежду и свить веревку. Но обо что ее зацепить? Насколько я помню, пол наверху вокруг отверстия абсолютно гладкий. Но если даже я за что-нибудь зацеплюсь, что дальше? Бегать вокруг в чем мать родила, пока не нарвусь на Червелицего и тот не загонит меня обратно в яму, на этот раз голого? Я решил отложить трюк с веревкой до тех пор, пока не разработано способа загнать Червелицего и все его племя в тупик.
Вздохнув, я снова огляделся вокруг. Что остается? Струйка воды и маленький бассейн под ней.
Есть такая история о двух лягушках, угодивших в чан со сметаной. Одна, поняв всю безнадежность положения, задрала лапки вверх и утонула. А вторая по глупости своей никак не могла понять, что это конец, и все знай брыкалась, пытаясь выбраться. Несколько часов спустя она сбила такой огромный кусок масла, что держалась на нем, как на острове, пока не пришла молочница и не выбросила се вон.
Вода с одной стороны лилась в тазик, а с другой — куда-то выливалась. А что, если она не будет выливаться? Так, а удержусь ли я на поверхности, пока вода заполнит комнату и дойдет до отверстия в потолке? Что ж, это можно вычислить. У меня ведь есть консервная банка.
С виду она была объемом с пинту, а пинта она и в Африке весит фунт, кубический фут воды весит (на Земле) чуть больше шестидесяти фунтов. Но мне надо знать точно. Размер моей ступни — одиннадцать дюймов. Двумя монетками я отметил одиннадцать дюймов на полу. Оказывается, что ширина долларовой купюры составляет 2,5 дюйма. В скором времени я довольно точно определил размеры комнаты и емкость банки.