Страница 13 из 53
— Крошка, они с Марса? Или с Венеры? Крошка покачала головой.
— Нет, они издалека. Мэмми пыталась объяснить, но мы с ней обе запутались.
— Но, по крайней мере, они из Солнечной системы?
— Вот здесь-то я и запуталась. И да и нет.
— Как же это может быть?
— Ты у нее спроси.
— Хорошо бы, — вырвалось у меня. — Плевать мне, откуда они. Мы их все равно перестреляем, если не будем при этом на них смотреть.
— Дай Бог!
— Все сходится. Ты, значит, говоришь, их корабли — что летающие тарелки, настоящие, конечно, не метеозонды… Да, они нас давно уже изучают. А это значит… это значит, что не очень-то уж они в себе и уверены, хоть и страшны так, что от одного их вида молоко скиснет. А то бы они давно загнали нас в угол, как охотники дичь. Но коль они этого не сделали, мы, значит, можем с ними справиться, если, конечно, правильно возьмемся за дело.
Она энергично кивнула:
— Я тоже так думаю. Я надеялась, что папа найдет верный путь. Но, — нахмурилась она, — мы мало что о них знаем, а папа всегда учил меня не быть самонадеянной, особенно если не хватает данных.
— Все равно я уверен, что мы правы. Слушай, а кто твой отец? И как тебя зовут по-настоящему?
— Мой отец профессор Рейсфелд. А меня зовут Патриция Уайнант Рейсфелд. Ничего себе имечко, да? Зови уж лучше меня Крошкой.
— Профессор Рейсфелд… А что он преподает?
— Как, ты не знаешь? Совсем ну чего не знаешь? Он же нобелевский лауреат!
— Ты уж извини, Крошка, я ведь из провинции,
— Оно и видно. Мой папа ничего не преподает. Он думает. И умеет это делать лучше всех… кроме, возможно, меня. Он — обобщает. Ведь все специализируются по узким направлениям, а он сводит отдельные части в единое целое.
Оно, может, и так, но слышать я о нем не слышал. Звучит, что и говорить, здорово. Только башка нужна экстраординарная. Я ведь давно уже понял, что новую информацию успевают печатать быстрее, чем мы изучаем старую. Трехголовый он, что ли, этот профессор?
— Подожди, вот познакомишься с ним, — добавила она, глядя на часы. — Слушай, Кип, пора нам снова упереться, как следует. Через несколько минут посадка, а Ему до своих пассажиров дела нет.
Итак, мы снова забились на старое место и уперлись друг в друга. Немного погодя корабль тряхнуло, и пол накренился. Слабый толчок, все успокоилось, а я вдруг почувствовал себя необыкновенно легким. Крошка поднялась на ноги:
— Вот мы и на Луне.
ГЛАВА 5
Мальчишкой я частенько играл с ребятами в первую высадку на Луне. Потом, когда пора романтики прошла, я начал обдумывать практические способы добраться до Луны. Но мне и в голову никогда не приходило, что когда-то я попаду сюда, запертый в карцер, как мышь в ящик, откуда ничего видно не будет.
Единственным доказательством того, что я и вправду на Луне, был мой вес. Высокую силу тяжести можно имитировать где угодно при помощи центрифуги. Другое дело — низкая сила тяжести. В земных условиях можно добиться ослабления силы тяжести всего лишь на несколько секунд — во время затяжного прыжка с парашютом или когда самолет проваливается в воздушную яму.
А если ослабление силы тяжести чувствуется постоянно, вывод один — вы не на Земле. Следовательно, на Луне.
На Луне я должен весить немногим более двадцати пяти фунтов. Я себя и чувствовал примерно таким, вполне способным пройти по газону, не примяв травы.
Я пришел в такой восторг, что забыл и Его, и трудное положение, в котором мы очутились, носился кубарем по всей комнате, наслаждаясь волшебством полета, отскакивая от стенок и изрядно стукаясь при этом головой о потолок, а потом медленно, медленно, медленно опускаясь на пол. Крошка, присев на корточки, пожала плечами и улыбнулась снисходительной улыбкой, чуть-чуть скривив рот. «Старый Лунный волк» со стажем, большим, чем у меня, на целых две недели.
У слабой силы тяжести есть свои отрицательные стороны: между ногами и поверхностью нет никакой силы сцепления, и ноги постоянно из-под вас «уходят». Мышцами и рефлексами приходилось усваивать то, что я давно уже усвоил разумом: уменьшение веса отнюдь не связано с уменьшением массы и силы инерции. Чтобы изменить направление даже при ходьбе, надо наклониться всем телом нужную сторону, но и при этом, если вы босиком и нет сцепления, ноги «вылетят» из-под вас сами.
Падение при одной шестой силы тяжести боли не причиняет, но Крошка хихикнула. Я сел и сказал:
— Смейся, смейся, гений. Тебе-то удобно в теннисных туфлях.
— Извини, пожалуйста. Но ты так смешно сучил ногами и хватался за воздух — прямо как в ускоренной киносъемке.
— Не сомневаюсь, что это смешно.
— Я уже извинилась. Слушай, хочешь надеть мои туфли?
Взглянув на нее, а потом на свои ноги, я только усмехнулся.
— Вот спасибо!
— Hу можешь задники отрезать или еще что придумать. Меня это не огорчит. Меня вообще ничто и никогда не смущает. Кстати, где твои туфли?
— Где-то в четверти миллиона миль отсюда, если, конечно, мы не сошли на другой остановке.
— Вот как. Что ж, здесь они тебе вряд ли понадобятся.
— Угу. Крошка, что делать будем?
— С кем?
— С Ним.
— Ничего. А что мы можем?
— Так что же будем делать?
— Спать.
— Чего?
— Спать. Все равно мы сейчас абсолютно беспомощны. Наша основная задача теперь — выжить, а главный закон выживания — никогда не мечтать о невозможном и сосредоточиться на достижении возможного. Я голодна, хочу пить и очень-очень устала… И сон — единственное, что мне доступно. И если ты заткнешься, я усну.
— Я вполне понял намек. Нечего ворчать.
— Извини. Когда я устаю, я становлюсь ужасно грубой, а папа всегда говорит, что я особенно невыносима перед завтраком.
Она свернулась в клубочек и сунула свою затасканную тряпичную куклу под голову:
— Спок ночи, Кип.
— Спокойной ночи, Крошка.
Тут мне пришла одна мысль, я открыл было рот, чтобы заговорить, но увидел, что она уже спит. Дышала она ровно, лицо ее разгладилось, она больше не выглядела уверенной в себе, постоянно настороженной всезнайкой. По-детски пухлые губы делали ее похожей на неумытого херувимчика. По грязи на лице пролегали полоски — явные следы слез, но я ни разу не видел ее плачущей.
— Кип, — сказал я себе, — вечно ты влипаешь в истории. Это ведь куда сложнее, чем подобрать брошенного котенка.
Но я должен заботиться о ней или погибнуть, пытаясь это сделать.
Что же, может, так оно и будет. Может, и погибну. Я и о себе самом-то толком никогда позаботиться не мог.
Я зевнул. Потом зевнул еще раз. Похоже, что эта малышка сообразительней меня, в жизни я так не уставал, раньше мне никогда не было так голодно и плохо. Я решил было начать барабанить кулаками по дверной панели, чтобы заставить прийти сюда либо толстяка, либо тощего, но потом подумал, что разбужу Крошку и уж точно обозлю Его.
Так что я растянулся на спине, как дома на ковре в гостиной, и обнаружил, что одна шестая сила тяжести — матрац куда лучший, чем любой поролон; даже капризной принцессе из сказки Андерсена не на что было бы пожаловаться. Я мгновенно уснул.
Снилось мне черт-те что: космическая опера, и только. Драконы, Арктурианские принцессы, рыцари в сверкающей космической броне — прямо как по телевизору. Вот только диктор пришелся мне не по душе, с голосом Туза Квиггла и лицом Его. Он высунулся из экрана, червяки, вылезающие изо рта вместо языка, угрожающе шевелились.
— Победит ли Беовульф дракона? Вернется ли Тристан к Изольде? Найдет ли Крошка свою куклу? Включайте нашу программу завтра в то же время, а пока что просыпайтесь и бегите в ближайшую аптеку за жидкостью для чистки лат фирмы «Скайвей» — лучшей жидкостью для самых смелых рыцарей без страха и упрека. Просыпайтесь! — Он протянул с экрана трясущуюся руку и схватил меня за плечо.
Я проснулся.
— Кип, проснись, пожалуйста, — трясла меня за плечо Крошка.