Дурная привычка

Что- то в комнате мне не нравилось, хотя я не мог точно определить, что именно. Серж, тоже начал нервничать. Это было заметно по тому, как суетно он перемещался от одной щели к другой, пытаясь рассмотреть комнату.

— Ты чего заволновался? — спросил я у напарника.

— Не знаю, Крохаль, — не замедлил тот с ответом. — Что-то мне маетно. Не нравится что-то.

— Мне тоже как-то неспокойно. У тебя гранаты остались?

— Только РГДшки.

— Давай, кидаем внутрь и прячемся за угол. После взрыва — входим в комнату и разносим там все, что осталось, к чертям собачьим.

— Принял! — Серж, явно приободрился, услышав мой план.

Мы встали по сторонам от прохода, спрятавшись за бетонные выступы, синхронно достали из подсумков зеленые мячики гранат и, также синхронно, будто всю жизнь тренировались, закинули их в комнату. Одна из гранат сухо стукнулась о бетон, соприкосновение второй с какой-то поверхностью, отдалось глухим колокольным набатом.

— …ля! Ложись! — крикнул я, отреагировав на этот звук, уже однажды мной слышанный, и упал на пол. Серж, поняв, что произошло нечто экстраординарное, завалился следом.

Через секунду раздался взрыв, который даже две гранаты, взорванные в закрытом помещении, произвести не могли. Преграду, вставшую у нас на пути, вынесло мощной взрывной волной и раскидало мелкими ошметками. С потолка посыпалась бетонная крошка и камушки. Свет в комнате погас окончательно. А что, собственно, еще ожидать, если по своей дурости взорвать гранату рядом с газовым баллоном?

Когда пыль улеглась, мы заглянули внутрь помещения. Стеллажи, такие же, как в предыдущей комнате, были разбросаны по полу. Несколько покореженных красных железяк в прошлом явно были вместилищем какого-то горючего газа, сдетонировавшего от взрыва. А еще тут было много костей. Я поднял одну. Понятно, что когда-то она принадлежала человеку. Отполированность ее свидетельствовала о том, что и над этой косточкой кто-то долго трудился, пока не выкинул. Поскольку мутанты народными промыслами не увлекаются, а досуг свой предпочитают занимать поеданием чего-нибудь, то напрашивался вывод: эту кость, как и все остальные, кто-то долго и старательно обсасывал. Повторялась та же история, как и со снорком у лифта.

Слева от входа, там, где я заметил свет, виднелся проход, за которым угадывалось большое помещение. Судя по рассказам военного сталкера, именно там располагался основной многоуровневый зал, в котором стоял генератор пси-излучения. Путь у нас был только один — через него до вивария и дальше в технологический туннель.

Мы двинулись в сторону генератора. Каждый шаг отдавался гулким эхом, только не под сводами комнаты, а у меня в мозгу. И с каждым шагом, приближающим нас к установке, звук в голове усиливался. Это было похоже на игры контролера, вот только в голове был гул, а не звон, как обычно происходило, когда недалеко бродил псионик.

Серж же, похоже, чувствовал себя вполне пристойно: он бодро двигался в сторону прохода, ведущего к генераторной. Я начал отставать. Передвигать ноги становилось все тяжелее. Казалось, что к каждой из них привесили пудовую гирю. В глазах вставала синеватая пелена, застилающая все вокруг. Еще через несколько шагов мне показалось, что пол и потолок поменялись местами, стали мягкими, как мед, воздух уплотнился, и я провалился в небытие.

— Здравствуй, Крохаль! — голос учителя доносился откуда-то издалека. — Вот мы и встретились снова! Я, признаться, этому рад!

Я разлепил глаза и увидел, что нахожусь посреди непонятного белого марева, которое не клубилось, как дым, и не слоилось как туман, а плавно перетекало из одной точки пространства в другую. Мне было удивительно легко, так, словно я только что лишился тела и пребывал в невесомости. Я поднял руку. Она была, я ее отчетливо видел, но ощущений, что она часть моего тела не было. Я скорее, понимал умом, а не ощущениями, что живу.

— Все нормально, Крохаль, так всегда бывает! — Охотник говорил из-за моей спины.

Я повернулся на звук и, наконец, встретился взглядом со сталкером. Карие глаза учителя, спрятавшиеся среди веселых морщинок, казалось, стали еще глубже и наполнились какой-то неведомой силой. Да и весь облик Охотника сильно изменился: он как-то округлился, появилась кошачья плавность движений. Одежда учителя тоже претерпела изменения: если раньше я не мог представить его без потертого сталкерского комбинезона и «Калаша» за спиной, то теперь на Охотнике был какой-то светлый, почти бежевый балахон, перепоясанный такого же цвета кушаком. Еще учитель приобрел небольшую аккуратную бородку, тронутую сединой.

— Где я? — вопрос, заданный мной, прямо-таки поражал своей неожиданностью, но ничего другого в голову не пришло.

— Не угадал! — Охотник усмехнулся в бороду. — Правильнее спросить: «когда»?

— Хорошо, — не стал я упорствовать. — Когда?

— Никогда! — учитель вновь ухмыльнулся.

— Да, ты не утратил любви к загадкам. — я повел плечами, отчего марево немного расступилось, обнажив пустоту вокруг меня. Я не испугался, что упаду, не испугался что погибну. Я вообще уже ничего не боялся и ничему не удивлялся. Мною владело любопытство.

— Я умер? — следующий заданный мной вопрос тоже не мог похвастаться оригинальностью.

— Что значит — умер? — вновь загадал мне загадку учитель.

— Ну, — я даже немного растерялся, — мертвый, значит — не живой.

— Тогда, что, по-твоему, есть жизнь? Если принять за основу постулат «я мыслю, следовательно — существую», то ты, как дедушка Ленин, живее всех живых.

— А если принять за основу определение «жизнь — есть способ существования белковых тел»? — я решил не ударить в грязь лицом перед эрудированным наставником.

— В таком случае, — учитель выдержал томительную паузу и огладил бороду, — ты все равно жив.

— Тогда, что со мной?

— Я не могу ответить на этот вопрос. И не потому, что не хочу, а потому не знаю. Кстати, что с тобой, ты понимаешь лучше моего, только, ты до этого еще не дошел.

— Ничего не понял, — я потряс головой. — Ладно, Охотник, вижу, что на мои вопросы ты отвечать не хочешь…

— Почему? Хочу. Только ты не хочешь задавать правильные вопросы.

— Хорошо, задам правильный. Почему ты весь в белом?

— Это у тебя спросить надо! — развел руками Охотник. — Это твоя фантазия, а не моя.

— Ладно, — махнул рукой я. — Тебя не переспоришь. Скажи, тогда, что такое, на самом деле, Монолит?

— Ты секту имеешь в виду или камень?

— Камень, естественно.

— Пошли, покажу. — Охотник развернулся и неспешно двинулся через марево.

— Так он действительно существует?! — чуть не закричал я.

Однако, учитель мне не ответил и, разгоняя пелену перед собой, пошел быстрее.

Я догнал своего наставника, вызвав возмущение марева, и мы зашагали рядом. Как долго продолжалось наше путешествие, я не могу сказать — вокруг ничего не менялось, а чувство времени у меня потерялось. Пока мы шли, я рассмотрел свою одежду. Она была похожа на японское кимоно, цвет которого я не рискнул бы назвать. Рукава балахона свободно обвивались вокруг моих рук, цепляя на себя хлопья тумана. Ноги, заплетясь в одежде, скрывались где-то в мареве, выталкивая на поверхность при каждом шаге мелкие бурунчики.

— Пришли, — неожиданно сказал Охотник и остановился.

Туман заклубился и начал отступать, будто занавес, и перед нами открылся узкий коридор, в котором местами обрушились массивные перекрытия, с ржавой водой на полу и толстыми трубами вдоль одной из стен. Я сразу понял, где мы оказались. Если бы при мне был дозиметр, то он, наверное, уже бы сошел с ума. Мы ли по воде, аки посуху, минуя завалы из бетона и тяжелых стальных балок, будто их не было вовсе. Нам на пути попадались обломки бетонных конструкций, своей формой и размерами наводящие на мысли о противотанковых надолбах, но мы проходили мимо них не останавливаясь. А бетон, словно чувствуя за собой вину, расступался перед нами. Еще нам на пути встречались серо-коричневые кучи рассыпчатого материала, по своему виду похожего на пемзу. Их так и называют «кучи». Я знал о них только понаслышке. В таких «кучах» лежали остатки ядерного горючего. На момент аварии восемьдесят шестого года в реакторе ЧАЭС находилось что-то около 230 тонн радиоактивного материала. Сейчас в Саркофаге все ядерное топливо, задержавшееся внутри, находилось в нескольких состояниях, одним их которых были «кучи». Чуть дальше громоздились куски круглой металлической плиты, стоящие торцом, в которых я не без труда опознал элементы биологической защиты реактора. На подходе к ним мы остановились.