Эпиграммы

ПРИЛОЖЕНИЯ

ПУБЛИЙ ПАПИНИЙ

СТАЦИЙ

СИЛЬВЫ

I, 5БАНИ КЛАВДИЯ ЭТРУСКАНа Геликоне мой плектр вдохновенья лире не просит.И не хожу докучать я вам, божества мои, Музы;К хорам сегодня я Феба и Эвана также пускаю:Звонкую лиру и ты заглуши, крылоносный питомецДикой Тегеи: нужны покровители песням другие.Нимфы, владычицы вод, и царь над пламенем ярким,Чье еще пышет лицо сицилийских кузниц дыханьем,Только они и нужны. Отложи свое злое оружье,Феб, на минутку; хочу развлечь я любезного друга.Мальчик, кубки поставь и их не трудись перечислить,Лиру мою разбуди: уходите вы, злые Заботы,Труд, уходи, пока бани, блестящие искристым камнем,Я воспеваю; а ты, моя болтливая Клио,Снявшая мирты и плющ, играешь с правдивым Этруском.Вы же, богини зеленые, лик покажите мне влажныйИ, без одежды совсем, с волос стеклянных снимитеНежный венок из плюща: так выходите из родниковойВы глубины, и ваш вид терзает влюбленных сатиров.Я не хочу вспоминать тех из вас, кто своею виноюВод осквернил красоту: Салмакиды обманный источник,Вы, иссушенные скорбью, Кебреновой дочери воды,Ты, кем спутник был Геркулеса похищен, — уйдите!Вы ж, на вершинах семи живущие в Лации нимфы,Вы, что приносите Тибру всегда его новые воды.Вы, к кому быстро летит Аниен на помощь, и Дева,Плаванью давшая путь, и марсийский поток, приносящийМарсовы холод и снег, которым питаются воды,Горных громад и до нас текут по бесчисленным аркам, —К вашим подходим делам. Я ваши дома открываюНежным стихом. Никогда вы в пещерах иных не живали,Этих богаче: сама Киферея учила искусствуМужнины руки, и, чтобы огни не спалили проходов,Факелы в руки дала она Амурам летучим.Не был допущен сюда ни Кариста, ни Фасиса мрамор,Плачет, не пущен сюда, оникс и мрамор пятнистый:Пурпурный камень один здесь блестит, металлом умидовВытесан, или же тот, из пещер фригийских Синнада,Камень, что кровью своей запекшейся Аттис окрасил.Здесь белоснежные скалы блестят из Сидона и Тира,Место находит едва здесь Эврот зеленый, что длиннойЛинией надвое режет Синнад; здесь входы прекрасны;Пестрым блистает стеклом помещения свод, освещаяМножество разных фигур. Изумляется этим богатствамВсе окружившее пламя и силу свою умеряет.Много света везде, где солнца лучи пронизалиКрыши, — но жаром иным согрет здесь воздух бесчестно.Все не обычно вокруг: здесь нигде не увидишь темесскойМеди; счастливые здесь в серебро вливаются воды,Из серебра вытекая, стоят в водоемах блестящих,Роскошью поражены и дальше течь не желая.Здесь же, снаружи, бежит поток в берегах белоснежных,Весь голубой и прозрачный, и все до дна его видно;Всякого он приглашает, тяжелые сбросив одежды,Броситься в волны; из них Киферея хотела б родиться.Образ бы свой разглядел ты, Нарцисс, в этом зеркале лучше;Взоров чужих не боясь, и Геката б здесь быстрая мылась.Что я о досках скажу, покрывших пол и скрипящих,Мяч услыхав, где огонь притихший в зданья заходит,Своды подземные где парами легкими дышат?Если приедет сюда новый гость из Бай прибережных,Бани он не презрит; и если великое с малымМожно сравнить, то купавшийся только что в бане Нерона,Вновь искупается здесь. Ты же, мальчик, прошу, упражняйсяЗдесь, набираясь ума, и пусть все это стареетВместе с тобой, — и судьба твоя станет блаженней и краше.IV, 6НАСТОЛЬНАЯ ЛИСИППОВА СТАТУЯ ГЕРКУЛЕСАРаз, когда я без забот и в покое оставленный Фебом,Праздный пошел побродить меж колонн просторной ОградыВ сумерках гаснущих дня, приглашен я на ужин любезнымВиндиком был. Этот ужин навек в душе сохраню я,В самых глубинах ее. Никаких там чреву угодныхБлюд не отведали мы, никаких иноземных закусок,Или же вин, по годам расположенных без перерыва.Жалкие вы, знатоки, кому важно отличье фазанаОт журавлей, на Родопе зимующих; потрох какогоГуся жирней; чем тусский кабан благородней умбрийских,Или нежней на каких студенистая устрица травах!Нас радушный прием, разговор, с Геликона идущий,Шутки и радостный смех скоротать побудили приятноНочь в середине зимы и сладостным сном не забытьсяВплоть до того, как с полей Елисейских выглянул КасторИ над вчерашним столом рассмеялась Тифона супруга.О, что за ночь! О, быть бы двойной тебе ночью Тиринфской!Надо отметить тебя эритрейским камнем Фетиды:Будь незабвенною ты, вековечным да будет твой гений!Тысячу древних фигур из бронзы, из кости слоновойИ восковых, что вот-вот, казалось, вымолвят слово,Видел я тут. Да и кто поспорил бы в верности глазаС Виндиком, коль доказать надо подлинность вещи стариннойИ неподписанным дать изваяниям мастера имя?Бронзу покажет тебе — плоды размышлений МиронаУмного, мрамор, какой под резцом Праксителя твердымОжил, слоновую кость, что писейским лощена пальцем,То, что заставил дышать Поликлет в своих горных плавильнях,Линию, что выдает Апеллеса старинного руку.Это ведь отдых его, всякий раз как он лиру отложитВ сторону; это влечет его из пещер Аонийских.Но в восхищенье меня наибольшее трапезы строгойГений-хранитель привел — Амфитриона сын, и не мог яГлаз отвести от него и насытиться зрелищем этим:Так благородна была работа, и в тесных границахСтолько величья. То бог, то бог! Он изволил явитьсяПеред тобою, Лисипп, и великим постичь себя в маломОбразе! Здесь, хотя все это чудо искусства размеромТолько в стопу, но, взглянув на строение мощного тела,Всякий невольно вскричит: «Эта самая грудь задушилаОпустошителя — льва из Немеи, а руки держалиГибельный дуб и ладьи аргонавтов весла ломали».Вот какой чувства обман заключается в малом предмете!О, что за точность руки, что за опытность умный художникЗдесь проявил, изваяв лишь прибор для стола и сумевшиВыразить в нем вместе с тем величайшую силу и мощность!И ни Телхины в своих глубоких пещерах под Идой,Ни неуклюжий Бронт, ни лемносец, который отделкойЗанят оружья богов, не сладили б с этой фигуркой.Нет, не угрюмо лицо и не чуждо веселого пира!Гостеприимному так бедняку он явился Молорху,В роще Алеи таким его видела жрица Тегеи;Был он таков, когда, к звездам взнесен из этейского пепла,Нектар он радостно пил, хоть угрюмо смотрела Юнона.Ласковый взгляд у него, и, радости полон сердечной,Он приглашает к столу. Одной рукою он держитБратнюю чашу вина, а другою — дубину; на жесткойОн восседает скале, покрытой немейскою шкурой.Вещи священной судьба достойна. Пеллейский владыкаЭтим владел божеством — украшением радостных трапез,Не расставаяся с ним, на восток уходя и на запад,Ставя любовно на стол десницей, которой короныОн отнимал и давал и великие рушил твердыни.Им вдохновлялся всегда накануне завтрашней битвы,И о добычах в бою всегда он рассказывал богу, —Или когда, заковав, он индусов от Бромия вывел,Иль когда стену пробил Вавилона копьем своим мощным,Или Пелопа страну и всю свободу пеласговОн уничтожил войной. Из всех этих подвигов ратныхЛишь за фиванский триумф, говорят, он просил извиненья.Но когда рок положил предел его славным деяньям,И когда гибельный пил он кубок, и смерть осенилаТучей его, когда лик божества изменился, и бронзаПотом покрылась, — объял его ужас на пире последнем.После того обладал этим чудом искусства властительНазамонийский. Всегда возлиянья могучему богуГордый преступным мечом и свирепый десницею делалЦарь Ганнибал. Но его за пролитие италов кровиИ за жестокий пожар, сжигавший строения римлян,Бог ненавидел, — хотя и яства, и Вакхову влагуТот приносил, — и ему святотатственный лагерь стал гнусенБольше еще, как поджег нечестивый факел его жеКрепость, дома осквернив и храмы в безвинном Сагунте.И охватило народ благородное ярости пламя.Да и по смерти вождя сидонского бронзою редкойДом не плебейский владел, — пиры благородного СуллыЕй украшались: всегда пребывать среди славных пенатовУ родовитых господ изваяние это привыкло.Ну, а теперь, — если боги на нрав и на сердце людскоеСмотрят еще, — не дворец тебе, тиринфиец, обитель,Не у царей тебе честь, но тобой обладает достойныйИ безупречнейший муж: нерушимы навеки законыИскренней дружбы ему. Знает это Вестин, что в цветущемВозрасте к предкам причтен: о нем он денно и нощноВсе продолжает вздыхать и живет дорогой ему тенью.Радостный здесь ты покой обрел, из бессмертных сильнейший,Отпрыск Алкея! Ты зришь не жестокие битвы и войны, —Лиру ты видишь, венки и лавр для поэтов любезный.Здесь упомянет поэт в торжественной песне тот ужас,Что пережили Пергам, и готов владенья, и снежныйСтимфал, дрожа пред тобой, и влажный хребет Эриманта;Как пред тобой трепетал и владелец иберского стада,И Мареотии царь у своих алтарей беспощадных.Проникновенье твое и добычу в обители смертиОн воспоет, и рыдания дев ливийских и скифских.Нет, никогда бы тебя ни царь македонян, ни дикийВождь Ганнибал не сумел, ни грубым голосом СуллаТак сладкозвучно воспеть. Да и ты, этот дар изваявший,Быть не желал бы, Лисипп, оцененным иными глазами.