Страница 69 из 163
По другой версии, заговор был раскрыт после Сеневского сражения, когда в руки французов попал экипаж графа де Монтере, в котором и нашли переписку, касавшуюся заговора. Майор королевской гвардии Бриссак взял шевалье де Рогана в Версальской церкви, а Латреомону удалось сначала скрыться, но потом и его взяли под стражу. При аресте он не выказал ни страха, ни смущения, только попросил у своего давнего друга Бриссака позволения сходить в кабинет. Выйдя оттуда, Латреомон стал целиться в майора из пистолета. Тот крикнул ему: «Стреляй!», желая показать, что не боится. Один из солдат принял это восклицание за приказ и выстрелил в Латреомона. Но и тот успел выстрелить, однако в Бриссака не попал, а убил одного из стражей. Падая, Латреомон пробормотал: «Право, я умру по-солдатски». Раненого перенесли на кровать, призвали лекаря и духовника, который приобщил его Святых тайн. Однако как раненого ни допрашивали, он никак не хотел сознаваться в заговоре; ему пригрозили пыткой, и тогда, чтобы его оставили в покое, Латреомон объявил: он напишет все, что хочет сказать. Ожидая важных сведений, стражники дали ему бумагу, на которой он написал только следующее: «Я ничего не имею вам сказать и не сказал, что я был виновен. Страха я никогда не знал, и вашими угрозами вы ничего от меня не добьетесь».
На другой день Латреомон умер, а еще через день были арестованы и заключены в Бастилию ден Энден, Вильгельм де Прео и маркиза де Виллар. Ван ден Эндена, с которым король приказал обходиться с наибольшей суровостью, на приманку о королевском прощении поймать было нельзя, так как с самого первого дня он был уверен, что его казнят, и поэтому не рассчитывал ни на какую милость. Одним из доказательств вины заговорщиков послужила копия договора, заключенная ими с де Монтере, по которому тот обещал заплатить им 100 000 ливров. Он также обязывался предоставить им пансион в Испании и в последних строках договора желал де Рогану успеха в исполнении «сего великодушного намерения, которое… он приял для общего блага и спокойствия целой Европы».
Кавалер де Прео на допросах не назвал ни одного участника заговора, а маркиза де Виллар признала только восемь писем, которые писала своему возлюбленному. Сначала на все вопросы шевалье де Роган отвечал, что не понимает, о чем идет речь и что ему нет дела до мнимых обвинений и разоблачений. Смерть Латреомона могла бы спасти жизнь шевалье, так как свидетельств его сношений с ден Энденом, кавалером де Прео и маркизой де Виллар не было, к тому же не нашли ни одного собственноручно написанного им документа. Поэтому назначенная для расследования дела комиссия была в большом затруднении, хотя некоторыми показаниями причастность де Рогана к заговору как будто бы подтверждалась. Однако не было ни малейшего указания на то, что к исполнению заговора уже приступили.
Людовик XIV пришел в ужас от того, что ничего не удалось открыть. К тому же королю донесли, что друзья де Рогана действуют весьма энергично, и решили во что бы то ни стало дать ему знак о смерти Латреомона. В одну ночь часовые, стоявшие вокруг Бастилии, вдруг услышали заунывные голоса, которые повторяли: «Латреомон умер… Латреомон не выдал никого». Это повторялось несколько ночей подряд, но де Роган ничего не слышал, так как стражники нарочно производили шум в его камере.
Один из членов комиссии пообещал де Рогану от имени короля прощение, если тот сам во всем чистосердечно признается. В некоторых источниках говорится, что это была лишь хитрая уловка, однако шевалье де Роган поверил в нее и сообщил о своих связях с Латреомоном. О ден Эндене он рассказал очень мало и ничего не сказал о кавалере де Прео и маркизе де Виллар. Может быть, если бы де Роган по-прежнему все отрицал, то спас бы жизнь и себе, и своим товарищам, но, поверив в королевское помилование, он выдал себя.
Суд приговорил всех заговорщиков к смертной казни: ден Эндена повесить, а остальным отрубить голову. Кроме того, уже приговоренных, за исключением маркизы де Виллар, было приказано подвергнуть пытке, чтобы получить дополнительные сведения о заговоре. Де Роган, несмотря на объявленное судом решение, продолжал надеяться на королевскую милость. Правда, он недолго предавался приятным иллюзиям: вскоре надежда сменилась беспокойством, а потом и страхом. Когда шевалье узнал, что единственная милость, которую король ему оказывает, — это освобождение от пытки, он пришел в такую ярость, что привел в ужас всех присутствующих. Де Бемо, комендант Бастилии, старался его успокоить и предложил привести священника Бурдалу, который на самом деле был доносчиком…
Никто не решался ходатайствовать ни за де Рогана, ни за других участников заговора. Король так решительно выказал свою волю наказать заговорщиков, что всякие попытки спасти их заглушались страхом заслужить немилость его величества. Мать де Рогана не только не просила помиловать сына, но даже не пыталась выпросить свидания с ним. Несчастный узник даже с этой стороны не встретил участия, и строгость королевского закона действовала против него во всей силе.
Ван ден Эндена и кавалера де Прео подвергли пытке, чтобы дознаться, не утаили ли они чего-либо при допросе. 74-летнего старика пытали «испанским сапогом»: ему сдавили ноги между двумя толстыми дубовыми бревнами, на которые были набиты железные обручи, а потом стали вколачивать между коленами различной величины клинья. Ван ден Энден выдержал десять клиньев: коленные чашечки у него были раздроблены, а ноги совершенно истерзаны, но он не дал ни одного нового показания. Кавалер де Прео тоже выдержал пытку, никого не обвинив, кроме некоего д'Эгремона, который, как было известно, уже был скомпрометирован другими показаниями…
27 ноября 1674 года все улицы, прилегающие к Сент-Антуанскому предместью, были заняты солдатами французской гвардии Много народа теснилось в этой части города, с нетерпением и страхом ожидая свершения казни. На площади в Бастилии возвышались три эшафота, посреди них стояла виселица. Ровно в 13 часов дня в камеру де Рогана вошел комендант Бемо и, низко поклонившись, попросил узника ввиду приближающейся смерти сделать последние распоряжения. Услышав это, шевалье стал снова проклинать короля и его министров, но потом мало-помалу успокоился, не желая, чтобы в его негодовании увидели отсутствие мужества.
В половине третьего часа де Роган велел обрезать себе волосы, позволил связать руки и вышел из Бастилии, высоко подняв голову и ни на кого не обращая внимания. За ним шли солдаты, затем — кавалер де Прео, который, несмотря на нестерпимые мучения, шел пешком. Потом показалась тележка, в которой сидели маркиза де Виллар и Афиниус ван ден Энден. Несчастный, изуродованный старик был так слаб, что его поддерживали тюремные сторожа. Каждого из осужденных поставили перед своим эшафотом.
Де Роган спокойно выслушал приговор, потом, оттолкнув палача, взошел на эшафот и опустился на колени. Ему завязали глаза, и палач одним ударом отрубил шевалье голову. Кавалер де Прео не спускал глаз с маркизы, которая стояла напротив него и говорила ему последнее «Прости!» Он не захотел, чтобы ему завязывали глаза: голова его скатилась на землю, ее подняли и снова бросили на эшафот.
Храбро взошла на эшафот и маркиза де Виллар. Она встала на колени и стала молиться, а через несколько минут и ее голова скатилась на землю. Теперь наступила очередь Афиниуса ван ден Эндена, который с нетерпением ожидал минуты своей смерти. Но палач, утомленный тремя предыдущими казнями, не торопился. Однако через несколько минут смерть наступила и для ван ден Эндена…
Тела де Рогана и маркизы де Виллар отдали родственникам, которые выпросили у короля эту милость. Кавалера де Прео и Афиниуса ван ден Эндена раздели тотчас после казни, и тела их бросили в телегу вместе с виселицей, плахой и досками с эшафотов…