100 великих узников

Инквизитор сделал знак головой в сторону, где стоял палач. Тот подошел к Галилею, связал ему руки и вывел в соседнюю комнату, где находились орудия пыток. Через полчаса ученого привели обратно и снова поставили перед судьями. Его трудно было узнать. Ноги едва шли, лицо искривилось от перенесенной муки, он был еле жив…

Галилео Галилей знал, что угроза будет приведена в исполнение. Судьбы Д. Бруно и многих других, кто побывал в руках инквизиции, были ему хорошо известны. Вот так и было вырвано у него отречение!

К нему подошел монах, снял с него верхнюю одежду и, оставив в одной рубашке, поставил на колени. Главный инквизитор протянул ему бумагу, и несчастный узник прочел: „Я, Галилео Галилей, 70 лет, клянусь, что буду верить так, как повелевает святая римская церковь. Отрекаюсь от своего заблуждения, будто Земля не есть центр Вселенной и вращается как около Солнца, так и суточно вокруг себя движением. Клянусь, что никогда ничего подобного утверждать не буду“. Он с трудом поднялся, отер выступивший на лице пот и упрямо прошептал: „А все-таки она вертится!“. Его слова услышал и старый инквизитор, но не подал вида.

Знаменитая фраза „А все-таки она вертится!“ не была произнесена вслух. Одни исследователи трактуют отречение Г. Галилея как тяжкое грехопадение ученого, другие — как мудрый тактический шаг, как цену, заплаченную за то, чтобы иметь возможность продолжить свои исследования.

Г. Галилея не сожгли, как Д. Бруно. После суда ему разрешили отправиться на жительство в город Сиену — под надзор его друга А. Пикколомини (архиепископа Сиены). Тот принял ученого очень радушно, поселил в своем дворце и предоставил ему все удобства спокойной провинциальной жизни. В декабре 1633 года Г. Галилей перебрался в Арчетри — на собственную виллу „Драгоценность“, но до конца дней своих он оставался узником инквизиции. Связи ученого с внешним миром контролировались, на все — переписку, встречи с друзьями, научную работу, публикации — требовалось разрешение. Даже его сына Винченцо обязали шпионить за отцом. Друзьям в Париж ученый писал, что испытывает большой упадок сил… Когда умирала его дочь, монахиня одного из монастырей, он просил разрешения переехать во Флоренцию, но из Рима ответили угрозой: если он и дальше будет просить об этом, его посадят в настоящую тюрьму.

Незадолго до смерти ученого подвергли еще одному унижению. По просьбе голландских ученых он бескорыстно познакомил их со своим методом определения географических координат. Для страны, чье благополучие во многом основывалось на мореплавании, это было очень важно, и вскоре Генеральные штаты Голландии в знак своей признательности наградили Г. Галилея золотой цепью. Соглядатаи немедленно донесли об этом флорентийскому инквизитору, тот отправил донос в Рим, и в судьбу Г. Галилея вновь вмешался римский папа Урбан VIII. Он предписал герцогу Тосканы, чтобы тот запретил ученому принимать этот дар, а также прекратить все дальнейшие сношения с Голландией. И ученому пришлось повиноваться… В уединении он прожил еще 8 лет, не прекращал своей работы и за это время создал для науки столько, сколько другим не удается и за всю жизнь.

За четыре года до смерти Галилей потерял правый глаз, а вскоре ему стала грозить полная потеря зрения. Ученый просит разрешения переехать в родной город, и папе сообщают, что Г. Галилей уже не может распространять свое вредное учение: „Он до такой степени изможден, что походит более на труп, чем на живого человека“.

Ватикан не оставил его и после смерти. Г. Галилей хотел, чтобы его похоронили в фамильном склепе церкви Святого Креста во Флоренции. Но после смерти ученого во Флоренцию было отправлено послание, в котором тосканскому герцогу рекомендовалось не хоронить Г. Галилея с почестями. Папский нунций должен был довести до правителя Тосканы такие слова: „Нехорошо строить мавзолей для трупа того, кто был наказан трибуналом святой инквизиции и умер, отбывая это наказание“. На случай, если флорентийцы все же захотят воздвигнуть ученому памятник, в предписании говорилось:

В эпитафии или надписи, которая будет на памятнике, не должно быть таких выражений, которые бы могли затронуть репутацию этого трибунала. И такое же предупреждение надо будет сделать тому, кто будет читать надгробную речь.

Шах-Джахан

На берегу реки Джамны, в двух километрах от города Агра, который в 1526–1707 годах наряду с Дели был столицей империи Великих Моголов, стоит Тадж-Махал — великолепный мавзолей, сооруженный в память о нежной любви Шах-Джахана к своей жене Мумтаз Махал. В девичестве ее звали Арджуманад Бану Бегам, и была она племянницей влиятельного царедворца при дворе индийского правителя. В 1612 году в 19-летнем возрасте ее выдали замуж за принца Кхуррама, ставшего впоследствии падишахом Шах-Джаханом. Во время свадебной церемонии отец жениха, грозный повелитель Джангир, нарек невестку Мумтаз Махал — „Украшение дворца“. Молодые супруги нежно любили друг друга. Французский врач и путешественник Ф. Бернье, проживший в Индии 12 лет, в своих записках отмечал, что Шах-Джахан был настолько влюблен в свою жену, что не обращал внимания на других женщин. А ведь у него, как у всякого восточного владыки, был гарем, — и большой!

В 1629 году Шах-Джахан вышел с войском из Агры и направился на юг страны, чтобы покарать мятежного наместника провинции Декан. Восстание было подавлено, наместник смещен, но в Агру Шах-Джахан вернулся один: Мумтаз Махал, никогда не разлучавшаяся с мужем, во время этого похода умерла у него на руках, родив ему четырнадцатого ребенка. Горе повелителя было так велико, что он даже хотел покончить с собой…

Сначала Мумтаз Махал похоронили в городе Бурханпур (территория нынешнего индийского штата Мадхья-Прадеш), а через 6 месяцев гроб с ее телом перевезли в Агру, где над ее могилой впоследствии вознесся знаменитый теперь на весь мир Тадж-Махал. По замыслу Шах-Джахана он должен был стать символом красоты его усопшей супруги.

За несколько лет до начавшейся впоследствии смуты Шах-Джахан, видя претензии своих сыновей на престол, не мог решить, как же с ними поступить. Из опасения, что, оставаясь при дворе, они перережут друг другу горло, он решил их удалить и сделать вице-королями четырех самых крупных провинций своего государства. Трое отправились в свои уделы очень довольные, удерживали там в свою пользу все доходы края и содержали много войска, якобы для того, чтобы сдерживать подданных и соседей. Но Дара, старший сын Шах-Джахана и как бы предназначенный занять отцовский престол, остался при дворе отца. Это, казалось, отвечало и желанию Шах-Джахана, который поддерживал в сыне надежду, что именно тот займет престол. Он даже повелел придворным выполнять приказания Дары и позволил ему иметь нечто вроде трона, которой стоял ниже его трона, но при этом казалось, что сидят два падишаха. Но двум самодержцам трудно было жить в согласии, да и Шах-Джахан относился к сыну с подозрением, хотя тот всегда выказывал отцу свое почтение и любовь. За несколько лет до своего 70-летия Шах-Джахан тяжело заболел, И все уже думали, что „царь царей“ не поправится. Болезнь правителя встревожила весь Индостан, и между четырьмя его сыновьями сразу же началась междоусобица. Братья спешно начали собирать вокруг себя союзников и интриговать друг против друга. Болезнь Шах-Джахана между тем затягивалась, и даже распространились слухи, что он уже умер. При дворе сразу начался переполох, и принцы стали готовиться к решительным действиям. Каждый из них прекрасно понимал, что на пощаду надеяться нечего: тот, кто победит, отделается от остальных, поэтому нужно было или стать государем, или погибнуть.

Один из принцев, Аурангзеб хорошо разбирался в людях, умел выбрать тех, кого хотел в дальнейшем использовать, и знал, кого и когда осыпать своими милостями. Он был хитер и скрытен до такой степени, что долгое время прикидывался бедняком и дервишем, преданным вере и отказавшимся от мира. Он показывал, что совсем не претендует на отцовский престол и мечтает лишь о тихой жизни, молитвах и общении с благочестивыми людьми. При этом Аурангзеб неустанно интриговал при дворе, но делал это столь ловко, что ничего не было заметно. Он соединил свою армию с войском своего брата Морад-Бакшу, чтобы объединенными силами пойти на Дару. Их сильная армия заставила задуматься не только старшего брата, но и самого Шах-Джахана, который знал упорство и настойчивость Аурангзеба. Шах-Джахан находился в это время в крепости Агры — в руках Дары, который готовился к войне, только ею и дышал, пылая страшной ненавистью к братьям. Но что мог сделать он, больной 70-летний старик? И пришлось Шах-Джахану отдать в распоряжение сына все свои сокровища; кроме того, он вызвал своих старых и наиболее доверенных военачальников и приказал им сражаться за Дару.