Страница 24 из 45
Желаемое сбылось. В сердце Америки, в Канзас-Сити, где собрался конвент демократов, отзвуки военно-морской славы ощущались слабо в отличие от отчаянного крика фермеров о расширении денежного обращения. Это и предопределило избрание Брайана. Наиболее интересными и важными в его программе были два вопроса. Первый касался установления хотя бы минимальной формы контроля над монополиями. Брайан добился включения в предвыборную платформу требования регистрации монополий в специальном ведомстве федерального правительства и ограничения капитала компании твердым пределом. Второй вопрос был связан с отказом от империалистической внешней политики. Все это превращало традиционное пикирование двух буржуазных партий в политический диспут, затрагивающий основы, принципы внутренней и внешней политики, ведущий к поляризации взглядов и социальных сил.
Экспансионисты старались привить правящей элите вкус к власти. Наконец-то, считал Рузвельт, косная масса американской буржуазии почувствовала воодушевление строителей империи. Даже М. Ханна, еще два года назад едва ли не проклинавший пособников авантюры ― войны с Испанией, теперь с энтузиазмом рассуждал о «марше христианизации и цивилизации мира». Распространение империалистического мировоззрения, шовинистических взглядов благоприятствовало судьбе Рузвельта, решаемой у избирательных урн. Рузвельт просил голосовать за Маккинли потому, что «ныне, на заре нового века, мы желаем гиганту Запада, величайшей из республик, над которыми когда-либо сияло солнце, принять достойный старт в гонке за национальное величие».
Его слова были целиком обращены к американской буржуазии. Рабочий класс Америки угрюмо наблюдал обычный фарс тщательно подготовленного «народного волеизъявления». Работа, хлеб, права профсоюзов, а не Филиппины и Пуэрто-Рико интересовали рабочую Америку. В разгар кампании (в такое неудачное время ― жаловались в штаб-квартире республиканской партии), в сентябре 1900 года началась массовая забастовка шахтеров. Кнутом и пряником, разгоном демонстраций и десятипроцентным повышением зарплаты отдельным категориям рабочих забастовку удалось остановить. Рузвельта, как кандидата на слишком высокий пост, не допускали к этому «грязному» делу. У него было свое амплуа, он играл на внешнеполитическом экспансионизме.
Флирт с передовыми идеями века окончился. Рузвельт становится признанным лидером наиболее влиятельного слоя американской буржуазии. Он пишет в эти дни Э. Руту: «Я надеюсь, что Вы придете ко мне на обед, который я даю Дж. Моргану. Видите ли, это для меня попытка укрепиться в консервативных воззрениях, входя в соприкосновение с влиятельными классами, и я думаю, что заслуживаю поощрения. До сих пор я давал обеды лишь профессиональным политикам или более или менее фанатичным радикалам. Теперь я вырабатываю манеры, необходимые для вице-президентского поста». Дж. П. Морган активно помогал в этом Рузвельту. Оба крупнейших деятеля эпохи ощущали взаимозависимость. Рузвельт желал войти в высший круг власти и возглавить его. Морган стремился укрепить свой авторитет на фондовой бирже и монополизировать всю сталеплавильную индустрию. Рузвельт нуждался в финансовой поддержке и доверии клана ведущих финансистов и промышленников. Морган хотел получить гарантию, что правительство будет благоприятствовать большому бизнесу. Успех пришел 6 ноября 1900 года. Рузвельт занял вице-президентское кресло, пост председателя в сенате, а Морган объявил о создании «Стальной корпорации Соединенных Штатов» ― знаменитого гиганта «Ю. С. стил корпорейшн».
В журнале «Лайф» от 24 января 1901 года была опубликована остроумная шутка. Некоего мальчика спрашивают: «Кто сотворил этот мир, Чарльз?
― Бог создал мир в 4004 году до рождества Христова,но в 1901 году Джеймс Хилл, Джон Пирпойнт Морган и Джон Рокфеллер переделали его».
Пост, за который Т. Рузвельт боролся с такой яростью, в конечном счете не принес ему желанного удовлетворения. Вице-президент в США ― должность, чаще всего, теневая, в его обязанности входит следить за процедурой дебатов в сенате. Человек действия, волюнтарист, бесконечно гордый своей мнимой принципиальностью, Рузвельт должен был теперь постоянно жить в обстановке компромиссов, диктуемых логикой политических споров демократов и республиканцев. Однако удача и на этот раз не подвела Рузвельта. Первая сессия сената в марте 1901 года была короткой. Верхняя палата американского конгресса без особых возражений утвердила назначения на государственные должности, сделанные президентом Маккинли. После окончания сессии Рузвельт приступил к упрочению своих позиций, созданию собственного блока сил, который мог бы вывести его на президентскую орбиту в 1904 году.
В первом ряду соратников ― сенатор Кэбот Лодж. Он советует Рузвельту до поры до времени («четыре года, считая от нынешней даты») быть лояльным президенту Маккинли. Выдвигается на особые позиции Уильям Тафт. Возможно, он не стал бы президентом в 1908 году, если бы не писал Рузвельту в 1901 году: «Я уверен, что Вас ждет номинация в 1904 году». Рузвельт осознает растущую мощь Дальнего Запада и стремится заручиться поддержкой местных лидеров. Он полагает, что в броске к президентству можно будет снова рассчитывать на поддержку спасительного для него триумвирата 1900 года ― Т. Платта, М. Кэя и Б. Пенроуза. Даже М. Ханна будто бы несколько смягчился в отношении к нему. И все же для достижения цели надо лишить его опоры ― поддержки республиканцев в южных штатах, негров. Уже в марте 1901 года Рузвельт установил контакт с известным деятелем негритянского движения Букером Вашингтоном. Кроме того вице-президент собирался сделать примирительный в отношении южан жест ― посетить дом своей матери в Роевилле (штат Джорджия). Кровь южанина ― тоже «политический фактор».
Планы Рузвельта нарушились неожиданно.
В Белом доме
Что было главным событием только что окончившегося XIX века? Большинство сошлось на том, что самый мощный эффект дало применение электрической энергии. Буржуазии в зените ее могущества мир казался прекрасным, а XIX век ― лучшим периодом в истории человечества. Как писал доктор Хиллс, «законы стали более справедливыми, музыка ― более приятной, книги ― умнее, в домах больше счастья... Сердце каждого становится одновременно и более справедливым и более мягким... ибо сегодня искусство, промышленность, изобретения, литература, знания и управление ― все движется в триумфальной христовой процессии вверх по холму славы». Нужна была трагическая, перевернувшая все буржуазное миропонимание первая мировая война, чтобы уже никогда век минувший не сопровождался такими восхвалениями.
Впрочем, и тогда имелось достаточно пессимистов. Уильям Дженнингс Брайан полагал: «Увеличивающееся влияние богатства приведет к росту безразличия в отношении неотъемлемых прав человека». Президента Корнелльского университета Шермана тревожило то, что в будущем «экзальтация, поклонение и погоня за деньгами станут главными благами жизни». Профсоюзный босс Сэмюэл Гомперс более всего боялся конкуренции заграничной дешевой рабочей силы. Многие полагали, что самая большая опасность будущего ― алкоголь. Президент Йельского университета Хедли предостерегал прежде всего от индивидуализма, епископ Глочестерский ― от «самовосхваляющего тщеславия», писатель А. Конан-Дойль от «несбалансированной, экзальтированной, погрязшей в сенсациях прессы». Многие боялись растущей искусственности человеческих отношений, и только епископ Кентерберийский на вопрос, какие беды он ждет в будущем, ответил: «Не имею ни малейшего представления».
В начале нынешнего века небоскребы еще не затмили дома человеческих пропорций, а мода не стремилась к экстравагантности. Джентльмены не изощрялись в нарядах. Безраздельно царили темные тона. Добротные ткани говорили о принадлежности к бомонду. Непременным атрибутом одежды была тугая, не терявшая форму шляпа «дерби». Плотно набитые ватой плечи пиджака подчеркивали мужественность. Белая рубашка венчалась предельно накрахмаленным тугим воротничком. Некоторое разнообразие вносил лишь галстук, но и здесь гамма цветов была ограничена «респектабельным» набором. Сезонности в одежде не существовало. Различалась лишь повседневная одежда (всегда немного потертая) и ― с иголочки ― воскресная. Колебания моды не делали представителей одного круга разномастными. Игривость и легковесность не поощрялись. Джентльмены делали деньги и политику, уважали себя сами и требовали этого от других. Снобизм и высокомерие были отличительной чертой поведения высшего круга в отношении «массы». Между собой джентльмены держались гораздо более непринужденно, здесь называли друг друга уменьшительными именами и похлопывали по плечу.