Страница 41 из 47
По дороге в спальню им встретился в коридоре обиженный Фунтик. Пес взглянул на них с печальным пониманием того, что третий лишний, опустил голову, а потом и нос уткнул в лапы так, как будто ему стало холодно.
— А как у вас отношения с тетей Дашей? — во второй раз спросила Мария.
— Добрососедские.
— Что ж, это тоже немало. Но ты ведь еще крепкий…
— Хочешь спросить меня о других женщинах?
— Зачем мне о них знать, когда ты рядом? Это ведь чудо! И я не хочу гневить Бога — не хочу знать большего. В моем сознании ты всегда был моим. С пятнадцати лет. А теперь этот морок вдруг стал явью. Мне все время хочется тебя пощупать.
— Что я, курица?
— Фу, дуралей! — рассмеялась Мария. — Как я рада, что ты такой дуралей!
Помолчали в ночи.
— Да, я не сказала тебе самого главного. В Тунизии мне встретился парнишка, который учился с моей Сашей в фельдшерском училище при большой московской больнице. А мама, оказывается, работала там посудомойкой. Так что они в Москве. Живут под фамилией Галушко — это денщик был у папá.
— Сидор. Помню. Пел чудно. Вашей няни сын. Конечно, им нельзя жить под своей фамилией. Царских адмиралов там не жалуют. Может быть, придут времена, когда ты что-то о них узнаешь.
— Вряд ли. Была война горячая. Теперь война холодная. Но война — все равно война.
— Холодная получше горячей, — задумчиво сказал Павел. — А мой Николай на Аляске служит. Он так и говорит: послали меня служить в бывшую Россию. Он мне такие штуки рассказывал: они там над нейтральными водами летают на дежурствах с русскими параллельными курсами, рассказывал, иногда сходятся крыло к крылу до десяти метров, хулиганство, конечно, но и американские пилоты и русские — ребята веселые. Они видят друг друга в подробностях, улыбаются и приветствуют. А самолеты у русских называются Ту-4. Колька говорит, машина один к одному В-29, классная машина.
— А ты никогда не хотел приехать в Тунизию?
— Нет. Не приходило в голову.
— А я ощущаю Тунизию как бы второй Родиной. Та частичка России, что там была, — наша эскадра, наш кадетский корпус в форте Джебель-Кебир, моя любовь к тебе — навечно в моей душе. Я иногда думаю: наверное, вернусь туда умирать.
— Бог с тобой, зачем с этим спешить!
— Спешить не спешить, а все равно всем придется. Там умерла моя названная сестра Ульяна. Она вышла замуж за вождя туарегского племени, а потом погибла, спасая в реке девчушку-рабыню. Знаешь, в пустыне есть сухие русла рек — вади, весной они очень многоводные и текут с бешеной скоростью. Девочка играла на берегу и упала в вади, Уля бросилась за ней, успела выбросить девочку, а сама попала в водоворот, ударилась головой о карниз высокого берега — и все. Там, в Бизерте, сейчас храм Александра Невского и Андреевский флаг, тот, что спускали на твоих глазах. А в столице, в Тунисе, пока нет нашего храма, надо бы построить. А ты чувствуешь Америку своей Родиной?
— Конечно, нет. Я ведь приехал в Америку на тридцать девятом году жизни, а сорок лет — самый тревожный возраст для мужчин. Вот и я приживался на новом месте тяжело. Много в те годы свалилось на меня всякого. Сначала чуть семью не бросил. Потом чуть не спился. Потом чуть не погиб. Длинная история и скучная, как насморк. Пошел работать к Сикорскому, многие наши шли к нему.
— А ты его хорошо знаешь?
— Хорошо никто никого не знает, а вот давно — это точно. Мы с Игорем Ивановичем в Санкт-Петербургском кадетском морском корпусе вместе учились — с девятьсот третьего по девятьсот шестой годы. Потом он, не доучившись, ушел на гражданку изобретать самолеты, а я окончил корпус и начал службу царю и Отечеству.
— Вы ровесники?
— Нет, я с восемьдесят седьмого, а он с восемьдесят девятого года.
— Человек он на весь мир знаменитый, — сказала Мария. — Значит, русских привечал?
— Еще как привечал и до сих пор привечает.
— А чего ты от него ушел?
— С гениями работать непросто.
— Он тебя притеснял?
— Ни-ни, ни Боже мой! Но рядом с ним я невольно чувствовал свою недостаточность. Сначала у меня все шло хорошо. Мы работали на острове Лонг-Айленд, на ферме одного из русских летчиков. Вообще в компанию первых пайщиков собрались все русские. Работали под дырявым навесом. Чертили в углу курятника. Многие из материалов для постройки самолета брали с соседней свалки. Эта свалка была для нас настоящим островом сокровищ. Но зато вся наша компания называлась так громко, что аж искрило при произношении: «Сикорский Аэроинжиниринг Корпорейшн». А было нас вместе с Игорем Ивановичем пятнадцать человек, и работали мы бесплатно — платить было нечем. Американцы толпами приходили посмотреть на сумасшедших русских, которые работают по четырнадцать часов в сутки бесплатно, — для Америки это было невиданное чудо. На диком энтузиазме у меня получалось хорошо, я был в своей тарелке, а когда фирма встала на ноги и сделалась действительно корпорацией, я понял, что не тяну. Наверное, так было дело, так я сейчас думаю. И я ушел в самостоятельное плавание. Все-таки я успел побыть адмиралом — это меня смущало, подхлестывало мое тщеславие. Как я сейчас понимаю, мне не хватило мужества. А я у Сикорского был не единственный адмирал, был еще у нас адмирал Блохин, сначала Сикорский его назначил заведовать кадрами, а он поработал и отказался, попросил дать ему место рабочего и очень быстро стал первоклассным слесарем. Вот у него мужества хватило, он нашел силы перешагнуть через свое былое адмиральство, а я не смог.
— Ты так говоришь о себе, как будто о постороннем рассказываешь.
— Это старческое, — усмехнулся Павел. — А Сикорский никого не удерживал, а, напротив, помогал встать на свои ноги. Ему ведь тоже Рахманинов помог, дал пять тысяч долларов, а в двадцать третьем году это были большие деньги.[25]
— Они и сейчас большие. Я что-то нигде не читала об этом факте.
— А кому надо? Кто напишет, что русский помог русскому? О том же Сикорском пишут, что он великий американский авиаконструктор, только так — американский. Они думают только о престиже Америки — и правы. Они думают о себе, а мы должны думать о себе сами.
— У меня муж тоже был летчик, — неожиданно сказала Мария.
— А почему был?
— Он погиб в воздушном бою в сорок втором, пошел на таран немецкого бомбардировщика. Над Ла-Маншем.
— О, вот об этом я точно читал в американской газете. Помню заголовок: «Таран над Ла-Маншем». Царство ему небесное! — перекрестился Павел.
— Царство небесное! — перекрестилась и Мария.
— Он был француз?
— Да. Его звали Антуан.
— Достойный человек, — задумчиво сказал Павел. — Война в первую очередь берет лучших…
Наконец они крепко уснули — опустошенные, звенящие от блаженного напряжения и взаимной нежности.
Мария проснулась от страха — она протянула руку, чтобы обнять Павла, и рука ее оцепенела в пустоте. Она открыла глаза, присмотрелась в темноте, ощупала постель — нет, никого с ней не было. Мария вскочила на ноги, пробежала к окну, резко отодвинула портьеры: спокойный ровный свет пасмурного октябрьского утра залил спальню. Не было ни одежды Павла на стуле, ни его желтых ботинок у кровати, не было даже его следа… Кое-как попав в рукава халата, босая, она выскочила в темный коридор, тишина стояла в квартире оглушающая. Чутко прислушиваясь, Мария пошла из одной комнаты в другую — никого. Вот наконец и гостиная, большие напольные часы в виде готической башни показывают ровно десять, но почему-то не бьют. Странно. Мария подождала минутку, но часы так и не ударили.
Дверь кухни была закрыта, но и за ней тишина.
Собравшись с духом, она распахнула кухонную дверь.
Нюся и Павел сидели за кухонным столом и играли в карты. Фунтик, обычно садившийся только у ног Марии, скромно сидел у ног Павла.
Мария подошла к ним простоволосая, оказывается, заплаканная. Когда успела заплакать, она и сама не знала.
— Вы что делаете? — растерянно спросила Мария, глядя на игроков с картами в руках.
25
Игорь Иванович Сикорский эмигрировал в США в 29 лет. К тому времени он уже был знаменитым русским авиаконструктором, создателем первого в мире многомоторного самолета. Отец мирового тяжелого авиастроения, а впоследствии вертолетостроения прибыл в Америку в марте 1919 года практически без денег, но с неколебимой уверенностью в своем будущем.
Все оказалось не так просто.
Лишь 5 марта 1923 года была зарегистрирована компания «Сикорский Аэроинжиниринг Корпорейшн» с капиталом в 800 долларов, с заводским цехом под навесом, чертежным бюро в курятнике, с сотрудниками-пайщиками из бывших русских летчиков и моряков, работающих бесплатно. (Заметим в скобках, что компания здравствует и ныне, в XXI веке.)
Осенью 1923 года положение компании стало критическим, казалось, она обречена на гибель. Но пришел на помощь прославленный русский композитор и пианист Сергей Рахманинов — он купил акций компании на пять тысяч долларов и согласился стать ее вице-президентом. Дело было спасено, и люди заработали с новым приливом энтузиазма.
Как известно, первый набросок вертолета сделал еще Леонардо да Винчи в 1489 году. Есть разработки вертолета и у Михаила Ломоносова. В 1928 году патент на свой вертолет зарегистрировала в Британии княжна М. Юсупова. Вообще говоря, история мирового вертолетостроения пестрит фамилиями русских инженеров и в XIX и в XX веке. Ведущую роль в теории и практике мирового вертолетостроения сыграли в XX веке такие русские эмигранты, как Д. П. Рябушинский, В. С. Маргулис, И. И. Махонин, Н. И. Флорин, Б. В. Сергиевский, К. Л. Захарченко, А. А. Никольский и многие другие, не настолько всемирно признанные, но довольно крупные русские ученые и конструкторы.
С начала XX века активные попытки построить многовинтовой вертолет не без успеха предпринимались во Франции, Германии, Англии, США. Так, например, 17 апреля 1923 года четырехвинтовой вертолет конструкции соратника Сикорского русского инженера Г. А. Ботезата поднял в воздух четырех пассажиров. В дальнейшем многовинтовые вертолеты не зарекомендовали себя как достаточно надежные, и пальма первенства перешла к одновинтовым машинам Сикорского. Во время Второй мировой войны они проделали много полезной работы по спасению людей, техники, разведке в тылах противника, по обнаружению подводных лодок и т. д. В Европу американские военные вертолеты Сикорского, заказанные британскими вооруженными силами, прибыли из США в ноябре 1943 года на палубе британского транспортного судна «Дагестан».