Страница 59 из 65
На его предплечье надето кольцо, специально выкрашенное ярко-алым лаком. Теперь зверька можно легко увидеть и выделить из большого числа таких же зимующих «рыжиков» в одном из старых зданий нашего города. Его паспортные данные: серия «Р», номер — 52055, помечен 20 марта 1980 года в Алма-Ате. А добрые люди, которые заботливо опекали его всю зиму, показали пример замечательного взаимоотношения человека и дикого животного.
Е. В. БЕСЕДИН
Весенний манифест
Не случалось ли вам, поднимаясь утром с постели, ощутить вдруг слегка необычное в февральскую пору явление нового дня, наполненного какими-то неожиданно радостными предчувствиями?
В чем же дело? Почему так быстро дремотное состояние сменяется бодростью и жизнерадостной заинтересованностью?
Воробьи! Вот он, тот самый пернатый народец, который довольно-таки невозмутимо превозмогал зимние «удовольствия» бок о бок с немногими другими видами птиц, а теперь веселым и звонким многоголосьем наполняет все вокруг. Такое приятное и чистое «чиликанье» слышится зимой. Весенний же воздух наливает его силой и искусством!
Бедный февраль! Удрученный торжеством птичьих голосов, едва поддерживая свое уже подточенное здоровье, он все же отчаянно сопротивляется теплу. Присвечивая себе в ночи простуженным месяцем, нетщательно и торопливо сковывает он морозом почву, которую уже начинают питать весенние соки. Перебегая от одного уцелевшего сугроба к другому, предохранительно покрывает их своими ладонями — «греет». Немощно и сокрушенно проводит он бессильными «руками» холода по темным, будто отяжелевшим ветвям деревьев...
Но не устоять холодам! Где-то там, далеко, за тысячами километров собираются в путь Великие Птичьи Полки. Свежие весенние запахи, слитые в одно общее движение всех жизненных сил, сокрушают упрямого Старца: кряхтя уходит февраль в разрушенные ворота Зимы. А в другие — триумфальные праздничные ворота — жалуют долгожданные гости, меньшие сограждане наши — птицы. Направляемые сложными и во многом еще загадочными для нас, людей, механизмами инстинкта, птицы дружно втягиваются в перелет. Природа за миллионы лет предусмотрела для своих пернатых творений условия жизни, предписав им прибывать в означенные места в четко выверенные сроки. Заметим, что все меньше необъяснимого сохраняется в содержании тайны перелетов. Ученые-орнитологи успешно и с большим увлечением работают над окончательным разъяснением этой удивительной загадки Природы.
Итак, свершается Весна. Если мы с вами живем в таком большом городе, как Алма-Ата, то, чтобы испытать интерес к птицам, нужно уехать в Природу. И там .не потребуется ни напряжения, ни особой пристальности, чтобы заметить птицу и любоваться ею. К нашему удовольствию пернатые — одни из самых открытых существ со многими приметными особенностями. Они в большинстве своем подвижны, приятноголосы, комичны и почти сообразительны.
Если в вас воспитано уважение ко всем живым созданиям Природы, шедеврам ее творчества, вы полюбите по-настоящему птиц. И никогда вас не пресытят наблюдения за этими яркими, темпераментными и изящными существами, которые вносят очарование в наши горы, леса и степи, особенно в весеннюю пору!
А. Ф. КОВШАРЬ
В чужой стихии
Как-то погожим майским вечером, завершив обследование низовьев реки Талас и окружающих ее пустынных пространств, мы возвращались в город Джамбул. Когда до города оставалось всего километров двадцать, я вспомнил, что где-то поблизости должно быть озеро Сингербай, на берегах которого, как мне рассказывали, гнездятся журавли-красавки. Проверить это было очень заманчиво. Поэтому, несмотря на позднее время и общую усталость, я обратился к руководителю экспедиции с просьбой свернуть к озеру.
К моему удивлению, Иван Моисеевич сразу же согласился, и вот после получаса петляний по разбитым проселочным дорогам и расспросов то в одном селе, то в другом наш видавший виды запыленный УАЗик остановился, наконец, на зеленой лужайке у крохотного, но живописного озерка. Берега его густо поросли тростником, на противоположном берегу виден был какой-то дом отдыха, а прямо перед нами расстилался широкий открытый плес. Рядом тарахтел трактор, а по дороге то и дело проезжали машины.
Несмотря на такую близость цивилизации, озерко жило своей жизнью. На открытом плесе плавали утки и лысухи, в дальнем углу держался выводок большой поганки, или чомги. Из тростниковых крепей доносились крики камышниц, а скрипучие голоса дроздовидных камышевок состязались с дружным хором озерных лягушек. По берегам кормилось несколько черноголовых трясогузок и прилетевшие из поселка удод и пара скворцов, в воздухе стремительно носились, спускаясь до самой воды, деревенские и береговые ласточки. Журавлей вокруг не было видно, и только вдали, на фоне заходящего солнца, высоко в небе медленно проплывали два характерных величавых силуэта, но кто это был — серые журавли или красавки — так и осталось неясным.
Повисшее над горизонтом солнце осветило озерко косыми лучами, и на воду легли длинные тени от стеблей тростника. Пора было ехать обратно. Но когда я, подойдя к машине, бросил последний взгляд на озеро, то заметил, что поверхность его, бывшая еще минуту назад зеркальной, оказалась прочерченной какой-то линией, которая все удлинялась, образуя впереди себя расходящиеся круги. По озеру кто-то плыл.
Каково же было мое удивление, когда, посмотрев в бинокль, я обнаружил, что это была ... ласточка! Обыкновенная светло-бурая береговушка, намокшее оперение которой казалось сейчас почти черным. Странно было видеть эту властительницу воздуха в столь необычной для нее обстановке. Узкие, серповидно изогнутые крылья ее, так восхищающие нас легкостью и грациозностью своих движений в воздухе, сейчас намокли и беспомощно обвисли, напоминая скорее ходули или костыли, которыми птичка с видимым усилием опиралась о воду, занося их далеко вперед и рывком приподнимая тело над водой. После нескольких таких рывков, отдаленно напоминающих плавание стилем баттерфляй, ласточка подолгу отдыхала, распластав на воде крылья, а потревоженная ее продвижением вода светилась за ней шлейфом из пузырьков воздуха.
Затаив дыхание, следили мы за этим поединком маленькой птички с чужой для нее стихией. Путь ее лежал к тростнику, взобравшись на наклонные стебли которого, ласточка могла бы просушить крылья и улететь. Вот уже до спасительных стеблей остается метров двадцать, затем десять, пять, и наконец птичка скрылась в густых тростниковых зарослях. Расстояние в тридцать метров она преодолела за три минуты, тогда как летящей для этого понадобилось бы не более нескольких секунд...
Трясясь по ухабам разбитой дороги в наступающих сумерках, мы долго обсуждали только что виденное. Как ласточка попала в воду? Видимо, во время питья налету она не рассчитала то ли угол наклона, то ли скорость — вот и зачерпнула лишку воды. Как она сумела так долго продержаться на воде? В этом нет ничего удивительного. Ведь удельный вес птиц очень мал, и не только за счет пневматичности скелета и расположенных в полости тела воздушных мешков. Сам перьевой покров удерживает очень много воздуха и служит как бы спасательным кругом. Поэтому любая птица может держаться на воде, пока перо ее окончательно не намокнет. Известны случаи вынужденной посадки на воду в океане даже таких сухопутных птиц, как перепел. Вся загвоздка в том — как взлететь? Ведь сухопутная птица не может разбежаться по воде и оттолкнуться от ее поверхности при помощи перепонки на пальцах ног, как это делают, например, утки. Но наша ласточка нашла выход, добравшись до спасительного тростника.