Полуночное солнце

Если я надеялся, что звук её голоса поможет мне распознать тон её мыслей, которые, может быть, просто потерялись в общем шуме голосов, то меня мгновенно постигло разочарование. Обычно мысли людей звучат в той же тональности, что и их обычные голоса. Но этот тихий застенчивый голос, не походивший ни на один другой в этом зале, был мне совсем не знаком. Я мог утверждать это с абсолютной уверенностью. Совершенно новый голос.

"Ха-ха, удачи тебе, дурочка", — подумала Джессика прежде, чем ответить. — Это Эдвард. Он, конечно, обалденно красив, но не трать на него время. Он ни с кем не встречается. Мы для него лицом не вышли. Слишком много о себе воображает! — фыркнула она.

Я отвернулся, пряча усмешку. Ни Джессика, ни её одноклассницы и не подозревают, как им необыкновенно повезло, что никто из них — хе-хе! — не пришёлся мне по вкусу.

Одновременно с этим мимолетным мрачненьким юмором я ощутил странный импульс, который сам не совсем понял. Он имел какое-то отношение к тому, что новенькая не знала, что за внешней дружелюбностью Джессики скрывается злоба... Во мне возникло в высшей степени необычное стремление встать между ними, защитить Беллу Свон от тёмных порождений мозга Джессики. Какое странное чувство. Пытаясь понять, почему оно возникло, я ещё раз окинул новенькую внимательным взглядом.

Возможно, во мне вдруг взыграл глубоко затаившийся инстинкт защитника, велящий сильным вставать на сторону слабых. Эта девушка выглядела гораздо более хрупкой, чем её новые одноклассники. Её кожа была настолько тонкой и прозрачной, что было непонятно, как она может предоставлять ей какую-то защиту от внешнего мира. Я мог видеть ритмичную пульсацию крови в её венах под просвечивающей, бледной оболочкой... Нет, нельзя сосредоточиваться на подобных представлениях. Я не собирался изменять своему жизненному выбору, но сейчас я был измучен жаждой так же, как и Джаспер, поэтому лучше держаться подальше от искушений.

Между её бровями пролегла неглубокая морщинка, о чём она, похоже, и не догадывалась.

Как всё это выбивало меня из колеи! Я видел, что для неё, несомненно, было утомительно вот так сидеть, вести беседы с незнакомыми людьми, быть в центре общего внимания. То, что она крайне застенчива, было видно по тому, как она слегка сутулила свои тщедушные плечи, будто каждую минуту ожидала резкого толчка в спину. Но всё это я мог только слышать, видеть или вообразить. Мозг этой жалкой девчонки был закрыт для меня, я ничего не мог различить в нём, кроме абсолютной тишины. Как это может быть?!

— Ну что, пошли? — буркнула Розали, прерывая мои размышления.

Я с облегчением отвернулся от девушки. Меня раздражало раз за разом терпеть провалы своих попыток. И я не собирался подогревать свой интерес к её скрытым мыслям только потому, что они мне недоступны. Без сомнения, когда я расшифрую их — а я обязательно исхитрюсь и сделаю это — они окажутся такими же мелкими и заурядными, как и у любого другого представителя людской породы. Вряд ли они даже будут стоить затраченных на них усилий.

— Так что, новенькую уже как следует напугали нами, или как? — спросил Эмметт, все ещё ожидая ответа на свой предыдущий вопрос.

Я неопределенно пожал плечами. Особенного любопытства у Эмметта не возникло, так что он не стал выуживать из меня больше информации. Да и мне тоже не стоило бы интересоваться всякой чепухой.

Мы поднялись и вышли из столовой.

Эмметт, Розали и Джаспер играли роль учеников выпускного класса, сениор[1]. Они ушли на свои занятия. На мою долю выпало играть роль младшего брата. Я направился на урок биологии в свой юниор-класс, заранее приготовившись умирать со скуки. Вряд ли мистер Бэннер, человек весьма среднего ума, выдаст на лекции что-то такое, что удивит обладателя двух ученых степеней в области медицины.

В классе я сел за свой стол и вывалил на него книги — опять-таки, они являлись всего лишь маскировкой: в них не было ничего, чего я бы уже не знал. Я был единственным в классе, кто сидел один. Люди безотчётно боялись меня; и хотя понять, что происходит, у них не хватало соображения, их инстинкты подсказывали, что от меня следует держаться подальше.

Класс постепенно заполнялся учениками, возвращавшимися с ланча. Я откинулся на стуле, приготовившись к томительному ожиданию окончания урока. Ах, как жаль, что я не способен спать...

Я как раз начал размышлять о новенькой, когда Анджела Вебер привела её в класс. Поэтому её имя, прозвучавшее в голове Анджелы, сразу привлекло мое внимание.

"Белла, кажется, такая же застенчивая, как и я. Уверена — сегодня у неё по-настоящему трудный день. Эх, сказать бы ей что-нибудь подбадривающее…. Но, скорее всего, она ещё больше застесняется… Глупо получится..."

"Она!" — подумал Майк Ньютон, повернувшись на своём стуле, чтобы увидеть, как они входят.

И по-прежнему с того места, где стояла Белла Свон — ничего. Вместо суетных мыслишек, которые должны были бы действовать мне на нервы — лишь тишина.

Она подошла ближе, двигаясь к учительской кафедре по проходу рядом с моим столом. Бедная девочка: единственное свободное место в классе было возле меня. Автоматически я освободил её половину стола, сдвинув книги в стопку. Я сомневался в том, что ей будет уютно рядом со мной. Её ждёт очень длинный семестр — по крайней мере, на этом предмете. Хотя, возможно, сидя рядом с ней, я найду способ раскусить этот крепкий орешек — тайну её молчаливого мозга. Вообще-то, я никогда раньше не нуждался в тесной близости, чтобы справиться с подобной задачей... Да может, там и слушать-то особо нечего...

А тем временем Белла Свон шагнула в поток теплого воздуха от калорифера, дувшего прямо на меня.

Её аромат ударил меня, как таран, как стенобитное ядро. Нет образа, достаточно яркого, чтобы передать всю сокрушительную силу произошедшей со мной в тот момент перемены.

Я мгновенно утратил последние черты, роднящие меня с тем человеком, которым я когда-то был. Маска человечности, которой мне до сих пор удавалось прикрываться, рассыпалась в прах и исчезла без следа. Ничего человеческого во мне больше не оставалось.

Я — хищник. Она — моя добыча. И никаких других истин в мире не существовало.

Не было комнаты, полной очевидцев — для меня они все стали "сопутствующими потерями". Загадка её таинственного разума была забыта. Какое мне дело до её жалких мыслей, тем более, что времени на мыслительную деятельность у неё осталось не много!..

Я вампир, а у неё была самая сладкая и душистая кровь, какую я когда-либо ощущал за последние восемьдесят лет.

Я даже представить себе не мог, что такой аромат может существовать. А если бы знал, то давно бы уже отправился на поиски его обладательницы. Ради неё я обошёл бы всю планету. Я уже представлял себе, какова она окажется на вкус…

Жажда обжигала мою глотку. Рот пересох и спёкся, даже поток струящегося яда был не в состоянии облегчить ощущение жгучей сухости во рту. Желудок скрутило от голода — второй ипостаси жажды. Мышцы напряглись для прыжка.

Даже полной секунды не прошло. Она все ещё делала тот самый шаг, что поставил её на пути жаркого дуновения из калорифера.

Когда её нога, наконец, коснулась пола, она украдкой покосилась на меня — явно желая, чтобы я этого не заметил. Но не тут-то было: наши взгляды столкнулись, и я увидел своё отражение в зеркале её огромных глаз.

Потрясение, испытанное от того, что я там увидел, на некоторое время отсрочило исполнение смертного приговора, который я вынес ей.

И тут она сделала положение ещё сложней. Выражение моего лица смутило и испугало её до такой степени, что к её щекам снова прилила кровь, окрашивая кожу в самый аппетитный цвет, который я когда-либо видел. Густой туман её аромата окутывал мой мозг, разъедал его, мешал мне думать. Мои мысли бунтовали и отказывались подчиняться воле.

Она пошла быстрее, как будто осознала необходимость спасаться бегством. Спешка сделала её неуклюжей — она споткнулась и, пошатнувшись, чуть не упала на девушку, сидящую передо мной. Жалкая слабачка. Даже ещё более хилая, чем обычный средний человек.

1

В большей части американских четырёхгодичных старших школ принята следующая градация: 1-й год — фрешман, 2-й год — софомор, 3-й год — юниор, 4-й год — сениор.