Рюрик

Он поднял обе руки вверх, обращаясь к божеству, и тяжело вздохнул, зная, что новгородский князь не сразу переварит сказанную им правду.

Вадим вскочил и метнулся к выходу. У самой двери светлицы князь остановился, оглянулся на Гостомысла и хотел было что-то ему сказать, но посадник вдруг быстрым суровым взглядом приковал его к порогу, и князь не посмел ослушаться.

- Боле меня, старика, в дела Рюриковы не впутывай! - грозно прошептал он. - И людей моих своим шатанием не прельщай! - тихо, но строго наказал Гостомысл и отвернулся от разгоряченного князя.

Вадим быстро оценил все и, стоя у порога светлицы, вдруг угрожающе проговорил:

- Об одном прошу, старейшина: не мешай мне, коль чего заподозришь. Не мешай!

Гостомысл вздрогнул, с гримасой ужаса на лице обернулся к князю и не смог произнести в ответ ни звука. Резкая боль пронзила грудь, и посадник вновь схватился за сердце.

- Я Словении! - как будто издалека услышал он голос Вадима. - И дозволь мне до конца испить свою чашу!

Князь рванул на себя тяжелую дверь светлицы и быстро вышел.

Гостомысл безнадежно махнул рукой вслед ушедшему, горько вздохнул, согнулся в три погибели и мрачно задумался.

Вадим стрелой слетел с крыльца дома посадника и пересек просторный двор. Меховая сустуга на князе широко развевалась, длинные полы трепал сырой холодный ветер, но Вадим не замечал ни холода, ни сырости. Отворив рывком калитку, он едва не сшиб с ног известного новгородского волхва-кудесника, которому, наверное, было не меньше ста лет, но держался этот мудрый словенский жрец еще прямо, был седоголов и длиннобород. Уступить бы дорогу Ведуну, не лететь бы буйным ветром навстречу, но зло кипело так бурно в душе новгородского князя, что даже заветы, усвоенные с детства, о почитании мудрой старости не приостановили его бега.

Ведун посторонился, уловил безумство взглядя новгородского князя и прошептал ему вслед:

- Идеть, словно леший, а душа горить, яко огонь! Совы... правду, ведаю, глаголили...

Вадим убежал, не слыша Ведунова пророчества, а кудесник неторопливо переступил порог Гостомысловой светлицы.

- Доброго тебе духа, новгородский владыка! - старческим голосом произнес он и поклонился главе объединенных словен.

- А-а! - хрипло протянул новгородский посадник, тяжело разгибая спину и поднимаясь навстречу кудеснику. - Ведун, глашатай судьбы, идет! - с грустной улыбкой поприветствовал он волхва и с трудом договорил: - А я только что хотел послать за тобой. Учуял ты мой зов. - Пряча усталость и превозмогая боль, все еще державшуюся в груди, Гостомысл подошел к старцу и печально проговорил: - Что молвишь, мой мудрый ср-ветник?

Он обнял старика и усадил рядом на широкую беседу за стол.

- Цежи отведаешь? Али киселька гречишного? - Гостомысл подвинул Ведуну два глиняных блюда. Старик поклонился благодарно, осторожно взял в руки блюдо с гречишным киселем, отпил немного и проницательно оглядел посадника.

- Что-то ты не бойкой нонче, - нерешительно произнес кудесник, но Гостомысл махнул рукой.

- Бывает! Поведай лучше, с чем пришел, - попросил посадник и подсел поближе к Ведуну. - Сказывай, о чем душа болит!

- Поведаю тебе совиную бойню, - неторопливо проговорил волхв и отпил еще немного киселя.

- Что-о? - недоверчиво протянул Гостомысл и уставился на Ведуна. - Ты молви суть, а не... совиную бойню, - заторопил он его, поглаживая правой рукой грудь.

- Не гори, яко шарлахе! - предупредительно остановил старик посадника, настороженно наблюдая за беспокойными его руками.

Гостомысл, морщась от скованности в груди, засмеялся.

- Сколь красных красок ты ведаешь! - удивленно воскликнул он. - И со всякими меня равняешь! - снисходительно заметил посадник.

- А ты зришь себе, коли злобою кипишь? - терпеливо спросил Ведун, шутливо ткнув пальцем в лоб посадника.

- Нет, - ответил Гостомысл и смеяться перестал.

- Коли злобою мучишься, толи яко алый маки бывают, - проговорил Ведун и испытующе глянул на посадника: - Сказывать ли о совиной-то бойне? Али все сам учуял? - тихо спросил он.

- Почти, - грустно начал посадник, - сам все учуял, но твою лесную весть не ведаю. Сказывай о совах! Николи они вроде и не дрались меж собой. Когда сие было?

- Этой ночью, - ответил старец, снова вглядываясь в обеспокоенное лицо посадника.

- Это... намек на... близкие события? - быстро спросил явно испуганный Гостомысл. - Ныне полнолуние, - рассеянно произнес он и со страхом поглядел старцу в его еще удивительно голубые глаза.

- Да, - ответил Ведун, не привыкший скрывать свои приметы от новгородского владыки.

- Тогда сказывай скорее, - живо потребовал тихим голосом посадник.

- Давно я этого не видел, - дивясь, начал старец, а Гостомысл уселся поудобнее и приготовился слушать.

- К ночи все твари лесные уснули, и нигде не было ни шороху, ни писку, - как дивную сказку, сказывал Ведун своим тихим, заговорщическим голосом недавнюю лесную быль. - Я оглядел небеса и не нашел ни облачка; а луна, яко Лель, блисташе, -завороженно воскликнул он. - Вдруг слышу: летит и крылами близко-близко машет, я аж согнулся от страху, - сознался, улыбнувшись, старец, посмотрев на сосредоточенное лицо посадника, и, передохнув, таинственно продолжил: - Перелетела чрез меня одна сова, села на молодую сосну и ждет. Немного погодя летит другая и прямо на первую, в лоб1 Я аж ойкнул! Давно ведаю, что совы к дому прилетают ко смерти, а к чему совы бьются, боюсь и думу думать, - горько признался мудрец и оглядел согнувшегося посадника.

Гостомысл нахмурил лоб и призадумался.

- Ну, и все? - удивился он.

- Нет, не все, - мягко возразил мудрец. Он, казалось, думал: продолжить или нет - и, решившись, тихо добавил: - Яко зло бились две совы и молча! Прилетела третья тогда, когда вторая заклевала первую. И опять без писка, без карканья, молча, клювами друг друга, с остервенением стуча то в лоб, то в глаз, я аж затаил дыханье...

- Ну, ,и кто кого? - нетерпеливо спросил посадник, глянув из-под лохматых бровей на кудесника.

- Опять победила вторая, заклевала третью, но не до смерти, и та улетела, яко калека, ко себе во гнездо, - со вздохом закончил Ведун, не отрывая взгляда от посадника.

- Любопытно, - пробурчал Гостомысл. - А другие птахи вели себя спокойно? - хмуро спросил он, понемногу разгибая затекшую спину.

- Да, - ответил Ведун, чуть призадумавшись.

- И никто не вступился за калеку?

- Никто, - подтвердил кудесник.

- А как повела себя победительница? - живо спросил Гостомысл, выпрямившись, и уже спокойно опустил на колени руки.

- Сначала молчала, а потом замахала крылами, но не улетела, а яко запричитала сама на себя и яко избивала сама себя за гнусное злодеяние, медленно и как невиданное чудо поведал старец посаднику.

- Да ну?! -не поверил Гостомысл и вгляделся в лицо кудесника.

- Так все и было, мой послушниче, - улыбнулся Ведун и погладил посадника по плечу.

Гостомысл встал, прошелся вдоль светлицы, потеребил свою бороду и отвел глаза от кудесника.

- А что сын твой, Рюрик? - тихо спросил вдруг Ведун, не боясь разгневать посадника столь дерзким вопросом.

- Сын яко сын, - тяжело вздохнув, тихо проговорил Гостомысл, нисколько не смутившись. - Он даже не ведает, кто его отец, - с горечью молвил посадник и медленно подошел к очагу. Он взял шипцы и перевернул в очаге потухшее полено. Затем бросил щипцы, отошел от истопки и жестко, самому себе, изрек: - Ему и в голову дума не идет, почто позвали именно его, а не другого. Сие значить: воспитал сына Рюрика не я, - горько сознался Гостомысл. - И не ведаю я, как быть дале, - вдруг беспомощно добавил посадник и повернулся к волхву.

Ведун вгляделся в горестное лицо Гостомысла и тихо посоветовал:

- Оставляй и дале его без ведома.

Гостомысл вздрогнул и ринулся было к старику, но остановился.

- Сын сам должен пробивати версты по своей зрелости, - осторожно проговорил Ведун, наблюдая за посадником. - Я чую, Рюрику... и не надо знать, кто его отец, - убедительно добавил он. - Хуже будет, ежели твои бояре прознают о первом сыне твоем.