Рюрик

Старшая - рыжеволосая, темпераментная Руцина, та, что прибыла в Рарожскую бухту из великого города Эмдена, - молча наблюдала за встречей изгнанников и невольно вспоминала своих воинственных соплеменников руссов, которые тоже нередко в поисках средств для жизни нанимались на службу к киевским правителям. Руцина невольно округлила глаза, поразившись своей догадке: Киев и Ильмень так далеко друг от друга, а как только гриденям [Гриден и, гридни (слав.) - именитые, знатные воины князя] нечем становилось платить, так что ильменский Гостомысл, что киевский правитель Хакан устраивали какую-нибудь склоку, затем находили виновного, и этим виновным, как правило, объявлялся наймит, очень быстро становящийся изгоем. И ее дед пережил подобное унижение. И она, будучи ребенком, надолго запомнила слезы позора своего предка. Но сейчас Руцина, хотя и сопереживала изгнанникам, ждала своего момента и была уверена, что этот момент близок. Она то пристально вглядывалась в море, то в лица изгоев, то иногда, украдкой, бросала взор на Рюрика.

Эта рыжая, пылкая русса была старше своего мужа на десять лет и знала, что его интерес к ней еще не остыл. Как опытная и грамотная дочь жрицы любви она ведала все слабости своего мужа и всегда безошибочно угадывала и его настроение, и его желания. Но последнее время она терялась в догадках и не могла понять, почему Рюрик, ее малыш-князь, избегал встреч с нею. И хотя маленькая дочь порою отвлекала ее мысли, старшая княгиня все же частенько с тревогой думала о причинах невесть откуда взявшейся холодности мужа к ней.

Стоя на мостках, она иногда незаметно, тревожно оглядывала с ног до головы фигуру стоящей рядом второй жены Рюрика. Может быть, смуглолицая, сероглазая Хетта перехитрила ее и, пользуясь своей молодостью, прельстила князя упругим телом? Но когда Руцина увидела сузившиеся глаза второй жены своего повелителя, ее тонкие, длинные пальцы, нервно играющие браслетами, то поняла, что ошиблась. Нет, и к Хетте, этой искусной музыкантше, он тоже не приходил. Тогда в чем же дело? Что могло его отвлечь от женщин?.. К наложницам он обычно ходил только после буйных пиров, на то они и наложницы. Пиров же давненько не было...

Неужели это фриз не пускает его к ней? Ну нет, хватит! Сегодня же она придет на его половину и потребует, чтобы он исполнил свои мужские обязанности! Не то, не то... Взгляд Руцины отыскал напряженную спину мужа и потеплел. Нет! Она любит его, как и прежде! Четыре года, как она стала его женой, а он... он даже и не подозревает, как он ей все еще дорог...

Но вот толпа зашевелилась, задвигалась. Сторожевые с факелами ближе спустились к воде. Миновали уже Камень Одина, который в Рарожье всегда первым встре< чает любых посетителей и, в зависимости от цели их миссии, холодеет и сжимается или добреет и расширяется. Рюрику в этот раз показалось, что "Один" раздул "щеки" и улыбается. Рюрик глубоко вздохнул и просветлел лицом. Ладьи изгнанников стали причаливать к берегу. Первой пристала ладья Геторикса, который, едва встав на землю рарогов, бросился в объятия старого Верцина и разрыдался на его груди.

Встречающие смущенно опустили головы. То там, то здесь слышались горестные вздохи.

- Мужайся, Геторикс! Мужайся! - только и смог проговорить вождь, сам едва сдерживая слезы обиды за позор былого предводителя рарогов.

- Я должен был убить себя! - удрученно воскликнул Геторикс, которому было под пятьдесят, и он уже не способен был горячиться, как в годы юности.

Вождь участливо смотрел на него: он знал, что расставаться с жизнью трудно.

- Рюрик! - позвал Верцин. - Верни этому славному военачальнику веру в жизнь! - решительно объявил он свою волю.

На лицах друидов, тесно сгрудившихся возле вождя, застыло недоумение: "Почему Рюрик должен вселять веру в Геторикса, а не они, жрецы, почитаемые богами?"

Рюрик медлил: не передумает ли Верцин?

Друиды, уловив возникшую неловкость, уже торжествовали: Верцин стар думы его неспешны, и он наверняка переменит, он должен переменить свое решение. Но ждали они напрасно. Верцин устремил твердый взгляд своих ясных серых глаз на князя и повторил:

- Рюрик! Я жду!

Друиды вздрогнули и расступились. Рюрик подошел к Геториксу, который, опустившись на колени, ожидал своей участи:

- Я приветствую тебя, о легендарный, могучий воин Геторикс, взволнованно заговорил Рюрик и ритуально завершил эту решающую первую фразу: - ...на древней земле твоих отцов!

Геторикс, потрясенный, медленно поднял голову и удивленно стал разглядывать внука знаменитого Сакровира, едва вслушиваясь в смысл произносимых им слов. Геторикса поразил голос князя. Это был голое предводителя и человека, познавшего уже немало горя. Голос был страстным и звенящим, но в нем слышались участие и печаль и вместе с тем... призыв! Призыв к чему? Неужели он, опозоренный ильменцами военачальник, еще нужен здесь, у себя на родине?

А Рюрик между тем продолжал все так же горячо и убежденно:

- Ты долго и честно служил ильменским словенам, но их вожди и князья не сумели достойно оценить твое воинское искусство и благородство... - Геторикс понуро опустил голову, а Рюрик уже жестко продолжал: - Для них ты стал лишним.

Геторикс взялся за голову и издал тяжкий стон, но рарожский князь поднял его и, держа руки на плечах бывалого воина, глядя ему прямо в глаза, громко и твердо сказал:

- Но твой быстрый ум, твое благородное сердце, твой ратный опыт всегда будут нужны нашему племени.

Геторикс невольно положил правую руку на сердце: он услышал те слова, о которых мечтал! Ведь он еще не стар! Он еще силен! Он, конечно, нужен земле своих отцов, которую терзают неугомонные германцы! Он будет верен этому молодому конунгу, который понял горечь его сердца. Отныне враги князя - его враги.

Рюрик увидел слезы на глазах былого гриденя и проговорил:

- Нынче всей семьей вы переночуете в моем доме, а утром следующего дня мы предстанем перед друидами, и они благословят нас на борьбу с жестокими германцами. - И князь склонил голову перед жрецами в уважительном поклоне.

Друиды вздернули подбородки, удивившись столь необычному повороту дела. Они не поверили в искренность князя. Глядя на изгнанника, смиренно склонившего голову перед верховным жрецом племени, они думали об одном: чем грозит им единение Рюрика и Геторикса?

Рюрик поймал взгляд и едва заметную улыбку Верцина: вождь был доволен находчивостью князя, но пытался скрыть это ото всех. Кое от кого скрыть это, может быть, и удалось, но от друидов ничего не скроешь. Они проследили, как провожатые провели Геторикса с его семьей к дому князя, и удивленно воззрились на самого Рюрика: "У тебя дом полон гостей, а ты все здесь обретаешься. Что еще задумал?.." - казалось, говорил их взгляд. Рюрик же искал глазами в толпе встречавших предводителя пиратов-фризов Юббе.

Фриз, наблюдая за встречей изгнанников, в гуще постоянно двигавшихся разноликих и разноязыких людей высматривал только одного человека, так поразившего нынче всех (и рарогов, и поморцев, и иудеев, и волохов) на учении. Он высматривал Аскольда. Где этот наглый волох? Ранить князя перед битвой - не измена ли это?

- Нет, нигде нет, - проговорил он тихо на языке своего племени и наконец обратился по-кельтски к Олегу, беспокойно сновавшему в толпе: - Ты не видел здесь предводителей волохов?

- Нет! - живо ответил Олег по-кельтски. - И ты их не увидишь! таинственно добавил он.

- Это почему? - улыбнулся Юббе и посмотрел на Рюрика: князь прислушивался к их разговору, но не вмешивался в него.

Рана была не опасной, но довольно глубокой: острая секира распорола Мышцу предплечья, не задев сухожилия. Рюрик с горечью подумал: "Рука через месяц заживет, но душа... душа долго будет помнить коварный лисий укус... Родиться бы жрецом! Носить бы одежду друида... ветра!" Князь отыскал глазами жреца, олицетворяющего силу ветра. Тот стоял в хламиде, украшенной разноцветными лоскутьями, длинноволосый, высокий, прямой, с размалеванным лицом, величественный, как сама стихия, и молча внимал указаниям вождя.