Баязет

– Ай-ай, – сказал ему денщик, – зачем хватал черный? Черный мой шашка будет, твой шашка белый будет. Хватай белый!

– Ах ты, Чингис-хан, – возмутился Карабанов, – да как ты смеешь думать, чтобы я тебе проиграл. Скажи – кто из нас умнее?

– Черный выиграет – черный умный будит. Моя черный шашка, моя выигрывал у твоей белый. Моя умнее будит…

Спасло Андрея от «нашествия татар на Русь» только появление ординарца, который передал, что поручика ждет Хвощинский. Ехать с Зангезура в город не хотелось, но, поломавшись перед собой, Карабанов объявил денщику о своем выигрыше и велел ему седлать Лорда…

Полковник встретил сотника странным, сразу же насторожившим Андрея вопросом.

– Как вы думаете, господин поручик, – спросил Хвощинский, не вставая и строго глядя из-под очков, – его сиятельство Исмаил-хан Нахичеванский провел разведку до конца или же нет? Отвечайте…

– Я удивлен таким вопросом, господин полковник, и не могу понять, почему вы сомневаетесь в этом.

Хвощинский медленно раскурил папиросу:

– А вот мне кажется, что хан… врет. Да! Подполковник русской службы солгал полковнику русской службы. Позор! Вы, поручик, – спросил Никита Семенович уже спокойнее, – обратили внимание на милицейских лошадей?

– Нет.

– Так вот. Лошади абсолютно свежие. Вспомните, на каких лошадях возвращаетесь вы из рекогносцировок. Ваши лошади плачут от усталости!.. Нет. Хан не мог. Он не мог сохранить лошадей. До Персии и обратно. Врет! Струсил!

Полковник встал, опираясь на палку.

– Через несколько дней, господин поручик, – приказал он строго, – на границу с Персией пойдете вы! Только не сейчас. Я знаю, что в ставке мною недовольны. Великому князю, наверное, кажется, что я все преувеличиваю. Ну, что ж, посмотрим…

Ночной мотылек влетел в киоск, закружился над лампой. Подергав плохо выбритой щекой, полковник неожиданно спросил в упор:

– Скажите, поручик: Аглая Егоровна что-нибудь пишет вам из Игдыра?

Карабанов пожал плечами, невольно следя за полетом мотылька.

– Нет. Я и не жду, господин полковник.

Хвощинский отвернулся к окну, заставленному мелкими разноцветными стеклышками, ковырнул дряблую от жары замазку.

– Вот и мне, – сказал он, – тоже ничего. Странно!..

Ярко вспыхнула лампа – это сгорел неосторожный мотылек.

– Идите, – разрешил полковник. – Вы мне больше не нужны.

Карабанов сквозь сон слышал пачку далеких выстрелов, потом тревожный топот и фырканье коней. Окончательно разбудил его голос Ватнина.

– Тебе бы его за волосню схватить да к седлу нагнетать покрепче, – авторитетно советовал есаул кому-то из казаков.

– Да, его схватишь, как бы не так, – отвечал чей-то незнакомый Карабанову голос. – У него башка напрочь обритая. Кусается, стерва…

Поручик долго выпутывал себя из кисейного полога, навешенного от мух. Сладко потягиваясь отдохнувшим телом, вышел из палатки. Назар Минаевич, босой, в деревенской рубахе, расцвеченной красным горошком, накинув на плечи офицерское пальто наопашь, гулял вдоль коновязи.

– А-а, мое почтение! – приветствовал есаул Андрея, почесывая живот под рубахой. – Очень уж ты крепко спал, будить не хотелось. А у нас тут сшибка была…

– Что такое? Стреляли, кажется…

Ватнин рассказал, что, когда баранту погнали обратно на Зангезур с водопоя, несколько турок влезли в гурт скота и, пригнув головы, скрывая себя, пытались незаметно приблизиться к лагерю.

– Видать, казацкую жизнь посмотреть захотели, – пояснил есаул. – Эвон, лежат они…

Окруженные роем мух, невдалеке лежали трупы убитых в схватке врагов: английские кавалерийские френчи, сшитые не по росту, доходили некоторым туркам лишь до локтей, на многих штаны были надеты впереверт – назад ширинками. С десяток трофейных карабинов типа «минье» валялось тут же.

– «Сувари», – сказал Ватнин, перестав чесаться. – Это уланы турецкие. Англичане им даже седла свои дали. Только они в них сидеть не умеют!

– Что же ты не разбудил меня, Назар Минаевич? – обиделся Карабанов. – Жалко тебе было, что ли?..

Сели завтракать под открытым небом. По соседству с офицерами расположились казаки. Чинно, с присвистом и придыханием распивали чаи. Ватнин скинул с себя и рубашку. Голый по пояс, часто вытирая со лба капли пота, он домахивал ложкой уже второй котелок пшенной каши.

– Курда бояться нечего, – между делом поучал он казаков помоложе. – Он тебя выше оттого только, что чалму на башке лихо крутит. У него пистоля два-три за кушаком, и все ржавые. Хорошо, коли один стрелит! Летит он на тебя стрелою, орет при этом об аллахе своем. Иногда и матерно. Многие тут и плошают: со спины ему кажутся. Курд только и ждет этого. Теперича-то догонит тебя! Лошадка у него – да! – бойкая…

Карабанов с завистью, естественной в военном человеке, оглядывал могучую фигуру есаула. На Кавказе о Ватнине ходили легенды. Шамиль когда-то в гневе, теряя своих мюридов, назвал Ватнина «деджалом» – дьяволом; чеченцы окрестили его Буга-Назар (Назар-Силач); но был за есаулом еще один негласный титул Батман-Клыча (Богатырь с пудовым мечом)…

– Чеченцы-то, – сказал Ватнин, наевшись, – столь крепко меня уважали, что ежели сикурсирую их с казаками, то они, из почтения ко мне, почитают за лучшее повернуть обратно…

В полдень на Зангезурские высоты прибыл Хвощинский. Подробно расспросив обо всем происшедшем, полковник сказал:

– Вы меня утешили, господа. Несомненно, Фаик-паша решил прощупать нас своими «сувари». Мы оторваны от Тер-Гукасова на целых двести верст, и, конечно, Татлы-оглы-Магомет-паша, который сейчас у Зайдекана, не оставит нас в покое. Вы, казаки, внимательнее следите за окрестностями. И берегите баранту, чтобы ее не свели от вас курды. Иначе гарнизон положит зубы на полку. А вам, Карабанов, как и договорились, придется идти на рекогносцировку. Готовьтесь…

Вскоре пришел Дениска с улыбкой от уха до уха, принес замученную им гадюку неказистого вида. Сама она серенькая, вдоль хребтинки ее – узорчатый накрап из рыжих пупырышек. Стиснув змею пальцами у самой башки, Дениска тут же придумал ей верное назначение.

– Во, – сказал он, – девок-то чем пужать хорошо! На гулянке, к примеру, под подол сунуть. Или же просто так показать… для смеху, конечно!

Змея вилась в руке казака, раскрывая пасть, и Карабанов увидел ее тончайшие, втянутые внутрь полости рта хищные зубчики.

– Покажь-ка и мне, сынок, – попросил Ватнин.

Дениска поднес гадину к самому носу есаула:

– Пожалте. Ежели угодно приобрести, для наслаждения, за ведро чихиря вам уступаю…

Ватнин часто закрестился:

– Хосподи меня помилуй, хюрза ведь это… Земляка моего кусила однажды, так и живодеры полковые отстоять не могли… Иде взял-то?

– А эвон, туточки, – ответил Ожогин. – Там «сувари» валяются, так она, подлая, баранкой около них свертелась. Лежит на солнце и греется.

Дениска ловко перехватил змею за хвост и с бешеной быстротой закрутил ее в воздухе. Потом, улучив момент, хрястнул гюрзу плашмя о горячий камень: змея, разбитая и ошалевшая от такого обращения, едва шевелилась…

Полусонные, истерзанные жарою казаки давали советы:

– Теперича в огонь!

– Не. Разрубить надобно…

Андрею все это надоело, и он пошел в город, чтобы попросить Сивицкого приблизить очередь для его сотни на окуривание белья в серных банях-шкафах. Довод для этого уже есть: мол, скоро опять на рекогносцировку.

На берегу реки встретил своего денщика, мусолившего, стоя на корточках, какие-то рубахи. Обращаясь ко всему, что проплывало мимо него по течению, татарин пел по-русски: