Багровое око

Прошла почти целая луна беспечной и праздной жизни в гостях у бесхитростных детей озерного бога, когда снова встал вопрос о продолжении путешествия — на этот раз инициатором выступал Шумри. Через две луны начнется период дождей — до этого времени разумнее было бы пройти самую глухую часть джунглей. Дождь в тропиках — многодневная стена воды без проблеска солнца, без глотка воздуха — не позволит плыть или идти пешком дальше. Впрочем, если Конану по душе другой путь: переждать период дождей здесь, среди гостеприимных услужливых туземцев, он, Шумри, возражать не будет.

— Да, но это займет не меньше пяти-шести лун, — хмуро пробормотал Конан.

Он колебался. Маленькая туземка незаметно, но прочно привязала его к себе. Но не в привычках киммерийца было менять первоначальные планы в зависимости от состояния своих сердечных дел. Хватит с него того, что он послушался ее, как ребенок, в опаловом гроте. Ни одного, даже крохотного камушка не вынес он оттуда!

Брюхо баркаса по-прежнему пусто, как съеденный червями орех… К тому же его славный меч уже давно вынимается из ножен лишь затем, чтобы быть смазанным кокосовым маслом. Еще немного, и боевое оружие совсем позабудет веселый звон стали о сталь и пьянящий вкус вражеской крови!

Жаль покидать малышку Айя-Ни, но… это, скорее всего, не навсегда. Конан был почти уверен, что пересечь океан им не удастся и возвращаться придется тем же путем. Вот и славно! Вот и будет у него радость на обратном пути.

Чтобы избежать прощальных торжеств, волнений и объяснений, путники договорились объявить туземцам, что покидают их, но ненадолго. Сыну Неба захотелось прогуляться по окрестностям и вдоволь поохотиться. Они скоро вернутся и погостят здесь еще неопределенно долгое время. В подтверждение своих слов они оставили под присмотром племени свой баркас (река становилась все уже и непроходимей), взамен попросив одну из пирог, выдолбленных из цельного ствола дерева. Пирогу дали с радостью, загрузив ее фруктами, сушеным мясом, безделушками из кости, шкурами и каменными ножами.

Без прощального праздника все же не обошлось. Дети Ба-Лууун, казалось, рады были любому поводу, чтобы застучать в барабаны, задуть в тростниковые флейты, задергаться и затрясти плечами и бедрами в танце.

На этот раз было особенно много цветов. Ими не только украшали себя, размахивали в танце, бросали под ноги, но и ели. Ароматные нежные лепестки таяли во рту, от запаха их голова погружалась в тонкий и радостный хмель.

Айя-Ни не отходила ни на шаг от Сына Неба. Она была очень нарядной и очень бледной, отчего кожа на ее лбу и скулах казалась пепельной.

Один из трех старейшин, самый разговорчивый, улаживающий ссоры и споры племени, знаком подозвал к себе Шумри и заговорил, произнося слова медленно и отчетливо и помогая сухими подвижными пальцами, чтобы тому легче было его понять:

— Сын Неба покидает Детей Ба-Лууун. Его ждет впереди много подвигов. Мы знаем, что он не вернется к вам, как обещает. Он говорит, что вернется, чтобы мы не слишком горевали, но это не так. Что ему делать здесь?

Дети Ба-Лууун очень благодарны за то, что он почтил нас, погостив какое-то время. Еще больше они благодарят его за то, что он оставил среди нас своего сына.

— А вдруг родится девочка? — перебил его Шумри и, смутившись, залился краской.

— Родится сын, — возразил старик, убежденно и мягко, словно спорил с ребенком. — Если родится девочка, значит, их будет двое. И девочка станет мудрой, всезнающей женщиной, великой Матерью… Когда Сын Неба совершит здесь, на земле, все, что он должен совершить, и вернется к своему Отцу, пусть он передаст ему, что Дети Ба-Лууун были с ним добры. Пусть великий Бог Неба не сердится на них, не сжигает молниями их хижины, не уносит ветром крыши, не заливает дождем. Он передаст это?

— Он передаст, — кивнул немедиец. — Он обязательно передаст.

В ночь прощания Айя-Ни долго убеждала Конана взять ее с собой. Ее сердце не верило, что они скоро встретятся, что они встретятся вообще когда-нибудь. Она не плакала. Туземцы не знают слез: от сильной боли они подвывают или кричат. Айя-Ни молчала, но снова и снова быстрыми жестами маленьких рук показывала, как незаменима она будет в пути, как много умеет делать: охотиться, приготовлять пишу, любить, сшивать шкуры, залечивать раны, драться с врагами, залезать на деревья, плести сети, баюкать младенца… Именно последнее ее умение погасило в душе киммерийца огонек колебаний — а не взять ли и в самом деле ее с собой? Как мог, он попытался объяснить ей, что путешествие с ними может оказаться вредным и даже гибельным для будущего великого вождя, которым она готовится осчастливить свое племя через несколько лун.

— Великий вождь не родится, если Сын Неба уедет без Айя-Ни, — обреченно сказала девушка.

— Это еще почему?!

— Айя-Ни не знает. Она мало знает — но она чувствует.

— Клянусь Кромом, это глупые чувства! Сын Неба вернется, и если до этого с великим вождем в животе Айя-Ни что-нибудь произойдет!.. — Конан выразительно помахал огромным кулаком.

Он хотел рассмешить девушку, но у него это не получилось.

— Великий вождь не родится, — повторила она. — Об этом сказал мне твой Отец вчера ночью.

— Мой отец?.. — не понял киммериец.

Перед его глазами на миг вспыхнул образ отца — угрюмого кузнеца со сведенными бровями и темными от въевшейся сажи ладонями. О чем бы он мог разговаривать с Айя-Ни?..

— Бог Неба сказал мне, — объяснила девушка.

— Ах, мой Отец! Я думаю, ты не поняла его. Или плохо расслышала.

Айя-Ни покачала головой. На фоне ее побледневшего пепельно-серого лица огромные печальные глаза казались совсем черными. Они напомнили Конану ласковые воды пещерного озера, куда они нырнули, прежде чем увидеть чудо, всего несколько дней назад.

Глава 6. Битва без победителя

В озере, из которого начинал свой путь в виде небольшого ручья великий Стикс, жил Ба-Лууун. Конан так до сих пор и не видел таинственного бога или демона, или зверя, не раз будившего его по очам странными жалобными криками. Айя-Ни на просьбы познакомить его с покровителем племени всегда отвечала отказом.

— Ба-Лууун нельзя видеть! К озеру могут приближаться лишь те, кто отвозит ему фрукты. Они приезжают рано, пока Ба-Лууун еще спит, и быстро уходят, чтобы не побеспокоить его.

— И даже Сын Неба не может его видеть?

— Сын Неба может, — неуверенно ответила девушка. — Сын Неба может все. Но будет страшно, если Сын Неба и Ба-Лууун поссорятся. Нет, Айя-Ни не поведет тебя.

Конан не слишком настаивал, так как знал, что в их дальнейшем пути на юг они не смогут миновать озера, и значит, рано или поздно, но он увидит божество племени.

Теперь этот момент настал. Он увидел…

Сначала над ровной, сине-голубой поверхностью воды показалась голова. Она была величиной с голову гиппопотама, и Конан про себя усмехнулся: он ожидал, что чудище будет гораздо больших размеров. На гладкой темно-коричневой коже выделялись глаза — большие, продолговатые и блестящие. Показалась шея, довольно тонкая по сравнению с головой. Шея удлинялась и удлиннялась, росла из воды, словно гигантская черно-блестящая змея, вставшая на хвост. Только когда голова зависла над водой на высоте сорока локтей, появилась верхняя часть туловища. Казалось, озеро внезапно обмелело и выступил остров — гладкий, словно полированный, играющий бликами солнца на крутых берегах…

Конан и Шумри, затаив дыхание, наблюдали с берега, укрывшись на всякий случай за бортами своей, доверху нагруженной подарками, пироги. Шагах в тридцати от них у самого истока Стикса лежала груда бананов, кокосов и прочих лакомств, привезенная и выгруженная, как обычно, на рассвете туземцами — Ба-Лууун явно направлялся именно к ней.

Черный остров все рос. Вода ручьями скатывалась с его боков, округлые мышцы вздымались утесами. Сзади угадывались очертания мощного хвоста, по обе стороны которого вихрились водовороты. Но на берег животное-холм не вышло — видимо, на суше его ноги могли не выдержать тяжести туши. Как только голова дотянулась до груды фруктов, живая гора остановилась и присела, подогнув ноги, смутно видневшиеся под водой — четыре толстенные колонны из плоти.