Страница 66 из 86
«Счастливый Алексей Степаныч! — подумала Марина. — Я бы сама туда съездила».
Марина отдала свою скрипку Алексею Степанычу. «Хорошо бы, она досталась Тамаре!» — подумала она.
Вернувшись домой без скрипки, Марина загрустила. Она так привыкла к ней, её скрипка была такая хорошая. И ещё неизвестно, какой будет новая… Марина даже поплакала немножко, дожидаясь маму. Потом записала эту сегодняшнюю неприятность в дневнике и, чтобы утешить себя, написала:
«А теперь напишу про хорошее — про малышей. Они меня теперь знают и прибегают ко мне со всякими делами. Кому нужно отточить карандаш, кто не понимает задачки, а кому настроить скрипку. (А какие у них скрипки маленькие! Прямо смешно, что и у меня была когда-то такая же.)
Мы к той песне придумали слова:
Зайцу шубку побели,
В поле скатерть расстели!
А Саша потом пришёл и говорит:
— Давайте лучше по-другому:
Скатерть белу расстели,
Зайцу шубку побели!
А что — хорошо! Скатерь бела — это как в народной загадке про снег. Мы нашу песню потихоньку поём, а взрослым не показываем».
52. ИСТОРИЯ СТАРОЙ СКРИПКИ
Этой скрипке было, вероятно, больше ста лет — лак на ней потускнел, отклеились деки. Где была эта скрипка, в чьих руках? Кто знает…
Алексей Степаныч рассматривал старую скрипку и как будто читал по ней её историю.
— Смотри, Марина, — говорил он, — видишь, как стёрто дерево вот здесь, на краю деки, а ведь ему бы не надо здесь стираться. Почему это случилось? А вот почему. Скрипка эта, видно, не один год была в руках у человека, который очень низко держал её при игре. Видишь, вот так? Такая манера игры была свойственна в прежнее время народным скрипачам. Если посмотреть старинные картины, гравюры, изображающие народных скрипачей, — на всех ты увидишь эту манеру игры. Так играли и у нас — особенно на Украине и в Белоруссии — и в других странах, но преимущественно в Румынии. Эта манера игры одно время даже называлась румынской. Можно, следовательно, предположить, что эта скрипка довольно долгое время находилась в Румынии… А теперь смотри, Марина, — видишь эту надпись внутри скрипки? Смотри сюда, сквозь эфы.
Марина, прищурившись, прочла внутри старой скрипки надпись и с удивлением посмотрела на Алексея Степаныча.
— По-русски! — сказала она. — Написано: «Иван Батов».
— Да, эту скрипку делал старый русский мастер Иван Батов, который жил в начале прошлого века, — сказал Алексей Степаныч.
— А как эта скрипка попала в Румынию? — спросила Марина.
— А ты как думаешь?
— Наверно, её забрал где-нибудь в украинском городе фашистский солдат, — сказала Марина. — Во время войны.
— Может быть, — сказал Алексей Степаныч. — А вернее, что её увезли раньше. Мы можем лишь догадываться, какой путь прошла эта скрипка от русского мастера из народа к румынскому народному скрипачу. Мы этого не знаем. Возможно, что играл на ней талантливый скрипач — ведь румыны очень музыкальный народ, — и скрипка переживала счастливые дни. Но она знавала и трудные времена — видишь, как расклеились её деки, как погнулся смычок! Может быть, тащил её, как пленницу, в своём вещевом мешке солдат фашистской армии…
И Алексей Степаныч задумался, разглядывая старую скрипку. Вероятно, он вспомнил что-то относящееся к тому времени, когда сам был на фронте.
— Алексей Степаныч, — робко спросила Марина, — а можно на ней играть?
— Можно.
Алексей Степаныч положил старую скрипку на плечо и провёл смычком по струнам. Старая скрипка ответила ему тихим, каким-то жалобным, чуть дребезжащим звуком.
— Жалуется, — прошептала Марина.
— Да, нелегко ей пришлось, — сказал Алексей Степаныч. — Ну ничего, мы её починим. Я уверен, что она должна зазвучать. Ведь делал эту скрипку, Марина, замечательный русский мастер, крепостной. Сколько души он вложил в свою работу, сколько провёл над ней бессонных ночей и долгих дней!
Алексей Степаныч тихонько наигрывает на старой, дребезжащей скрипке, и Марине кажется, что она видит маленькую тёмную избёнку, тусклое окошко… Сидит мастер за работой, кинет взгляд в окно — а за окном снежная равнина, далёкий тёмный лес… Родные, дорогие ему места, только не волен он идти куда глядят глаза, а вот скрипка его — та будет свободной. Она запоёт, и никто не сможет заглушить её голос, никто не заставит замолчать её песню…
— А сколько прекрасных русских песен было сыграно, наверно, на этой скрипке, Марина! — говорит Алексей Степаныч.
И он снова кладёт на плечо старую скрипку и играет грустную и широкую, как поле, песню «Не одна во поле дороженька…» Чуть дребезжащим, тихим голосом поёт скрипка.
— Ну, отдыхай, — говорит Алексей Степаныч и кладёт старую скрипку в футляр. — Сейчас, Марина, мы отнесём её Ивану Герасимовичу.
53. ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ
Старый школьный мастер Иван Герасимович сидел за рабочим столом в своей маленькой мастерской. Марина вошла вслед за Алексеем Степанычем и с любопытством огляделась. Огромный контрабас стойко высился в углу, как сторож маленькой мастерской, и с высоты своего величия обозревал всё своё хозяйство: золочёную красавицу арфу, громоздкие литавры, шеренгу виолончелей — мал мала меньше, и целую армию скрипок: скрипок крошечных, скрипок маленьких, чуть побольше и, наконец, скрипок уже не детских, больших — таких, как будущая Маринина.
— А, принесли! — сказал Иван Герасимович. — Давайте её сюда.
Он бережно взял из рук Алексея Степаныча старую скрипку и стал её рассматривать.
— Он самый, — сказал Иван Герасимович, — старик Батов. Как же не узнать его! И без подписи узнал бы. Видите, как сделана кромка? Батовская манера… А форма какая благородная!
— А можно её починить? — спросила Марина.
— Почему же нельзя? Эта скрипка живучая, Иван Батов безделушек не делал. Приходи, девочка, за ней через три дня.
В эти дни у Марины совсем не было скрипки. Старую Алексей Степаныч уже увёз в Верину школу.
Сначала Марина делала вид, что очень рада неожиданному отдыху. Но на третий день она стала слоняться по комнате и громко вздыхать.
Елена Ивановна сидела за столом, рассматривала какие-то чертежи и выкройки. Марина подошла к ней, заглянула в чертёж. Ещё зима, а мама уже занимается летней обувью — похоже, что детскими сандалиями. И тоже, наверно, будут всех цветов. Может быть, даже красные с белым горошком.
Марина загляделась на чертёж, оперлась о мамино плечо.
— Что тебе, Мариша? — ласково спросила мать, не поднимая головы.
— Эти какие будут? Красные с белым горошком?
— Да, с горошком. А что, хорошо?
— Очень хорошо. Мама, а мне что делать?
— Как — что? Занимайся уроками. Сходи за хлебом.
— Схожу, схожу. Я не про то… Я играть хочу!
— Вот так так!.. Ничего, поскучай. Алексей Степаныч сказал мне: пусть поголодает немножко.
— Да, «поголодает»! — ныла Марина. — Играть хочу…
— Пойди к Гале, попроси у неё скрипку на часок.
— Мамочка, это совсем другое — мне на своей нужно играть. Она знаешь какая хорошая!
— Тогда потерпи, — сказала Елена Ивановна и снова углубилась в работу.
Марина повздыхала ещё немного и села решать заданную на завтра задачу. Но задача не ладилась. Нет-нет, а звучал в голове у Марины грустный, тихий голос старой скрипки. «Какая она хорошая!» — думала Марина.
Назавтра она пошла на урок к Алексею Степанычу без скрипки. Это было странно и непривычно.
— Была у мастера? — спросил Алексей Степаныч, когда Марина заглянула в класс. — Иди к нему. Скрипка сохнет, скоро будет готова.
Марина побежала в мастерскую.
— А, здравствуй! — сказал Иван Герасимович. — Ну, вот твоя скрипка, сейчас будет готова.
Старая скрипка лежала на рабочем столе. Она была ещё не совсем готова — на ней не было ещё подгрифника и струн, — и всё же она не казалась уже ни старой, ни больной. Она была подклеена, очищена от грязи, отполирована.